Эмиграция энной волны. Женские истории

Сандермоен Анна

– Извините, Кристина, но я Вам не слуга. И не дай Бог стать ею. Прощайте!

– И чего Вы обиделись, не понимаю. Я с таким трудом собрала все свои мысли. Ну, а Вы перебили меня. Их так трудно собрать…

– Соберете! До свидания. Мне надо идти.

– И чего обижаться? Зачем? Я привыкла командовать в доме.

– Но пока я не в Вашей команде.

– Вы же можете здесь заработать.

– Заработок такой мне не нужен.

– Не пойму, зачем в Вене Вам интеллигентничать? Знаю я Ваши интеллигентские выходки. Насмотрелась во время работы в кафе, переехав из нашей деревни в Москву. Придут эти очкарики, все с дипломатами, важно сядут за стол, позовут

официанта и закажут такую туфту, что противно взять в рот, было бы подешевле. Раньше думала – скряги, потом поняла – кошельки их пусты, ведь мозги для кого-то… Зарабатывать деньги способны кому-то: государству, хозяину, но не себе. Кормятся лишь своими идеями. Шашлычок – верх блаженства. Дорогую жратву за всю жизнь навряд ли попробуют. Она – не по карману. Никак не пойму, что за жизнь такая у них. Наш садовник, как Вы, раньше тоже «профессничал». А у нас получает в семь раз больше прежнего, говорит, что теперь начинает лишь жить.

– До свидания, Кристина.

– А как же Глеб, Машка? С Глебом шутки плохи, он ведь ждет результат.

– Позовите другого к себе консультанта.

– Но нам нужен престижный, а их больше нет. У нас в доме все только высшего качества. Глеб так хочет – и так тому быть! – Словно подстегивала саму себя Кристина.

– Анжелика сказала, что Вы здесь недавно, официальной работы у Вас еще нет. Вы поможете мне, а я Вам помогу, хоть подержите шиллинги в своих руках.

– Мне хотелось помочь Вам, а не заработать…

– Гордость Вам не заменит еды, – к моему изумлению в голове рыжеволосой Кристины рождались какие-то довольно разумные мысли, касающиеся не только ее благополучного существования на этой земле.

– Вы остались совком даже в западном мире. Здесь помочь можно только за деньги. Гордость – это утеха для неудачников, кто не знает сам, как заработать. – Почему-то слова Кристины мне казались озвученными мыслями Глеба.

– Но я здесь не брала еще деньги за свои консультации. Не у всех они есть.

– У кого денег нет, можно бы обойтись без таких специалистов, как Вы, приходящих домой. Психиатр не для всех.

– Но я не психиатр.

– Да, да, да, Вы психолог, хотя разницы нет. О таких специалистах, как Вы, в кругу наших знакомых вслух нельзя говорить. Это стыдно. Подумают, что-то не так.

– Понимаю, всех очень волнует то, что скажет княгиня Марья Алексеевна.

– Вы сказали – княгиня? Какая княгиня? Она тоже из новых русских, как мы?

– Нет, из старых… из грибоедовских, – иронизировала я, уже полностью отдавая себе отчет в особенностях интеллекта Кристины, хотя нужен ли, в самом деле, интеллект интеллигентных людей – это, действительно, еще большой вопрос. Во всяком случае, жизнь показывает, что навряд ли, доказывая, что мудрость не в нем. А мудр тот, кто все берет от жизни, умея наслаждаться ей, не создавая бесконечные проблемы. И кристины, увы, в их числе.

– Из старых русских, – все еще не понимала меня Кристина. – Да, да, да, Вы сказали – княгиня, но почему же я еще до сих пор не знакома с ней, если она живет в Вене?

– Но Вы же сами мне говорили, что не слишком жалуете здесь своих соотечественников, – я невольно уже сочиняла сценарий прямо сейчас разыгрываемого спектакля.

– Да, но смотря каких соотечественников, ведь не все здесь завистники. А мой муж пытается завести в Вене знакомства со всеми знатными русскими, даже из предков белогвардейской эмиграции. – Она опять, казалось бы, рассуждала подобно нормальному человеку, а не барону Мюнхгаузену, говоря об эмиграции первой волны.

«Интересно, а какой

волны эмиграция в наше время? – Задала сама себе мысленно я вопрос, – говорят, что четвертой… Нет, наверное, энной волны, потому что она продолжается изо дня в день во все страны, даже в Австрию – не в страну иммиграции, пусть по каплям, но из капель родился ручей. Оказалось, у всех ручейков большого ручья есть причины надолго переехать сюда из безумно «любимой» России: новым русским там тесно и боязно, прячут семьи здесь в особняках, не нуждаясь тут в телохранителях; фирмачи самых средних достатков открывают здесь все, что угодно, лишь бы только хоть как-то покинуть этот бывший Советский Союз. Ну, а русские жены австрийцев – это уже совсем другой пласт, правда, браков так много фиктивных или со скороспелой любовью, плод которой, как падалица, а не райское яблочко».

– Мы бываем у них на приемах, – я прислушалась снова к Кристине. – Мы знакомы с такими людьми, – продолжала она почему-то рекламировать мне качество своей жизни. – Посетили недавно Сногинского. Вы бы видели его хоромы. Нет, недаром все венцы пытались посмотреть на его особняк…

Мне все время казалось, что все эти ее пространные монологи, обращенные будто ко мне, вовсе не для меня – для нее, и она упивается ими, воздвигая себя на доступный лишь ей пьедестал.

У Сногинского мрамор на мраморе, а у нас сделано под Шенбрунн, даже ставни зеленого цвета, желтым – выкрашен дом. Но внутри у Сногинских – Версаль, а для Глеба был главным лишь тронный зал…

– Тронный зал в Вашем доме? – не поверила я.

– Из-за этого зала как раз Машка сдурела. Надо ж, черт меня дернул ей его показать, хотя зал этот только для Глеба.

– Из-за тронного зала? – Забыв об обиде, я опять опустилась на стул, даже не понимая, что сделала это, находясь под гипнозом ее болтовни. Почему-то мне вдруг показалось, что я стала участвовать в большой массовке экранизации одного из самых непостижимых сюжетов из современной «тысячи и одной ночи». Во всяком случае, психология этих новых людей для бывшего нормального советского человека, в самом деле, была непостижима. И мое любопытство – хоть как-то понять ее – пересилило и усмирило только что так вспененную гордость, ведь, в конце концов, пена вся так эфемерна, что ее без труда можно смыть.

– Остаетесь, – обрадовалась Кристина. – Я же Вам говорила, что за деньги купить можно все. Так что, кто из нас прав и кто ас в своем деле? – Переполненная своим величием, Кристина торжествовала.

– Покупайте, а я все равно не возьму Ваши шиллинги, – молниеносно выпалила я. – Чувство долга обязывает, потому что Анжела сказала, что немецкий язык Вы не знаете и к австрийцам навряд ли пойдете. А у Вашей Машки, как Вы называете свою дочь, проблемы с тронным залом. – Я специально сделала акцент на Машке и тронном зале, потому что все Машки и Дашки уже сильно коробили мой слух, – неужели родного, любимого человека нельзя просто назвать как-то ласково или по имени, пускай Маша, не Машенька, но не Машка же.

Я учила ее, как девчонку, погружаясь невольно в дидактику, отступая от нравственных норм, предав только минуту назад чувство собственного достоинства. Ну, а ради чего? Любопытства… Чтоб познать психологию новых людей, разрушая свою психологию, ее стержень, ее основание…

– Да, Анжела меня убедила позвать Вас, хоть хорошая порка помогла бы намного быстрее, если б только не Глеб. Он боится, что порка расстроит вдруг Дуньку. Ах, не Дуньку – Дуняшу, – не удержалась от ехидства Кристина, по-своему переварив мой дидактический монолог.