Эмансипированные женщины
Шрифт:
— Стало быть, нет будущей жизни?
— Где же она может существовать? В могиле или в так называемом небе, этой межзвездной пустыне, которая холоднее и темней, чем сама могила? Откуда, наконец, эти дикие претензии на вечную жизнь? Разве не смешна была бы искра, которая, сверкнув на мгновение, обеспечила бы себе сто лет жизни? Все, что имеет начало, должно иметь и конец.
— Это ужасно! — прошептала Мадзя.
— Для больного воображения, — подхватил пан Казимеж. — Человек нормальный так поглощен жизнью, что ему некогда думать о смерти. Когда она постигнет его, он даже не знает
— Что это вы говорите, сударь? — покачала головой Мадзя. — Я знаю, что такое человеческий организм, знаю, как разумно он устроен. Но откуда он взялся, кто сотворил его и с какой целью? Если смерть это сон, то зачем пробуждать нас от этого сна? Ведь это несправедливо.
— Снова заблуждение! — ответил пан Казимеж. — Мы не можем отказаться от мысли, что природа создана с помощью силы, подобной человеку, у которого есть свои цели, который любит свои творения и жалеет об их уничтожении. В природе такой силе нет места. Земля вращается вокруг солнца, потому что ее толкает вперед инерция, а удерживает около солнца сила притяжения. Кислород соединяется с водородом и образует воду не потому, что люди хотят пить, но в силу химической зависимости; зерно, брошенное в землю, прорастает не потому, что этого хочет какой-то ангел, а под влиянием тепла, влаги и химических веществ, находящихся в почве.
— Хорошо, но к чему все это, к чему? — настаивала Мадзя.
Пан Казимеж снова с улыбкой пожал плечами.
— А почему тучи у нас над головой принимают иногда форму островов, деревьев, зверей и людей? Неужели и эти формы, живущие краткий миг, создаются с какой-то целью, неужели и они хотят жить вечно?
Возбужденная, испуганная Мадзя терзала руками платочек. Пан Казимеж был для нее человеком гениальным, и она не могла сомневаться в истинности его слов, во всяком случае, в эту минуту, когда она заглядывала в его чудные, необыкновенно умные и такие печальные глаза.
Он, видно, уже примирился со страшной судьбой человека, так как же ей восставать против неумолимого закона?
Но как жаль было ей всех умерших, которых она никогда уже не увидит, как жаль было ей собственной души, которая должна угаснуть, хотя любит весь мир! И никто не сжалится над нею, никто не протянет ей руку из межзвездной пустыни, которая страшнее могилы.
Ах, тяжелый был это вечер для Мадзи. Ей казалось, что пан Казимеж за получасовой разговор, который он вел в веселом тоне, разрушил небо и землю, ее прошедшую веру и будущую надежду. И изо всего прекрасного мира не осталось ничего… ничего, кроме них, двоих обреченных.
Она молчала, не сознавая, что творится вокруг, слушая бурю, которая разразилась так внезапно и произвела в ее бедной душе столько опустошений. Душа человека испытывает порою волнения, подобные землетрясению.
Пан Казимеж в эту минуту не думал о Мадзе, он смотрел на молодого Корковича, поведение которого начало внушать ему тревогу. Заметив это, пан Бронислав подошел к ним, остановился перед Мадзей и изменившимся голосом сказал:
— Добрый вечер, панна Магдалена!
Мадзя задрожала так, точно рядом обрушилась глыба.
— Как поживаешь, Казик? — спросил Коркович, не глядя на Мадзю. — Ну и амазонка твоя сестрица! Одного коня ей мало, подавай целую конюшню, да еще любит возвращаться к выбракованным! Ха-ха-ха!
Мадзе показалось, что молодой Коркович пьян. Но он был просто ревнив.
— Не шуми! — шепнул ему пан Казимеж.
— Да, но панна Элена так прилипла к этому Сольскому…
— Извините, панна Магдалена, — поднялся пан Казимеж.
Он взял Корковича под руку, минуту оживленно поговорил с ним, а затем увел в дальние комнаты.
«Как бы у них не было дуэли!» — подумала Мадзя, и сердце ее тревожно забилось.
Но в эту минуту в толпе гостей поднялось движение, и к Мадзе подошли Ада и Дембицкий.
— Сядем вместе, — сказала Ада, — сейчас будет спиритический сеанс. О чем это вы с таким жаром беседовали с паном Норским?
— Ах, какой он несчастный, — торопливо ответила Мадзя. — Представь себе, он все время толковал мне, что душа не существует…
Панна Сольская сжала губы.
— Он столько раз твердил это барышням, — ответила она, — что мог бы придумать что-нибудь поновей.
— Для меня это было ужасно ново! — сказала Мадзя.
Толпа гостей разделила их и на мгновение увлекла Мадзю к столику, около которого стояли Коркович и панна Элена с братом.
— Надо соблюдать приличия, пан Бронислав! — говорила панна Норская, многозначительно глядя на своего поклонника.
— В наше время приличия важней порядочности, — сердито ответил Коркович.
— Спокойствие, пан Бронислав! — прибавила Элена.
Она слегка ударила Корковича веером по руке и, подарив еще одним взглядом, ушла искать Сольского.
Минуты две Коркович как шальной смотрел ей вслед. Вдруг лицо его переменилось: гнев пропал, появилось выражение радости.
— Извини, Казик, — проговорил он, обнажая в широкой улыбке белые зубы. — Честное слово, твоя сестра ангел! Но с острыми коготками! Иной раз так царапнет, что сердце кровью обольется.
В зале Мадзя снова присоединилась к Аде и Дембицкому, и вся толпа гостей тотчас устремилась в соседнюю комнату: кто-то сказал, что там состоится сеанс. На две минуты зал опустел.
Однако вскоре появились пан Згерский и господин с блуждающими глазами, который, казалось, ничего уже не сознавал. Они схватили вдвоем круглый столик и начали устанавливать его посредине зала, поглядывая то на пол, то на потолок, словно высматривая, нет ли где щелей, сквозь которые духи могли бы проникнуть в гостеприимный дом Арнольдов.
Толпа гостей снова устремилась в зал. Первыми вошли и стали устраиваться поближе к дверям дамы; любопытство их было возбуждено до крайности, они готовы были тотчас уверовать в духов, но страшно боялись их появления. Однако волной посвященных спиритов и спириток они тотчас были увлечены вперед и расселись вдоль стенок. Когда спириты и спиритки тоже заняли места, в дверях показалась сияющая панна Элена под руку с Сольским; весело переговариваясь, они уселись около самого столика.