Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
А мотив сломанной спины или хребта встречается у Высоцкого постоянно: «Слишком много он взвалил на плечи / Нашего — и сломана спина («Енгибарову — от зрителей», 1972), «На Дивногорских каменных столбах / Хребты себе ломаем и характер» («Студенческая песня», 1974), «Под черепом могильный звон, / Давленье мне хребет ломает» («Упрямо я стремлюсь ко дну…», 1977), «Нам там ломы ломали на горбу» («Летела жизнь», 1978). Сюда примыкает образ скованного хребта (вариация мотива несвободы): «И железные ребра каркаса / Мертво схвачены слоем цемента — / Только судороги по хребту» («Памятник», 1973), «Хребты нам гнули тяжестию лат» («Мы — верные, испытанные кони…», 1975),
Что же касается «живучего парня», то ему было достаточно выпить глоток воды, чтобы ожить, несмотря на то, что он «кручен-верчен, бит о камни». Такая же ситуация возникала в стихотворении «Водой наполненные горсти…» (1974), где черногорцы могли выживать и бороться с врагами не на жизнь, а на смерть, именно благодаря глотку «живой воды»: «Шесть сотен тысяч равных порций / Воды живой в одной горсти… / Но проживали черногорцы / Свой долгий век — до тридцати».
В концовке песни «живучий парень» говорит: «Пока в стране законов нет, / То только на себя надежда», — явно повторяя слова белых офицеров из песни 1965 года: «В куски / Разлетелася корона, / Нет державы, нету трона, / Жизнь, Россия и законы — / всё к чертям» — а также авторскую реплику из «Песенки ни про что, или Что случилось в Африке» (1968): «Нет теперь закона».
Вполне очевидно, что отсутствие законов в стране — это констатация поэтом современной ему действительности: «Король, что тыщу лет назад над нами правил, / Привил стране лихой азарт игры без правил» («Королевский крохей», 1973). Отсутствие правил или законов — это и есть отличительная черта советской эпохи.
Важно отметить также идентичность «живучего парня» с лирическим героем в дилогии «Честь шахматной короны»: «Живет веселый парень Гарри» /5; 409/, «Ведь он живучий парень — Барри <.. > Он вовремя найдет ответ, / Коль свару заведет невежда» /5; 89 — 90/ = «Нам таких и нужно — семижильных, / И настырных, и незаморо-ченных. / Шахматы — спорт ловких, смелых, сильных / И чуть-чуть веселых и находчивых!» /3; 386/ («веселый» = «веселых»; «живучий» = «семижильных»; «он вовремя найдет ответ» = «находчивых»). А семижильным называл себя и сам поэт. Как вспоминает Аркадий Львов: «В прошлом году в Нью-Йорке, в Квинсе, я сказал ему: “Так петь нельзя — ты вкладываешь слишком много сердца. Побереги себя: тебе не двадцать девять”. Он махнул рукой: “Я двужильный”^*.
Но самое интересное, что песня «Живучий парень» (1976) напрямую продолжает тему «Баллады о вольных стрелках» (1975).
Сразу бросается в глаза, что «славный парень Робин Гуд» — это фактически тот же самый «живучий парень Барри». Причем образ славного парня встречается еще в двух произведениях 1976 года: «Жаль, что редко мы встречаем одиночек, / Славных малых, озорных чудаков!» («Мореплаватель-одиночка»), «Сколько славных парней, загоняя коней, / Рвутся в мир, где ни злобы, ни лжи, — лишь покой» («Расскажи, дорогой»). Понятно, что это сказано в первую очередь о себе, поскольку именно Высоцкий постоянно «загонял своих коней»: «Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю» («Кони привередливые»), «Ах, вы, кони мои, погублю же я вас!» («Погоня»), «Ну а вдруг коней загнал / Понапрасну?!» («Грустная песня о Ванечке»).
Встречался эпитет славный и в двух произведениях 1973 года — в «Песне Билла Сигера» и в «Песенке-представлении Робин Гуся» (то есть того же славного парня Робин Гуда): «Душ не губил / Сей славный муж», «Я — славный гусь, хорош я гусь!». Все перечисленные случаи представляют собой своеобразную самокомпенсацию поэта за официальное непризнание и травлю. В данной связи можно упомянуть еще «Балладу о Кокильоне», где «учитель скромный Кокильон» назван великим; стихотворение «Про глупцов», в которой мудрец назван самым великим; «Балладу о маленьком человеке», где фигурирует «наш симпатичный господин Мак-Кинли»; «Песню Чеширского кота»: «А просто он волшебный кот, примерно как и я»; и «Песенку про Козла отпущения» с аналогичными эпитетами: «Симпатичная такая козья морда», «Восхитительная просто козья морда» (АР-8-10).
А выражение «наш симпатичный господин Мак-Кинли» заставляет
При этом «партейный хмырь» находит аналогию в песне «Ошибка вышла»: «Подручный хмырь, как автомат, / Вязал мои запястья» (АР-11-45). А описание Галичем работяги: «Он — подлец, мудрец и стоик, / Он прекрасен во хмелю», — перекликается не только с его собственной песней «Кто безгласных разводит рыбок…», где автор говорит о себе: «Прохиндей, шарлатан, провидец», — но и с двумя произведениями Высоцкого: «Он без пяти минут святой, / Без четырех минут наглец, / Без трех минут герой / И без одной — подлец» («Живучий парень»), «Лиходей, перевертыш, злодей, / Жрец фантазмов и фантасмагорий» («Препинаний и букв чародей…»). Сюда же примыкает образ «алкоголика, матершинника и крамольника» из «Письма с Канатчиковой дачи». Во всех этих случаях используется прием самоиронии.
Помимо образов «славного парня Робин Гуда» и «живучего парня Барри», между «Балладой о вольных стрелках» и «Живучим парнем» существует множество других параллелей — например, мотив преследовании со стороны властей: «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой…» = «Он, если нападут на след, / Коня по гриве треплет нежно: / “Погоня, брат, законов нет — / И только на тебя надежда!”». Кроме того, в последней цитате повторяется ситуация из «Погони» (1974): «Коренной ты мой, выручай же, брат!» («Погоня, брат… на тебя надежда» = «Погоня… выручай же, брат»).
А в строках «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой…» наблюдается параллель с черновым вариантом «Живучего парня»: «Его тащили на аркане» /5; 409/.
Метафорический образ аркана, то есть петли, соотносится с темой казни, а значит — с советской властью. Эти и другие похожие образы встречаются в целом ряде произведений: «Не успеть к заутренней — / Больно рано вешают! <.. > Сколь веревочка ни вейся, / А совьешься ты в петлю\» («Разбойничья», 1975), «Завинчивают гайки. Побыстрее! — / Не то поднимут трос, как раз где шея. <…> Канат не пересек мой шейный позвонок» («Горизонт», 1971), «Жаль, на меня не вовремя накинули аркан\» («Лекция о международном положении», 1979), «Да, правда, шея длинная — приманка для петли, / А грудь — мишень для стрел… Но не спешите!» («О поэтах и кликушах», 1971), «На короткой незаметной шее / Голове удобнее сидеть, / И душить значительно труднее, / И арканом не за что задеть. <…> Под ноги пойдет ему подсечка, / И на шею ляжет пятерня» («Баллада о короткой шее», 1973), «Я кричу: “Я совсем не желаю петлю!”» («Палач», набросок 1975 года /5; 474/), «Ты меня не дождешься, петля!» («Камнем грусть висит на мне…», 1968), «Хрен вам, пуля и петля\» («Про речку Вачу и попутчицу Валю», 1976), «Хоть плачь, коли дорога — есть ли, нет ли, — / Сырая мгла всё гуще и темней, / На всадников набрасывала петли / И уводила из-под них коней» («Пожары», 1977; черновик /5; 519/).
А в песне «Про любовь в Средние века» (1969) плаха и петля являются отличительными символами королевского фаворита, то есть представителя власти, с которым сражается лирический герой: «Герб на груди его — там плаха и петля. / Но будет дырка там, как в днище корабля!».
Еще через год поэт скажет о себе: «Как заарканенный — / Рядом приставленный, / Трижды пораненный. / Дважды представленный» (АР-10-62), — и чуть позже повторит эту мысль в черновиках песни «О поэтах и кликушах» (1971): «Распяли пару раз, не очень строго» (АР-4-193). Кстати, в последней песне тоже упоминается аркан: «Да, правда, шея длинная — приманка для петли».