Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Еще в одной короткой песенке 1967 года (формально посвященной хирургу Эдуарду Канделю) поэт выступает в маске великого ученого, и о нем также говорится в третьем лице: «Он был хирургом, даже “нейро”, / Хотя и путал мили с га. / На съезде в Рио-де-Жанейро / Пред ним все были мелюзга». Сравним это с песней 1964 года, где речь ведется от первого лица: «Передо мной любой факир — ну, просто карлик! / Я их держу заместо мелких фраеров. / Возьмите мне один билет до Монте-Карло — / Я потревожу ихних шулеров!»1221 («Рио-де-Жанейро» = «Монте-Карло»; «пред ним» = «передо мной»; «мелюзга» = «карлик… мелких»); со стихотворением «Мы без этих машин — словно птицы без крыл…» (1973): «Нас обходит на трассе легко мелкота — / Нам обгоны, конечно, обидны, — / Но мы смотрим на них свысока — суета / У подножия нашей кабины»; и с «Канатоходцем» (1972): «Лилипуты, лилипуты, — / Казалось ему с высоты»Ш2 («мелкота» =
Вторая строка песни «Он был хирургом…» — «Хотя и путал мили с га» — напоминает иронию «чистого» лирического героя в стихотворении «Я был завсегдатаем всех пивных…» (1975): «Не отличу катуда от ануда!».
А характеристика героя как борца — «В науке он привык бороться» — повторится в другом стихотворении 1967 года, где лирический герой снова выступит в маске ученого, но будет говорить уже от первого лица: «Только для нашей науки — / Ноги мои и руки!» («Я тут подвиг совершил. Таким же «борцом в науке» будет выведен Гамлет в «Моем Гамлете»: «И я, взломав замки, открыл ворота для науки» (АР-12-10); «учитель скромный Кокильон»: «Но мученик науки, гоним и обездолен…»; и лирический герой в «Песне автозавистника», у которой имеется вариант названия — «Борец за идею». Кроме того, Кокильон назван титаном и великим («Титан лабораторию держал <…> Дремли пока, великий Кокильон!»), а о главном герое песни «Он был хирургом…» сказано: «Но огромное это светило…»(сравним еще в одном стихотворении 1967 года: «Я был раньше титаном и стоиком» /2; 329/).
Впервые же маска ученого-врача встретилась в песне «Пока вы здесь в ванночке с кафелем…» (1961), где главный герой, находясь в Антарктиде, сам себе вырезал аппендикс. Формально здесь описывается событие, случившееся в ночь на 1 мая 1961 года с врачом Леонидом Рогозовым, однако Высоцкий наделяет этого человека чертами, характерными для своего лирического героя.
Чтобы убедиться в этом, проведем параллели с «Балладой о гипсе» (1972): «Хоть боль бы утихла для виду!» = «Задавлены все чувства, лишь для боли нет преград»; «Ох, жаль, не придется вам, граждане, / В зеркало так посмотреться!» = «Как жаль мне вас, не знавшие на череп утюгов…» /3; 401/, - и с «Маршем аквалангистов» (1968): «Пока вы здесь в ванночке с кафелем / Моетесь, нежитесь, греетесь…» = «Понять ли лежащим в постели, / Изведать ли ищущим брода?»; «До цели всё ближе и ближе» = «Нам нужно добраться до цели»; «Герой он! Теперь же смекайте-ка…» = «Как истинный рыцарь пучины…».
И, наконец, еще один важный мотив — это мотив проклятий, которыми сыпет герой: «.. И думает: мать его за ногу, / Эх, только б — что надо отрезать! <.. > Он проклял далекое времечко, / Все детские, юные годы, / Все косточки, зернышки, семечки / И собственной матери роды» /1; 344 — 345/. А сам Высоцкий однажды сказал Михаилу Златковскому: «На каждом шагу человек получает сполна. На каждом шагу понимает, что он — дерьмо, все вокруг — дерьмо, вся жизнь до него была и после него будет — дерьмо! И не выбраться, особенно в одиночку. И вообще “зачем меня ты, мама, родила!”» [1416] . Этот же мотив встречается в исполнявшейся им песне «На железный засов заперты ворота…»: «Ох, планчик ты, планчик, ты, божия травка, — / Зачем меня мать родила!». А проклятия в адрес жизни встретятся также в рассказе «Плоты» (1968) и в песне «Она — на двор, он — со двора…»(1965): «А жизнь нашу и неудовлетворенность <.. > проклинаю», «А нынче — жизнь проклятая!».
1416
Ззлтккввкки М. Беседы восне инн^в^у// Старатель. Еще о Высоцккм. М.: МГЦ АП,Аргус,1 994. С. 279.
Помимо того, положение героя песни «Пока вы здесь в ванночке с кафелем…» полностью соответствует ситуации, в которой окажется авторский двойник — зэк Упоров — в романе «Черная свеча: «В холоде сам себе скальпелем / Он вырезает аппендикс. <.. > Хоть боль бы утихла для виду!» /1; 24/, «Он проклял <.. > собственной матери роды» /1; 345/ = «…ему сломали два ребра да вбили куда-то аппендицит <…> “Господи, какая боль! Лучше бы мне не родиться!”» /7; 325 — 326/ («аппендикс» = «аппендицит»; «Хоть боль бы утихла для виду!» = «какая боль!»; «Он проклял… собственной матери роды» = «Лучше бы мне не родиться!»).
Что же касается «Баллады о Кокильоне», то в ней главный герой предстает в образе изгнанника, и это ассоциируется с гонениями на самого поэта, о чем мы уже говорили, анализируя «Притчу о Правде»: «Выселить, выслать за двадцать четыре часа!» = «Но мученик науки, гоним
Также мы находим данный мотив:
1) в «Мистерии хиппи»: «Мы — как изгои средь людей, / Пришельцы из иных миров»; в «Дельфинах и психах»: «А мы? Откуда мы? А мы — марсиане, конечно, и нечего строить робкие гипотезы и исподтишка подъелдыкивать Дарвина. Дурак он, Дарвин» /6; 36/ (причем в «Мистерии хиппи» есть вариант: «Мы — марсиане средь людей»; АР-14-126); в наброске 1972 года «Я загадочный, как марсианин» /3; 160/; и в стихотворении 1971-го: «Эврика! Ура! Известно точно / То, что мы — потомки марсиан. / Правда, это Дарвину пощечина: / Он — большой сторонник обезьян» /3; 479/;
2) в «Гербарии»: «И тараканы хмыкают, / Я и для них изгой» (АР-3-20);
3) в «Балладе о вольных стрелках»: «Все, кто загнан, неприкаян, / В этот вольный лес бегут» (стрелки, подобно Кокильону, являются уникальными мастерами своего дела: «Таких, как он, немного — четыре на мильон!» [1417] = «И стрелков не сыщешь лучших»; «Великий Кокильон» = «Скажет первый в мире лучник <.. > Робин Гуд»);
4) в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Населенье всех прослоек: / Тот — сбежавший, тот — изгой» (С5Т-4-253).
1417
Сравним также еэто мооивс соссомиианнямифоотграфа Леонндд Аренкииао ккннертеВыссцккго во Двотко споттн «Юность» г. Зноорожье, 28.04.1978: «Таких, как он, немного — чотыро на мильон! <.. > Раз-два да и обчелся, чотвертый — Кокильои» = «Он был очень иииеллигеииным человеком, со-воршонно нооaфосным. Одннио пти этом он произнос тниую фразу на концерте: “Нас таких раз-два и обчелся. Раньше был Есонин. Теперь — я”» (Леонид Атенидн.: «Моя встреча с Высоцким — это судьба», 25.07.2014 //, — и с концовкой «Мореплавателя-одиночки»: «Жаль, что редко мы встречаем одиночек — / Славных малых, озорных чудаков!».
Причем изгоем является не только лирический герой, но и его друзья (вспомним «Мистерию хиппи»: «Мы — как изгои средь людей»). В иронической форме этот мотив реализован в стихотворении «Осторожно! Гризли!» (1978): «Мои друзья — пьянеющие изгои — / Меня хватали за руки, мешали, — / Никто не знал, что я умел летать». Еще в двух стихотворениях он представлен в иносказательной форме: «А “инфра”, “ультра” — как всегда, в загоне» («Представьте, черный цвет невидим глазу…», 1972), «Сейчас за положенье вне игры — жмут, / А будет: тот, кто вне, тот — молодец» («Как тесто на дрожжах, растут рекорды…», 1968). И в самом деле: писатели, которые в советские времена подвергались гонениям, то есть были «вне игры», ныне составляют гордость отечественной литературы. И Владимир Высоцкий — в их числе.
А в «Балладе о Кокильоне» герой предстает не только изгнанником, но и мыслителем, который «творил и мыслил, и дерзал». В таком же образе он выступает в других произведениях: «Пар мне мысли прогнал от ума. <.. > Застучали мне мысли под темечком» /2; 134/, «Но надо мной парили разрозненные мысли / И стукались боками о вахтенный журнал» /3; 223/, «И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя, / Устремились в пробой — ну, попробуй-ка останови!» /4; 43/, «Ходу, думушки резвые! Ходу!» /5; 47/, «Мой мозг, до знаний жадный, как паук, / Всё постигал: недвижность и движенье» /3; 189/, «И спутаны и волосы, и мысли на бегу» /5; 191/, «И мыслей полна голова, / И все про загробный мир» /2; 119/, «И мыслей полна голова — / Слова, слова, слова…» /4; 341/, «Ну а в этой голове — / Уха два и мысли две» /4; 97/, «И мысли приходят, маня, беспокоя» /4; 91/, а также: «Одна затяжка — веселее думы» /2; 57/, «Перепутаны все мои думы» /3; 272/, «Стремимся мы подняться ввысь, / Ведь думы наши поднялись» /4; 160/, «Ночью думы муторней» /5; 65/. Вспомним и ответ Высоцкого на анкетный вопрос (1970): «Любимый скульптор, скульптура. — “Мыслитель”. Роден».