Эмансипированные женщины

Прус Болеслав

Мадзя слушала его, как пророка; пан Казимеж воодушевлялся и все больше хорошел.

— Но там, — продолжал он, — в золоченых салонах, меня постигло самое тяжелое разочарование. Нашлись такие, которые с удовольствием пользовались моей щедростью, но никого не нашлось, кто мог бы понять меня. Я умею быть душой общества, и все пользовались этим и забавлялись напропалую, выжимая меня, как губку. Должен сказать, что не только княжеские короны прикрывают тупые головы. Под фригийской шапочкой демократии можно встретить гораздо больше глупцов, к тому же плохо воспитанных, крикливых и надменных. Демократическая молодежь, с которой я не церемонился,

видя, что я принят в высшем свете, где ее отцов не пускали дальше передней, эта молодежь покинула меня. Она не способна была понять мои замыслы и решила, что я предал ее дело, тем более что я не привык исповедоваться за пивом и сосисками. Во мнении этих санкюлотов, — прибавил он с ударением, — мне очень повредил слух о том, что Элена выходит замуж за Сольского. Так кончилась моя карьера трибуна, — заключил он с иронией, которая была ему очень к лицу. — А поскольку состояния у меня нет, что же мне еще делать, как не добиваться положения в управлении железных дорог? Я не сомневаюсь, что сделаю карьеру, но это надежда человека, потерпевшего крушение, который с большого корабля попал на уединенный берег и уверен разве только в том, что не умрет от голода.

Из дальних комнат долетел голос панны Элены, через минуту она вошла в комнату.

— Казик, — сказала она брату, который успел уже отскочить к окну, — отчим ждет тебя. Целуй же! — сказала она, протягивая руку.

— Ты дашь мне денег? — спросил он. — Ах, какая ты хорошая! — И он с жаром осыпал поцелуями ее руки, а потом поцеловал в губы.

— Деньги даст отчим, я только поручилась за тебя, — ответила сестра.

Когда брат выбежал из комнаты, панна Элена обратилась к Мадзе.

— Что это ты так пылаешь? — спросила она, насмешливо глядя на Мадзю. — Уж не разговор ли с моим братом привел тебя в такое смущение?

— Это я с тобой хотела поговорить о важном деле, — ответила Мадзя тоном, который удивил ее самоё.

— Воображаю! — обронила панна Элена.

Она удобно уселась на диванчике и стала любоваться своей ножкой. Мадзя села около нее в креслице.

— Ты знаешь, — начала Мадзя, — последним человеком, с которым перед смертью говорила твоя мать, была я…

— Ну-ну-ну! Это что за вступление? А какой тон? Прямая панна Говард! — прервала ее Элена.

Но Мадзя с непривычной для нее холодностью продолжала:

— Я пользовалась у твоей матери некоторым доверием.

— Ах вот как!

— Она часто говорила со мной о тебе. И вот что я скажу тебе: ты не представляешь, как она хотела, чтобы ты вышла замуж за пана Стефана, и не догадываешься, каким ударом был для нее слух о том, что между вами начались недоразумения. Тогда… в Италии…

— Что же дальше? — спросила панна Элена. — После такого пролога я жду драматического конца.

— Я не имею права сказать тебе все, что я знаю, — продолжала Мадзя, — но об одном прошу тебя: хоть ты и ни во что не ставишь меня, отнесись к моим словам со всей серьезностью. Так вот слушай, помирись с паном Стефаном и исполни волю матери.

Панна Элена похлопала себя рукой по уху.

— Не ослышалась ли я? — спросила она, глядя на Мадзю. — Ты, Магдалена Бжеская, гробовым голосом заклинаешь меня именем покойной матери выйти замуж за Сольского? Ну милочка, на такой смешной комедии мне еще не приходилось бывать!

— Кто же из нас играет комедию? — спросила оскорбленная Мадзя.

Панна Элена скрестила руки на груди и, глядя на Мадзю пылающим взором, произнесла:

— Ты являешься сватать

меня за Сольского, а сама вот уже несколько месяцев напропалую кокетничаешь с ним?

— Я… с паном Стефаном? Я кокетничаю? — скорее с изумлением, чем с гневом, спросила Мадзя.

Панна Элена смешалась.

— Об этом все говорят, — сказала она.

— Об этом все говорят! Ты извини меня, но что говорят о тебе, о твоем брате? Что, наконец, говорили о…

Тут Мадзя умолкла, словно испугавшись собственных слов.

— Сольский любит тебя. И говорят, женится на тебе… Видно, в его сердце пришел твой черед, — сказала панна Элена.

Мадзя рассмеялась с такой искренностью, что этот смех разуверил панну Элену больше всяких слов.

— Может, ты и не кокетничаешь с ним, — продолжала она со все возрастающим смущением, — но если он захочет на тебе жениться, выйдешь и прыгать будешь от радости…

— Я? Но об этом никогда и речи не было! Я никогда и не помышляла об этом и, если бы даже — упаси бог! — пан Стефан сошел с ума и сделал мне предложение, я бы никогда за него не вышла. Я и оправдываться не хочу, — говорила Мадзя, — потому что не понимаю, как можно, будучи в своем уме, верить подобному вздору! Ведь если бы в этом была хоть крупица истины, я бы не жила у них! А так живу и буду жить, хотя бы для того, чтобы заткнуть рот сплетникам, которых я просто презираю. Это все равно что болтать о тебе, будто в тебя влюблен пан Арнольд и ты собираешься за него замуж…

— Это другое дело. За Сольского ты можешь выйти.

— Никогда! — воскликнула Мадзя.

— Извини, но я не понимаю почему? — ответила панна Элена. — Ты ведь ему не сестра.

— Я уважаю пана Стефана, восхищаюсь им, желаю ему счастья, потому что это благороднейший человек, — с жаром говорила Мадзя. — Но все достоинства, какими он владеет, не засыпали бы пропасти, которая разделяет нас. Боже! — она задрожала при этих словах. — Да для меня, бедной девушки, лучше смерть, чем лезть в общество, которое уже сегодня от меня отворачивается. У меня тоже есть гордость, — с воодушевлением закончила Мадзя. — И я предпочла бы стать служанкой у бедняков, чем войти в семью, в которой я была бы чужой.

Панна Элена слушала ее, опустив глаза, лицо ее покрылось румянцем.

— Ну, в наше время, — сказала она, — образование и воспитание стирают разницу в богатстве.

— И поэтому ты можешь стать женой пана Стефана, — подхватила Мадзя. — Твой отец был богатым помещиком, имел деревни. Мать с головы до ног была светской дамой. Да и ты сама, хоть у тебя нет состояния, светская дама и можешь импонировать семье мужа. А я дочь доктора из маленького городишка, и предел моих мечтаний открыть школу на несколько классов! Ясное дело, я привязана к Сольским, ведь они обещали устроить меня в школу при своем заводе. Я буду обучать детей их служащих и рабочих, вот моя роль в их доме.

Хмурое лицо панны Элены прояснилось, как красивый ландшафт, когда из-за туч проглянет солнце.

— Извини, — сказала она и, нагнувшись, горячо поцеловала Мадзю.

— Вот видишь, вот видишь, какая ты нехорошая! — говорила Мадзя, прижимая ее к груди. — За всю напраслину, которую ты на меня взвела, ты должна помириться с паном Стефаном. Помни, — прибавила она, понизив голос, — этого хочет твоя бедная мать…

— Но не могу же я сделать первый шаг, — задумалась панна Элена.

— Он сделает, только больше его не отталкивай. О, я об этом кое-что знаю, да, да! — прошептала Мадзя.