Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Кроме того, ситуация, представленная в строках «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну а сама пропилась, проспалась догола», — уже возникала в «Песне про Джеймса Бонда» (1974): «Его там обозвали оборванцем, / Который притворялся иностранцем / И заявлял, что, дескать, он — агент» («дескать» = «дескать»; «мразь» = «оборванцем»; «называется Правдой» = «притворялся иностранцем»). А в черновиках читаем: «Его назвали грязным оборванцем» /4; 430/, - что еще больше напоминает «Притчу», где Правду вымазали черной сажей. Впервые же обвинение лирического героя в пьянстве — «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну а сама пропилась, проспалась догола» — встретилось в черновиках песни «Про личность в штатском» (1965), где исходило от сотрудника КГБ: «А писал — такая стерва! — / Что в Марселе я на мэра / Нападал. / Получалось, будто пьянь я, / И совсем не чужд влиянья / Запада» [1353] [1354] /1; 445/ («Дескать… мразь… пропилась» = «будто пьянь я»); а еще через два года оно повторится в «Путешествии в прошлое» (1967): «Будто голым скакал, будто песни орал <…> А потом кончил пить, / Потому что устал». Сравним еще раз с «Притчей»: «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну а сама пропилась, проспалась догола» («будто» = «дескать»;
1353
Кроме того, и кагэбэшник в песне «Про личность в штатском», и судьи в «Притче о Правде» пишут ложный донос на лирического героя (героиню). Если «личность в штатском» обвиняет его в том, что он «к женщинам несдержан», то в судебном протоколе о Правде сказано, что она — женщина легко
1354
го поведения: «Дескать, какая-то Б называется Правдой» /5; 490/. Обвинение, по сути, идентично.
Далее. Главного героя «Песни про Джеймса Бонда» «обозвали оборванцем», и эта же участь постигла Правду: «Двое блаженных калек протокол составляли / И обзывали дурными словами ее», — причем «дурное слово» оборванец также реализовано в «Притче»: «Ну а сама пропилась, проспалась догола».
Но и этим не ограничиваются сходства: про Правду сказано «какая-то мразь», и таким же неопределенным местоимением наделяется «Джеймс Бонд»: «Подумаешь, агентишко какой-то\» Этот мотив, несомненно, связан с официальным непризнанием Высоцкого, которого власти всячески игнорировали, делая вид, что его не существует: «“Таких имен в помине нет! / Какой-то бред: Орленок Эд!” — / Я слышал это, джентльмены, леди» («Песенка-представление Орленка Эда», 1973).
После того, как Правду выслали на 101-й километр, она была вынуждена скитаться. В таком же образе лирический герой выступает в «Гербарии»: «Вот и лежу, как высланный, / Разыгранный вничью» (АР-3-10); в стихотворении «Я был завсегдатаем всех пивных…»: «Они — внизу, я — вышел в вожаки, / Как выгнанный из нашего народа» /5; 341/; в «Балладе о Кокильоне»: «Но мученик науки, гоним и обездолен <…> Верней, в три шеи выгнан непонятый титан» /4; 142/; в «Конце охоты на волков»: «И потому мы гонимы» (АР-3-30); в «Лекции о международном положении»: «За тунеядство выслан из Рязани я. / Могу и дальше: в чем-то я изгой» (АР-3-135); и в «Мистерии хиппи»: «Мы — как изгои средь людей» /4; 158/.
Вспомним заодно, что в 1974 году, вслед за высылкой Солженицына, власти планировали избавиться и от Высоцкого: «По свидетельству В. Чебрикова, вскоре после высылки Солженицына и выезда из страны многих других писателей и художников Андропов получил от высших партийных инстанций указание об аресте Владимира Высоцкого. Юрий Владимирович был крайне растерян: он хорошо помнил, какой отрицательный резонанс получило в 1966 году судебное дело писателей А. Синявского и Ю. Даниэля. <…> Андропов вызвал к себе Чебрикова и долго совещался с ним, чтобы найти какой-то выход и избежать совершенно ненужной, по его мнению, репрессивной акции. В конечном счете им удалось переубедить Брежнева и Суслова» [1354] .
1354
го поведения: «Дескать, какая-то Б называется Правдой» /5; 490/. Обвинение, по сути, идентично.
Не исключено, что именно это событие имел в виду в своем рассказе украинец Валентин Чванцев: «Я племянник Станислава Васильевича Гулина, моя тетя, сестра моей матери, была за ним замужем. Я часто бывал у них в гостях. Мой дядя закончил службу в Москве в должности заместителя начальника контрразведки по Москве и Московской области, а в 1985 году был назначен первым заместителем председателя КГБ Латвийской ССР. От него самого я знаю, что он был знаком с Высоцким. Тот часто бывал в гостях у дяди, приходил вместе с Мариной Влади. Дядя помогал Высоцкому с получением виз. Однажды у него были неприятности какие-то. Вроде, даже КГБ арестовал его. Станислав Васильевич добился, чтобы дело передали ему, он его закрыл. Вот, собственно, всё, что я знаю»П59
Однако многие кагэбэшники продолжали лелеять надежду избавиться от Высоцкого. По свидетельству французской переводчицы Мишель Кан: «“Помяните мое слово, к концу 70-х Высоцкого в СССР уже не будет”, - так сказал однажды другу Высоцкого чиновник из КГБ»п60
А впервые эта идея зародилась у них в 1966 году, когда начальник московского КГБ генерал Светличный сказал тогда конферансье Борису Брунову: «Да вот, он пишет такие песни, он разрушает наш строй… У нас есть желание отправить его на 101-й километр… 6. Брунов потом пересказал эту историю Высоцкому, и много лет спустя она нашла отражение в «Притче о Правде»: «Духу чтоб не было — на километр сто первый / Выселить, выслать за двадцать четыре часа» [1355] [1356] [1357] [1358] . Причем в 1966 году Высоцкого собирались выслать именно «за двадцать четыре часа». Как вспоминал Юрий Любимов (2010): «На плохой записи поняли, что это Светличный — какой-то начальник большой кагэбистский или эмвэдэвский, и меня вызвали и сказали: “В 24 часа надо убрать Высоцкого, выслать за это”» [1359] . Согласно более раннему рассказу Любимова (2003), Высоцкого «хотели однажды выслать из Москвы. Руководителю одного из отделов КГБ, товарищу Светличному, показалось, что Высоцкий оскорбил его в одной из своих песен. Меня вызвали и сказали: “Чтобы в 24 часа не было Высоцкого в Москве! Он оскорбил такого человека! Он вам ставил эту песню?”. Завели. А там просто игра слов: “лично я, светлично я”. Я говорю: “Это же игра слов! Я спрошу у Владимира, он вообще знает товарища Светличного?”» [1360] .
1355
Медведев Р.А. НеизвеетныйАнддопов. ПоллтичеекааббограффяЮрияАнддоповв. М.: Праав человека, 1999. С. 135.
Цыбульский М. История одного аетolраaфa // В поисках Высоцкого.
1356
Сажнвеа Е. Парижский суслик // Московский комсомолец. 2004. 24 янв. С. 7.
1357
Зайцева Т., Завьялова Л. Неоконченное ядтервью… //Варфнн-Москеа. 1997. № 7–9. С. 45.
1358
Впервые же моняв высылки из Москвы втнренолтя в «Дельфинах и психах» (1968): «В 10 — отбой, и не положено разговаривать. Кем не положено? Неизвесндо. Такой закон — и персонал на страже. Как заговорит, так — вон из Москвы, сюда я больше не ездок» /6; 32/ (реплика Чацкого из «Горя от ума» Грибоедова: «Вон из Москвы! сюда я больше не ездок»). Сравним также строку «Выселить, выслать за ДваДцать четыре часа\» с «Заклинанием Добра и Зла» (1974) А. Галича, где говорится об изгнании из страны: «…И что сутки на сборы — достаточный срок!». В этой песне аенлр саркатничеткя выводит советскую власть в образе Добра, а себя — в образе Зла, поскольку так считает сама власть. Отметим еще несколько перекличек «Заклинания» с «Принеей»: «И легковерная ПравДа спокойно уснула» ~ «А со мной клеевало беспечное Зло»; «Дескать, какая-то мразь называется Правдой» ~ «И Добро прокричало, стуча сапогами, / Что во всем видлванл бетпеенле Зло». Обе песни посвяше^! пронивоснлянию Добра и Зла, Правды и Лжи. Разляеяе, однако, слттлят в том, что в писни Галича моральные оценки поставлены с ног на голову, что является тледствяем правления советской власти, которая любит «назначить при случае еернле белым», поэтому аенлр выводит себя в образе Зла. Высоцкий же не прибегает к такому рискованному приему и выводит себя в образе Правды. Между тем оба поэта говорят о гонениях со стороны властей и об их прятелрснве: «Но Добро, как изеесндл, на то и Добро, / Чтоб уметь принвлрятьтя и добрым, и смелым» (Галич) ~ «Принворялись добренькими, / Многих прочь услали / И пещеры ковриками / Пышными устлали» (Высоцкий. «Много во мне маминого…», 1978). Да и Ложь в «Принее» тоже «прянвлряллсь добренькой»: «Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег».
1359
Сюжет «Буйный Высоцкий» на РЕН-ТВ, 23.07.2010.
1360
Соломонов А. Юрий Любимов о Владимире Высоцком // Культура. М., 2003. 24 янв.
Правда, такой песни у Высоцкого нет. Судя по всему, речь шла о неоднократно исполнявшейся им песне Галича «Про физиков»: «И лечусь “Столичною” лично я, / Чтоб совсем с ума не стронуться. / Истопник сказал: “‘Столичная’ / Очень хороша от стронция!”». Вероятно, кагэбэшникам попалась очень плохая запись, и они вместо «Столичною» услышали «светлично я». Как говорится: у кого чего болит…
То, что Высоцкий помнил эту историю, работая над «Притчей о Правде», косвенно подтверждает и Владимир Войнович в своем рассказе (2015) о встрече с поэтом 6 апреля 1977 года: «…меня встреченный где-то Вениамин Смехов пригласил на премьеру “Мастера и Маргариты”, где он играл Воланда.
Я пришел, сунулся в окошко администратора, а там — Высоцкий. Он вышел мне навстречу и предложил: “Еще рано, пойдем посидим в директорском кабинете”. Мы пошли. Сидели. Разговаривали, как говорится, оживленно. Он мне рассказывал какие-то байки, из которых я приблизительно запомнил одну. Как его вызвали в КГБ, там какой-то чин на него кричал, пеняя ему, что он в своих песнях называет фамилии секретных сотрудников. Володя не понял: каких сотрудников? “Ну, например, генерала Светличного”. Оказалось, что в какой-то из песен Высоцкого были слова (контекста не знаю) что-то вроде “света личного”, а тем, кто слушал и донес, послышалась фамилия генерала» [1361] [1362] .
1361
Войнович В.: «А я ему не позвонил…» // «Всё не так, ребята…»: Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. С. 276.
1362
Телепередача «Человек и закон» (Первый канал, 21.01.2010).
Вся эта история кончилась тем, что в июне 1966 года Высоцкий был арестован и посажен в одиночную камеру по обвинению в изнасиловании и убийстве малолетней девочки в Риге. Отсюда — «навесили Правде чужие дела» и «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162). Кроме того, Правда безуспешно пыталась убедить суд в своей невиновности, как и сам Высоцкий после ареста, согласно рассказу Людмилы Абрамовой: «“Ложь это всё, и на Лжи — одеянье мое!” <…> Дескать, какая-то мразь называется Правдой…» ~ «С ним разговаривают, как с последним презренным подонком. Он объясняет: ““Я — Высоцкий, я — актер Театра на Таганке. Я работаю. Вот мои документы”. С отвращением на него глядят… Он говорит, что он там несколько раз был близок к безумию. У него отобрали все шнурки-ремни. Он бился головой об стену по-настоящему: не так, как истеричная женщина, — он хотел разбить голову»И66 (сравним также уверения Правды: «Ложь это всё», — с авторской репликой в черновиках «Веселой покойницкой»: «Слышу — кричат: “Он покойников славит!” / Ложь это — славлю я нашу судьбу»; АР-4-98).
Есть и другое свидетельство Людмилы Абрамовой, относящееся к более раннему времени, когда Высоцкого подвергли таким же издевательствам: «В мае 64-го он пытался повеситься в КПЗ вытрезвителя. Мне кажется, это было продиктовано унижением, которое свойственно милицейским органам. Они сочли его за ничтожество, посмеялись над ним, услышав, что он актер. А документов у него при себе не было… К счастью, оказался пожилой милиционер, который помешал самоубийству — можно сказать, вынул из петли. Нашел нужные слова и потом позвонил отцу, Семену Владимировичу..»' [1363] .
1363
«Не хулигань, не пей, не болей… С приветом Вовка Высоцкий». Сегодня ему бы исполнилось 63 / С Людмилой Абрамовой беседовал Андрей Шарунов // Рэспублша. Минск. 2001. 25 янв. (№ 19). С. 9.
Перевозчиков В. Неизвестный Высоцкий. М.: Вагриус, 2005. С. 37.
Отметим также перекличку данного варианта из песни «Мои капитаны» (1971): «Я сегодня в недоборе — со щита да в нищету», — с двумя другими произведениями, написанными в это же время: «С ней на щите — не на коне — / Формально я!» («Чужая колея», 1972; черновик /3; 449/), «На коне, — толкани — я с коня» («Песня конченого человека», 1971). Этот призыв будет услышан властями, которые через два года в буквальном смысле «толканут» лирического героя с коня: «Но из седла меня однажды выбили — / Копьем подцели, сбоку подскакав» («Я скачу позади на полслова…», 1973).