Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Этот мотив может быть представлен и в другой форме: «Я признаюсь вам, как на духу, / Такова вся спортивная жизнь» («Прыгун в высоту», 1970), «Как на духу — попу в исповедальне» («Я все вопросы освещу сполна», 1971), «Очищусь — ничего не скрою я\» («Про второе “я”», 1969), «Хватит споров и догадок — / Ничего не утаю» («Песенка киноактера», 1970; АР-9-79), «Не таясь, поделюсь, расскажу» («Я спокоен — он мне всё поведал…», 1979) [1342] , «Расскажу я вам, браточки, / Без запиночки, до точки, / Не стесняясь. / Расскажу — не приукрашу, / На порядочность на вашу / Полагаясь» («Сказочная история», 1973 /4; 294/), «Весь вывернусь наружу я / И голенькую правду / Спою других не хуже я…» («Баллада об оружии», 1973 [1343] ), «Я простой, я правду — враз: / Дух святой — до баб горазд» («Песня про плотника Иосифа»; АР-460), «Я буду беспристрастен и правдив» («Первый космонавт», 1972).

В том же 1972 году было написано стихотворение «Представьте, черный цвет невидим глазу…», где автор вывел себя в образе «ультра» и «инфра», наделенных только что упомянутой чертой — беспристрастностью: «И ультрафиолет, и инфракрасный — / Ну, словом, всё, что “чересчур”, - не видно, / Они, как правосудье, беспристрастны, / В них — все равны, прозрачны, стекловидны». Да и годом ранее упоминалось беспристрастное правосудье: «Разглядеть, что истинно, что ложно, / Может только беспристрастный суд» («Зарыты в нашу память на века…»). А поскольку «что истинно, что ложно» сам лирический герой уже давно осознал («Я ложь отличаю от были — / Положено мне различать», — как сказано в черновиках «Песни летчика-истребителя» /2; 387/), о чем будет говорить и позднее («Но знаю я, что лживо, а что свято, — / Я это понял все-таки давно» /5; 228/), то становится ясно, что под беспристрастным судом и правосудьем поэт имеет в виду самого себя. Поэтому в «Притче» он вывел себя в образе Правды, да и в жизни вел себя соответственно: «Если Высоцкому что-то не нравилось, и он чувствовал фальшь, то говорил об этом сразу и в лицо. Он был очень гордый, прямой и честный, как в песнях, так и в жизни» [1344] 4; «Его моментально “ломало”, когда он чувствовал фальшь» [1345] . Поэтому и в стихах он говорил о себе: «По речке жизни плавал честный Грека». Впервые же этот мотив встретился в стихотворении «Я не пил, не воровал…» (1962): «Честный я — чего бояться! — / Я и не боюсь».

1342

Призыв «не таиться» встречается во многих произведениях Высоцкого: «Не таись, не молчи, до меня докричи» («Если где-то в чужой неспокойной ночи…», 1974), «Расскажи, дорогой, не таясь» («Расскажи, дорогой», 1976), «“Не таись”, – велел, — и я скажу…» («Я спокоен — он мне всё поведал…», 1979). Да и сам поэт предпочитал заявлять о себе открыто: «Мадам, месье, я счастлив — что таиться!» («Куплеты Бенгальского», 1969), «Я не таюсь и действием, и взглядом» («Куплеты Гусева», 1973; АР-5-140), «Люблю тебя сейчас, не тайно — напоказ» («Люблю тебя сейчас…», 1973).

1343

В черновиках имеется вариант: «И слушай, друг, — я дело говорю, / Без лжи гутарю» (АР-6-145).

1344

Попов Э. Запредельная вертикаль поэта // Щит и меч. М., 2008. 24 янв.; http://www.simech.ru/arhive-потегоу/2008-2009/5300

1345

Туманов В.: «Володя был очень добрым человеком!» / Беседовал А. Алёшин // Орловская правда. Орел. 1990. 28 июля. С. 4.

А в 1977 году, когда была написана «Притча о Правде», лирический герой ратовал за Правду и в «Письме с Канатчиковой дачи», где выступал в самоироничном образе параноика: «Тех, кто был особо боек, / Привязали к спинкам коек, / Но воскликнул параноик: / “С правдой — рай и в шалаше!”» (С5Т-4-255), — что явно напоминает «.Лирическую» (1970), где поэт обращался к любимой женщине: «Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, / Если терем с дворцом кто-то занял».

Кроме того, Правда постоянно наделяется эпитетом чистая. А для лирического героя как раз характерны чистота и стремление к ней: «И хлещу я березовым веничком / По наследию мрачных времен» /2; 134/, «Ты ж, очистившись, должен спуститься <.. > Нужно выпороть веником душу, / Нужно выпарить смрад из нее» /3; 131/, «Топи, / Чтоб я чист был, как щенок, к исходу дня!» /3; 49/, «Очищусь, ничего не скрою я!» /2; 187/, «Я увижу, узрею, насколько чиста моя совесть. <…> Но чиста она, вот! Она в первых рядах» /5; 626/, «Годен — в смысле чистоты и образованья» /5; 126/, «И свято верю в чистоту / Снегов и слов» /2; 208/, «Чистоту, простоту мы у древних берем» /5; 8/, «Я чист и прост, как пахарь от сохи» /5; 592/, «Чистый я — но кто их знает тут?» /4; 454/, «Сквозь меня многократно просеясь, / Чистый звук в ваши души летел» /3; 111/, «Ни единою буквой не лгу — / Он был чистого слога слуга» /4; 136/, «И даже в мыслях не солгу / На этом чистом берегу» /4; 311/. Впрочем, изредка этот мотив может фигурировать в негативном контексте: «В мире тишь и безветрие, / Чистота и симметрия. / На душе моей тягостно, / И живу я безрадостно» /1; 256/.

В самом начале «Притчи» говорится о том, как Ложь обокрала Правду: «Выплела ловко из кос золотистые ленты / И прихватила одежды, примерив на глаз. / Деньги взяла и часы, и еще документы, / Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась». Такая же ситуация описывалась в стихотворении Есенина «Злая мачеха у Маши…», исполнявшемся Высоцким и наверняка переосмысливавшемся им в свете своих взаимоотношений с властью: «Злая мачеха у Маши / Отняла ее наряд… / Ходит Маша без наряда, — / И ребята не глядят. / Ходит Маша в сарафане, — / Сарафан весь из заплат, / А на мачехиной дочке / Серьги с яхонтом горят». О подобном отношении к себя советской власти (как мачехи к падчерице) будет сказано и в черновиках «Гербария» (1976): «Унизить нас пытаются, / Как пасынков и падчериц» /5; 368/. А мотив лишения одежды вкупе с мотивом лишения свободы встречается еще в одной исполнявшейся Высоцким песне — «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела…»: «И вот меня побрили, костюмчик унесли, / Теперь на мне тюремная одежда».

Добавим, что внешность Правды, украсившей свои волосы «золотистыми лентами», напоминает действия лирического героя в «Райских яблоках» (также — 1977), где он заплел гривы своих лошадей, символизирующих

его судьбу: «Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел». В обоих случаях мы видим стремление поэта украсить свою жизнь, чтобы она не была «скучной, серенькой». Как сказано в «Моей цыганской»: «Хоть бы склон увить плющом — / Мне б и то отрада!».

В «Притче» Правда названа мразью, а Ложь объявила себя Правдой. Подобное переворачивание с ног на голову понятий «Правда» и «Ложь», характерное для советской эпохи, представлено и в песне А. Галича «На сопках Маньчжурии» (конец 1960х), где речь шла о погромном высказывании секретаря ЦК ВКП(б) А. Жданова (1946) в адрес Михаила Зощенко: «Толстомордый подонок с глазами обманщика / Объявил чудака всенародно обманщиком». Сравним с «Притчей»: «Дескать, какая-то мразь называется Правдой…».

Похожий мотив разрабатывается еще в одной песне Галича — «Вальсе-балладе про тещу из Иванова» (1966), где власти оклеветали художника-экпрессиониста, поэтому данная песня также обнаруживает сходства с «Притчей»: «Праведные старцы, брызжа пеною, / Обозвали жуликом и Поллоком» = «.Двое блаженных калек протокол составляли / И обзывали дурными словами ее»; «А в конце, как водится, оргвыводы» = «Тот протокол заключался обидной тирадой».

Черновой же вариант «Притчи — «Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью, / Из-за своей наготы избегая людей» /5; 490/ — напоминает очередную песню Галича — «Мы не хуже Горация» (1966): «Бродят между ражими Добрынями / Тунеядцы Несторы и Пимены». В первом случае власть объявила Правду мразью и выслала ее на 101-й километр, а во втором — власть объявила всех честных людей тунеядцами (вспомним суд над «тунеядцем Бродским» и дело Синявского — Даниэля), а себя считает чистой и непорочной. Отсюда — характеристика «Добрыни», которую автор сопровождает саркастическим эпитетом «ражие».

Этот мотив встречается и у Высоцкого, но в завуалированной форме: «И наши спаянные дружбой коллективы / Почти не ведают ни спадов, ни накалов. / Жаль, допускают все же промахи и срывы / Плохие копии живых оригиналов» («Мы — просто куклы, но… смотрите, нас одели…», 1972), «Нас понять захотите ли, / Двух друзей-горемык? — / Не хотим мы тюрьмы: / Мы же не расхитители — / Уравнители мы» («Куплеты кассира и казначея», 1974), «Зря на нас клевещите, / Умники речистые! / Всё путем у нечисти — / Даже совесть чистая» («Выезд Соловья-Разбойника и его дружков», 1974). Последняя строка напоминает слова «железного Шурика» — Александра Шелепина, — сказанные им на совещании Политбюро ЦК КПСС, посвященном обсуждению «мер пресечения» против Солженицына: «У нас чистая и правильная линия. Мы не позволим никому нарушать наши советские законы» (из рабочей записи заседания Политбюро ЦК КПСС от 07.01.1974). Еще ранее тот же Шелепин говорил: «Теперь чекисты могут с чистой совестью смотреть в глаза партии, в глаза советского народа» (речь на XXII съезде КПСС, 1961)

Что же касается «Притчи», то в ней Правда «бродит теперь, неподкупная, по бездорожью», как и в более раннем стихотворении Высоцкого (1969), написанном вскоре после его травли в печати, давалась похожая картина: «Слухи по России верховодят / И со сплетней в терцию поют. / Ну а где-то рядом с ними ходит / Правда, на которую плюют» /2; 181/. Здесь «Правда, на которую плюют» ходит среди сплетен и слухов, а у Галича Несторы и Пимены, на которых также «п^ююг» (власть назвала их тунеядцами), «бродят между ражими Добрынями». В обоих случаях представлена одинаковая ситуация: презираемое Добро ходит неприкаянно посреди процветающего Зла. Причем у Галича это Зло еще вдобавок считает себя Добром… Леонид Филатов в 1989 году рассказал о своем разговоре с Юрием Любимовым: «Однажды говорю: “Юрий Петрович, ну как же они не понимают — все вот эти, которые давят и душат нас?! Ведь были уже параллели: Пушкин и Дантес; ведь потом история так расправилась с Дантесом”. А Любимов мне: “Какой ты наивный человек! Ты думаешь, что они для себя, для своих жен и детей — Дантесы, что ли? Они Пушкины! А Дантесы для них — это мы”. Такой с работы приходит и жалуется жене: ох, сегодня эти сволочи довели меня! Я просто представляю себе эту картинку семейную. Нормального убийцу-людоеда, который пришел домой с работы. Назакрывал, наувольнял, наубивал, выслал за границу пару людей. Устал очень, и сердце покалывает» [1346] .

1346

МииккиЛ.Кабааа свяятш // Москквскийккмсомолец.2214. 1 4 окк. С. 5.

Позднее образ «Правды, на которую плюют» отзовется в черновиках «Песни Гогера-Могера» (1973): «Плюют на чистоту и благородство» (АР-6-53). А если вспомнить, что Правда в «Притче о Правде» наделяется эпитетом «чистая», то становится понятно, что под «чистотой и благородством» поэт имеет в виду самого себя. К тому же на его лирического героя уже «плевали» в «Путешествии в прошлое» (1967): «Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот». А в 1973 году в своем письме на имя Демичева Высоцкий подобным же образом охарактеризует направленную против него статью «Частным порядком»: «И вот незаслуженный плевок в лицо, оскорбительный комментарий, организованный А.В. Романовым в газете “Советская культура”, который может послужить сигналом к кампании против меня, как это уже бывало раньше» /6; 410/. Встречается этот образ и в первоначальном варианте «Разговора в трамвае», где нашла отражение газетная кампания 1968 года: «Он же мне нанес оскорбленье: / Плюнул и прошел по коленям» /5; 498/. А в «Притче» Ложь, обокрав Правду, «сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась».

Кроме того, Ложь еще грязно ругнулась, как в том же «Разговоре в трамвае»: «Ах, нехорошо, некультурно / На ухо шептать нецензурно!». А в черновиках «Притчи» Ложь наделяется эпитетом гнусная: «Гнусная Ложь эту Правду к себе пригласила» /5; 489/, - который в поэзии Высоцкого часто применяется к врагам. Например, в стихотворении «Приехал в Монако какой-то вояка…» (1967) лирический герой так охарактеризовал внушение добить человека в драке: «Пусть гнусности мне перестанут внушать!».