Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Так есть у него «фига в кармане» или нет? Я полагаю, что все-таки есть.
«Фига в кармане» — это отношение поэта к советскому строю, которое он всегда выражал метафорически, избегая прямых высказываний. Но именно этого от него ждали агенты КГБ: «Только, кажется, не отойдут, / Сколько ни напрягайся, не пыжься. / Подступают, надеются, ждут, / Что оступишься — проговоришься» (АР-2-204).
В середине 70-х, защищая перед Вадимом Тумановым Евгения Евтушенко, Высоцкий сказал ему: «Понимаешь, Вадим, когда советские войска в августе шестьдесят восьмого вторглись в Чехословакию, не кто-то другой, а Евтушенко написал “Танки идут по Праге…”. Когда государство навалилось на Солженицына, снова он послал Брежневу телеграмму протеста. Никто из тех, кто держит фигу в кармане, не смеет осуждать Евтушенко»!3'.
Но и властям известно, что поэт держит «фигу в кармане»: «И какой-то зеленый сквалыга / Под дождем в худосочном пальто / Нагло лезет в карман, торопыга, — / В тот карман, где запрятана фига, / О которой не знает никто» («Копошатся —
Начинается же это стихотворение так: «Копошатся — а мне невдомек: / Кто, зачем, по какому указу? / То друзей моих пробуют на зуб, / То цепляют меня на крючок». И через некоторое время говорится: «За друзьями крадется сквалыга / Просто так — ни за что, ни про что». Так вот, этот сквалыга и «пробует на зуб» друзей лирического героя, стремясь узнать о наличии у него фиги в кармане. Однако герой говорит: «Бродит в сером тумане сквалыга, / Счеты сводит, неясно за что. / В мой карман, где упрятана фига, / Из знакомых ни лазил никто». Поэтому сквалыга «нагло» лезет в карман уже к самому герою. В реальности это означало плотную слежку за Высоцким со стороны КГБ в надежде на то, что он когда-нибудь не сдержится и выскажется откровенно по поводу существующего режима в стране.
Поэтому на своих концертах Высоцкий вел себя крайне осторожно: «Он написал “Вдоль обрыва…”. Когда мы однажды с ним работали, создавали эти пластинки, и он говорит: “Мишка, у каждого из нас свой обрыв. У тебя твой обрыв — это когда тебя, арестованного, вели по этому нескончаемому коридору коммунальной квартиры. А мой обрыв — это край моей сцены. Я сказал не то слово или слишком погорячился, или слишком громко крикнул то, что меня мучает, — это и будет моим концом”» [1327] [1328] .
1327
Туманов В. «Всё потерять — и вновь начать с мечты…». М.: ОАО «Типография “Новости”», 2004. С. 266.
1328
Цит. по видеозаписи интервью М. Шемякина для газеты «Комсомольская правда», 26.11.2009 («.Две судьбы: Михаил Шемякин и Владимир Высоцкий» //.
Позднее мотив цепляния на крючок встретится в посвященной М. Шемякину песне «Французские бесы» (1978), причем без всяких изменений по сравнению со стихотворением «Копошатся — а мне невдомек…»: «Друзья мои на вкус горьки <…> Ну а во мне цеплять-то нечего» = «А друг мой — гений всех времен <.. > Его снутри не провернешь / Ни острым, ни тяжелым» («друзья мои» = «друг мой»; «во мне» = «его снутри»; «цеплять-то нечего» = «не провернешь… острым»); «Друзья мои на вкус горьки, / На зуб — крепки и велики» = «Он крупного помола был, / Крутого был замеса»; «За друзьями крадется сквалыга» = «Хотя он огорожен сплошь / Враждебным частоколом».
А одним из предшественников сквалыги является фоторепортер во «Вратаре» (1971), поскольку оба эти персонажа следят за лирическим героем и ждут его ошибки: «За моей спиной — ватага репортеров» (АР-17-68) = «Копошатся — а мне невдомек»; «Только зря — им будет нечего снимать» (АР-17-68) = «Так что зря меня пробуют на зуб»; «Репортер сидит за мной» /3; 62/ = «За друзьями крадется сквалыга»; «Лишь один упрямо за моей спиной скучает» = «Подступают, надеются, ждут»; «Но культурно вас прошу: пойдите прочь\» = «Только, кажется, не отойдут»; «Но, поверьте, я не в силах вам помочь» = «А мне, ей-богу, прятать нечего»; «Я сказал ему: “Товарищ, прекратите!”» (АР-17-66) = «Послушай, брось, — куда, мол, лезешь-то?»; «Сколько ж мной испорчено красивых фотографий / Ради этой славы-мишуры!» (АР-17-66) = «[Славой щупан, успехом] Но от славы избавился сразу б» (АР-2-204).
Другим предшественником сквалыги является ханыга из стихотворения «Прошу прощения заране…» (1971): «Неясно, глухо в гулкой бане / Прошла молва, и в той молве / Звучала фраза ярче брани, / Что фигу я ношу в кармане, / И даже две, и даже две. <…> И в той толпе один ханыга /Вскричал…» (АР-9-38). Дальше в рукописи следует пробел, однако сохранившийся текст говорит о том, что этот «ханыга» призвал толпу расправиться с лирическим героем за то, что он не показывает «фигу в кармане», как уже было в «Песне о вещей Кассандре»: «Над избиваемой безумною толпою /Кто-то крикнул: “Это ведьма виновата!” <…> Толпа нашла бы подходящую минуту, / Чтоб учинить свою привычную расправу» [1329] . А вот как эта тема реализована в «Прошу прощения заране…»: «Чиста, отмыта, как из рая, / Ко мне толпа валила злая, / На всех парах, на всех парах. <…> И, веники в руках сжимая, / Вздымали грозно, как мечи» (ср. также в стихотворении Маяковского «Вот так я сделался собакой», 1915: «…толпа навалилась, / огромная, злая…»).
1329
Ср. также у Галича в песне «Памяти
И здесь — самое время процитировать воспоминания Николая Губернаторова, в 1970-е годы занимавшего пост главы приемной КГБ, а затем заместителя начальника Управления делами КГБ: «Одной из постоянных забот Андропова был контроль над выездом в командировку за рубеж советских граждан, главным образом — деятелей науки, культуры, руководителей предприятий, министерств и ведомств. Последней и главной инстанцией, дававшей разрешение на выезд или запрещавшей его, была комиссия ЦК КПСС по выездам за границу, заместителем председателя которой от КГБ был А.Н. Малыгин. Андропов неоднократно предостерегал его от необоснованных отказов, призывая быть демократичным и, как он выражался, “не свирепствовать”. Помню, как-то в очередной четверг к нам поступил протокол комиссии, где в числе отказников значился популярный артист, бард и поэт В.С. Высоцкий. Ему отказывали в возможности поездки в Париж к его жене Марине Влади. Обоснования причин отказа в протоколе не было. Была лишь краткая заметка: “УКГБ по г. Москве и области считает выезд нецелесообразным”. Малыгин позвонил мне по домофону и велел принести из архива “выездное дело” В.С. Высоцкого. Взяв из архива дело, я изучил его и понес Малыгину. Я доложил, что отказ ничем не обоснован, сказал, что считаю Высоцкого патриотом и уверен, что он за границей не останется.
— Откуда ты об этом знаешь? — спросил Малыгин.
— Между прочим, я хожу с ним в финскую баню и знаю его настроение. Володя мне прямо сказал, что за границу его не пускают те, кто думает, что он меньше их любит советскую власть и Родину» [1330] .
Очевидно, что эти совместные походы в баню Высоцкий обыграл в стихотворении «Прошу прощения заране…», где одного из чекистов особенно разозлило сообщение о наличии у лирического героя «фиги в кармане»: «Рванулся к выходу — он слева, — / Но ветеран НКВД / (Эх, был бы рядом друг мой Сева!) / Встал за спиной моей. От гнева / Дрожали капли в бороде» (С4Т-3-67). А генерал КГБ Н.В. Губернаторов как раз и был ветераном НКВД- «профессиональным контрразведчиком, ветераном Великой Отечественной войны» [1331] .
1330
Губернаторов Н.В. Кадровая реформа Ю.В. Андропова в КГБ // Команда Андропова. М.: Русь,
2005. С. 101 — 102.
1331
Губернаторов Н.В. Скрытые лики войны: документы, воспоминания, дневники. М.: Воениздат, 2003. С. 4.
Этот же ветеран НКВД будет упомянут в стихотворении «Много во мне маминого…» (1978): «Бабка-самогонщица / И ветеран труда: / “Может, это кончится, / Может — никогда”» (АР-8-133) [1332] . Но самое главное — что «ветеран НКВД» является эвфемизмом «палача», и это отсылает нас к одноименному стихотворению 1977 года. А в «Романе о девочках» (1977) будет фигурировать «ветеран НКВД» Максим Григорьевич Полуэктов — «пенсионер и пожарник, бывший служащий внутренней охраны различных заведений разветвленной нашей пенитенциарной системы» /6; 191/.
1332
Новая датировка данного стихотворения — весна 1970 года (Белорусские страницы-160. «Комментарии к поэтическим текстам В.С. Высоцкого». Исследования В. Шакало, Ю. Гурова. Минск, 2016. С. 63) — делает его предшественником «Прошу прощения заране…» (1971).
Возвращаясь к стихотворению «Копошатся — а мне невдомек…», остановимся еще на одном предшественнике сквалыги, одетого в худосочное пальто: «Гляди, приятель, в оба — видишь хилого ханыгу?» [1333] («Баллада об оружии», 1973; АР-6-144). А в 1976 году поэт обратится к своим слушателям, включая представителей власти: «Вы же слушали меня, затаив дыхание, / И теперь ханыжите…».
Слово «ханыга» означает «попрошайка, пьяница», а сквалыга в «Копошатся — а мне невдомек…» и оппонент героя в «Разговоре в трамвае» как раз занимаются «попрошайничеством». Подобным же образом ведут себя фоторепортер во «Вратаре» и палач в «Палаче»: «Репортер бормочет, просит: “Дай ему забить! / Буду всю семью твою всю жизнь снимать задаром!” / Чуть не плачет парень, как мне быть?», «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось: / “Я умоляю вас, пока не трожьте вены!”».
1333
Такой же образ врагов встречался в песне «Не покупают никакой еды…», где речь шла о холере: «Ее я встретил бледную, как смерть, / И хилую, как тысяча скелетов»; в «Сказке о несчастных лесных жителях», где Кащей «высох и увял»; и в «Балладе о ненависти»: «Торопись! Тощий гриф над страною кружит».