Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Кроме того, можно предположить, что в «Живучем парне» пожар символизирует критическую ситуацию в стране, а дом олицетворяет собой Россию. Причем здесь наблюдается интересная перекличка с «Набатом» (1972): «Не во сне всё это, / Это близко где-то — / Запах тленья, черный дым /и гарь. / А когда остыла / Голая пустыня, / Стал от ужаса седым / звонарь» = «И если где-то запах гари /И дым, и пламя к небесам, / Придет надежный парень Гарри, / Который счеты сводит сам» (АР-6-172). В 1977 году эта тема возникнет еще раз: «Пожары над страной — всё выше, жарче, веселей», — что можно сравнить также с песней А. Галича «Занялись пожары» (1972): «Опять над Москвою пожары, / И грязная наледь в крови. / И это уже не татары, — / Похуже Мамая — свои! <.. > И стелется дым, и дурит суховей, / И рукописи горят» (заметим, что в «Гербарии» Высоцкого упоминается «усилье суховея»; АР-3-20).

В свете сказанного становится ясно, что в «Живучем парне» поэт выступает в образе «спасителя отечества»: «Причем тут бог — зовите Барри, / Который счеты сводит сам». Данный мотив реализован еще в нескольких произведениях — в «Песенке-выступлении Робин Гуся» (1973) из дискоспектакля «Алиса в Стране Чудес» (явное сходство с Робин

Гудом, в образе которого автор выведет себя в «Балладе о вольных стрелках», 1975) и в «Песне о вещей Кассандре» (1967): «…Что я из тех гусей, что Рим спасли», «Кричала: “Ясно вижу Трою павшей в прах!”». Точно так же и звонарь в «Набате» предупреждает людей о грозящей опасности: «Бей же, звонарь, разбуди полусонных, / Предупреди беззаботных влюбленных, / Что хорошо будет в мире сожженном / Лишь мертвецам и еще не рожденным!».

Кроме того, «живучий парень» имеет явные сходства еще с одним автобиографическим персонажем — мистером Мак-Кинли из «Песни Билла Сигера» (1973): «Мак-Кинли — бог, суперзвезда: / Учитель с нами — среди нас» (АР-14-122) = «Живет живучий парень с нами <.. > Причем тут бог — зовите Барри».

Оба персонажа являются авторскими масками, и о каждом из них говорится в третьем лице: «Но в тишину / Без денег — шиш» = «По горло он богат долгами»; «Но кто же он — / Хитрец и лгун / Или шпион, / Или колдун?» = «Он без пяти минут святой, / Без четырех минут наглец, / Без трех минут герой / И без одной — подлец».

Рассмотрим образ «живучего парня» более подробно:

Он кручен-верчен, бит о камни, Но всё в порядке с головой, Ведь он живучий парень — Барри: Глоток воды — и вновь живой!

Такое же противопоставление («битый», но «живучий») наблюдается в посвящении «Олегу Ефремову» (1977): «Я из породы битых, но живучих» /5; 595/, - поскольку «битым» лирический герой оказывается довольно часто: «Я терт и бит, и нравом крут» («Ошибка вышла», 1976), «Ты не ждал передач, / Ты был тертый калач» («Здесь сидел ты, Валет», 1966), «Мы — каленые орешки! / Мы корону привезем!» («Честь шахматной короны», 1972; черновик /3; 396/), «Я крепок был, как кедровый орешек» («Песня автомобилиста»; черновик — АР-9-9). А в основной редакции шахматной дилогии сказано: «Ох, мы крепкие орешки! / Ох, корону привезем!».

Да и свою «живучесть» наряду с «невредимостью» лирический и прозаический герои Высоцкого демонстрируют во многих произведениях: «Спаси бог Вас, лошадки, что целым иду» («Погоня», 1974; АР-8-20), «Восстану я из праха невредимым» («Песня автомобилиста», 1972 [2234] ^[2235] ), «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном» («Райские яблоки», 1977), «Наш поезд с рельс сходил на всем ходу — / Мы все же оставались невредимы» («Я верю в нашу общую звезду…», 1979), «Рядом с прошлым сидим мы, / Оба живы, меж тем — / Только я невредимый, / А оно не совсем» («Песня о погибшем друге», 1975 /5; 344/), «Я тот самый, который из волчьих облав / Уцелел, уходил невредимым» («Конец охоты на волков», 1977; АР-3-34), «Мы уцелели при больших пожарах, / При Когане, при взрывах и т. д.» («Пятнадцать лет — не дата, так…», 1979; АР-9-44), «Уж если ухитрился уцелеть я…» (там же; АР-9-51), «А я не могу, я пойду и буду спать, чтобы выжить, — и уж тогда…» («.Дельфины и психи», 1968 /6; 32/), «Но вдруг в самый-самый последний момент перед смертью подумал: “Правой-то я сильней греб, вот и выгреб”. Повернулся я, оттолкнулся, да и выскочил наверх, как летучая рыба, воздуху хватил и назад, а потом опять — и так раза четыре… Выжил я, значит» («Плоты», 1968 /6; 49 — 50/), «Я здоровый, я выжил — не верил хирург, / Ну а я веру в нем возродил» («Не однажды встречал на пути подлецов…», 1975), «Но родился и жил я, и выжил» («Баллада о детстве», 1975), «Еще одна песня, называется она “Выжившим поэтам”» (комментарий перед исполнением песни «О поэтах и кликушах»583), «Но слышу: “Жив, зараза! / Тащите в медсанбат, / Расстреливать два раза / Уставы не велят”» («Тот, который не стрелял», 1972), «Прохрипел я: “Похоже, живой!”» («Памятник», 1973), «Я жив! Снимите черные повязки!» («Горизонт», 1971), «Я жив, и мне свобода дорога» («Олегу Ефремову», 1977; черновик /5; 595/), «Их с кондачка пришлепнула Чека, / А я живой, я только что с Привоза…» («Одесские куплеты», 1980). Поэтому Высоцкому было очень близко исполнявшееся им стихотворение Семена Гудзенко «Мое поколение»: «Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы», — и по этой же причине он написал частушки (1971) к спектаклю «Живой», так как в образе центрального персонажа видел самого себя. Но советское государство устроено так, что честному человеку «ни пожить, ни выжить» («Разбойничья», 1975). По словам Марины Влади: «Володины концерты отменяли прямо перед его выходом на сцену. И объясняли это его болезнью! Ему не просто запрещали петь, но еще и сваливали на него вину за запрещенный концерт. Однажды он так и сказал мне: “Они не дадут мне жить”»⁵³⁴. Об этом же говорит Михаил Шемякин: «Он мне сказал: “Там не могу, а здесь не дадут”»⁵³⁵.

2234

Вариант,

имеющийся в машинописи песни с авторской правкой из сборника Александра Репникова.

2235

Минск, БелНИИгипросельстрой, 30.08.1979; 1-е выступление.

Впрочем, власть может предложить жизнь, если человек отречется от себя и от своих убеждений: «Или пляжи, вернисажи, или даже / Пароходы, в них наполненные трюмы, / Экипажи, скачки, рауты, вояжи — / Или просто деревянные костюмы» («Песня Бродского», 1967). Поэтому, как и в предыдущей песне («Курить охота! Ох, как курить охота! / Но надо выбрать деревянные костюмы»), в «Приговоренных к жизни» (1973) ггрои также выбсрру' ««дрсеянныс костюмы», то есть смерть, коотраа оссобб-дит от рабства: «Мы не умрем мучительною жизнью — / Мы лучше верной смертью оживем\» А мотив насильственной жизни вскоре будет развит в «Дне без единой смерти»: «Жить хоть насильно, — вот приказ! / Куда вы денетесь от нас: / Приема нынче нет в раю Господнем» /5; 244/. Причем и здесь находится смельчак (alter ego автора), который умирает, вопреки запрету: «Не доглядели, хоть реви, — / Он просто умер от любви. / На взлете умер он, на верхней ноте».

В «Живучем парне» про героя сказано, что он бит о камни, а в черновиках дается уточнение: «О камни били головой» /5; 409/. Аналогичный мотив встречался в песне «Штормит весь вечер, и пока…» (1973): «Так многие сидят в веках / На берегах и наблюдают / Внимательно и зорко, как / Другие рядом на камнях /Хребты и головы ломают». И сам поэт понимал, что ему не избежать этой участи: «В душе предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю»^⁶. А черновой вариант: «Другие рядом на камнях / Шальные головы ломают» (АР-9-155), — находит аналогию в стихотворении «Лес ушел — и обзор расширяется…», написанном в том же 1973 году: «Я клоню свою голову шалую / Пред Варшавою, пред Варшавою». Таким же шальным лирический герой предстает постоянно: «Я сам шальной и кочевой» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем…»), «Благих вестей / Шальной гонец» («Песня Билла Сигера»), «И гулякой шальным / Всё швыряют вверх дном» («Баллада о брошенном корабле»), «Любопытные спросят и нас ведь: / Как шальному акробату / Судьбу удавалось дразнить?» («Натянутый канат» /3; 427/). Поэтому и смерть героя тоже оказывается шальной: «Вот такая смерть шальная всех нас ждет потом!» («Несостоявшаяся свадьба»), «С неба свалилась шальная звезда / Прямо под сердце» («Звёзды»), «Шальные пули злы, слепы и бестолковы» («Пожары»).

Итак, поскольку в борьбе с властью можно легко «сломать голову», в «Балладе о короткой шее» (1973) будет сказано об опасности, которой подвержены люди «с открытой шеей» (а значит, и лирический герой Высоцкого): «…Поза неустойчива и шатка, / И открыта шея для петли. / И любая подлая ехидна / Сосчитает позвонки на ней». Сравним: «Канат не пересек мой шейный позвонок» («Горизонт»), «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой…» («Баллада о вольных стрелках»), «Ломают выгнутые шеи («Штормит весь вечер, и пока…»), «Да, правда, шея длинная — приманка для петли» («О поэтах и кликушах») («шея» = «шейный» = «шею» = «шеи»; «петли» = канат» = «петлей»; «позвонки» = «позвонок»; «худую шею = «шея длинная»).

В песне «Штормит весь вечер, и пока…» присутствует мотив насильственного «ломания хребта»: «В душе предчувствие, как бред, / Что надломлю себе хребет / И тоже голову сломаю». За год до этого он уже встречался в «Балладе о гипсе»: «Само- [2236] ^{[2237] [2238]} свал в тридцать тысяч кило / Мне хребет раздробил на кусочки» [2239] . А еще раньше — в «Балладе о брошенном корабле» (1970): «Мне хребет перебил в абордаже». И именно по этой причине в «Горизонте» (1971) герой скажет: «Но все ж я сохранил свой шейный позвонок, / Что так необходим интеллигенту» (АР-11-120).

2236

Марина Влади: «Ему запрещали петь» / Беседовал В. Дымарский // Не дай Бог! М., 1996. 11 мая. № 4. С. 5.

2237

Смоленская Г. Михаил Шемякин. Аятопорттет (2011) // Культура и время: Общественно-научный и художественный журнал. М., 2012. № 1. С. 42.

2238

Такой же исход предрекали герою в «Натянутом канате» (1972): «Но упрямо и зло повторяли / Попугаи, попугаи: / “Ему не сносить головы!”», — в результате чего «в опилки он пролил досаду и кровь», то есть тоже «сломал голову».

2239

Ленинградская обл., г. Гатчина, Ленинградский институт ядерной физики (ЛИЯФ), 23.06.1972.

Львов А. Плач о Владимире Высоцком // Новая газета. Нью-Йорк. 1980. 2 — 8 авг. Цит. по: С2Т-2-272.

Единство темы подчеркивают и одинаковые обороты в песне «Штормит весь вечер…» и в «Балладе о короткой шее»: «Под ноги пойдет ему подсечка. / И на шею ляжет пятерня» = «Ей кто-то ноги подсечет. / И рухнет взмыленная лошадь». Кроме того, в первой песне используется аллегорический образ лошадей, ломающих шеи, а во второй встречается следующий фразеологизм: «Всё! Теперь он — темная лошадка, / Даже если видел свет вдали. / Поза неустойчива и шатка, / И открыта шея для петли».