Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Теперь остановимся на перекличках между повестью и трилогией «История болезни» (1976), поскольку в обоих случаях действие происходит в психбольнице, а прозаический и лирический герои считают себя абсолютно здоровыми: «Шестым чувством своим, всем существом, всем данным мне богом, господом нашим, разумом уверен я, что нормален» (АР-14-36) = «Дорогие! Я нормален» (АР-11-52); «Но увы. Убедить в этом невозможно, да и стоит ли!» = «Я здоров, даю вам слово, только здесь не верят слову», «Но я им все же доказал, / Что умственно здоров»; «…я здоров, т. е. абсолютно, по-бычьи здоров» (С5Т-5-45) = «Я был здоров, здоров, как бык, / Как целых два быка» /5; 86/. И тут же мы сталкиваемся с уже знакомой нам амбивалентностью образа героя: «Какой я красавчик — у меня гены и хромососы изуродованы ЛСД» (С5Т-5-33) = «Мой милый доктор! — я вопил, — / Ведь я страдаю комой / Еще с тех пор, как геном был / Совместно с хромосомой!» /5; 379/ (а мотив «изуродованости» ген и хромосом уже разрабатывался в «Лекции: “Состояние
Особый интерес в этой связи представляют следующие сходства: «Нет-нет, товарищи, я на самом деле был болен, да клянусь вам честью! Ну почему вы мне не верите! Уверяю вас! Чистая правда!» (С5Т-5-45) = «Я здоров, даю вам слово, только здесь не верят слову» (АР-11-52). А формальное противоречие в словах героя («я на самом деле был болен» ~ «я здоров») здесь не играет роли, поскольку речь идет об одном и том же: врачи психбольницы не верят герою.
Что же касается уверений «да клянусь вам честью!», то они напоминают написанные примерно в это же время песню «Про второе “я”» (1969) и первую редакцию «Разговора в трамвае» (1968): «И я клянусь вам искренне, публично…», «Это он неправ, да клянусь я\».
И в повести, и в песенной трилогии разрабатывается мотив кровопийства власти («врачей»), связанный с насильственными уколами: «Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы» = «Ко мне заходят со спины / И делают укол»; «Искололи всего, сволочи, иголку некуда сунуть» = «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!»; «Но зачем вам мой кровный сахар? А? Зачем его сжирать?» (С5Т-5-41) = «Зачем из вены взяли кровь? / Отдайте всю до капли!» /5; 398/ (похожий вопрос герой задавал в «Моих похоронах»: «Да куда же, черт, вы?! <…> И кровиночка моя / Полилась в бокалы» /3; 320 — 321/); «Одному р-р-раз иголку в руку — и качают, и качают… Насосом, в две руки» (С5Т-5-28) = «Так вы мне откачали кровь? / Отдайте всю до капли!» [2220] [2221] . А «в две руки» будут веселиться стрелки в «Конце охоты на волков»: «И потеха пошла в две руки, в две руки», — после чего герои также окажутся окровавлены-ми: «Кровью вымокли мы под свинцовым дождем».
2220
РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 22.
2221
РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 2.
Другой одинаковый мотив — это внезапность ареста и заключения в смирительную рубаху: «Глядь — человек идет, на ходу читает — хвать его, и в смирительную: не читай на ходу, читай тайно. На ходу нельзя. Такой закон. Нарушил — пожалте тюрьма, и надзиратели в белых халатах» (С5Т-5-38) = «Идешь, бывало, и поёшь, / Общаешься с людьми, / Вдруг — хвать! — на стол тебя, под нож — / Допелся, черт возьми!» (АР-1158), «Сейчас смирят, сейчас уймут — / Рубашка наготове» /5; 391/ («человек идет» = «идешь, бывало»; «хвать его» = «хвать… тебя»; «и в смирительную» = «смирят… рубашка»).
У строки «Сейчас смирят, сейчас уймут — / Рубашка наготове!» имеется еще один вариант: «Ведь все равно сейчас уймут — / Рубашка наготове)^9, - который отзовется в стихотворении «В стае диких гусей был второй…» (1980): «Всеравно — там и тут / Непременно убьют».
Нетрудно догадаться, что смирительная рубашка является символом советского репрессивного режима. И именно в таком качестве ее воспринимали сами власти. Космонавт Георгий Гречко однажды рассказал такую историю: «Вызывает нас один начальник и говорит: “На памятнике Высоцкий в образе Гамлета?” — “Да”, - киваем мы. “А почему у него плащ похож на смирительную рубашку? Это вы на что намекаете?” Пришлось скульптору заново переделывать эту деталь..» [2222] [2223] .
2222
Цит. по: Георгий Гречко: «Я верю в Бога и пришельцев», 01.02.2012 / Беседовала Елена Смехова //subbota.com/2012/02/01/2012-02-01 — mu003
2223
РГАЛИ. Ф. 3004. On. 1. Ед. хр. 33. Л. 22.
А вышеупомянутое слово «хвать!», свидетельствующее о ловкости представителей
В повести «Дельфины и психи» любопытна контаминация двух образов — «надзиратели в белых халатах». Герой-рассказчик «смешивает» надзирателей и врачей, так как у Высоцкого они являются лишь разными образами власти. А «лечением» инакомыслящих в советских психушках, как правило, занимались сотрудники КГБ и МВД, носившие поверх униформ белые халаты.
Образ надзирателей в белых халатах получит развитие в черновиках песни «Ошибка вышла», где лирический герой обращается к «врачам»: «Меня, ребята, не дурачь! — / Я перешел на крик, — / Я, гражданин начальник врач, / Ко многому привык!» /5; 389/. Здесь также «смешиваются» обращения к тюремному надзирателю (гражданин начальник) и к врачу. А лирический герой говорит, что он «ко многому привык», причем повторяет эту мысль еще дважды: «Привычно ёкало нутро: / “Держись, назад — ни шагу!”» /5; 376/, «Я не базарю, не ершусь, — / Мы, граждане, с привычкой]» /5; 377/.
В строке «Я не базарю, не ершусь» фактически повторяется мысль из песни «Передо мной любой факир — ну, просто карлик!» (1964): «Я говорю про всё про это без ухарства». Объясняется это тем, что в первом случае лирический герой находится в психбольнице, а во втором — в камере смертников («Шутить мне некогда — мне “вышка” на носу»). А вообще для него характерны и «ершистость» (в черновиках песни «Ошибка вышла» имеется зачеркнутый набросок: «И я ершусь»571), и ухарство (как сказано в черновиках «Песни Гогера-Могера», 1973: «Мы отличались удалью, ухарством» /5; 526Г). Поэтому именно к таким людям обращается царский глашатай с призывом одолеть Соловья-разбойника: «Покажите-ка удаль, ухарство — / Прогоните разбойника прочь!» («Песня глашатая», 1974 /4; 401/).
А конструкция Ко многому привык из песни «Ошибка вышла» напоминает написанную в том же году песню «Мореплаватель-одиночка»: «Вся посуда у него — на кусочки, / Если колет ураган всё подряд, / Но привычны ко всему одиночки — / Из летающих тарелок едят» /5; 440/.
Данный мотив регулярно появляется в произведениях Высоцкого, начиная с конца 1960-х годов: «А кругом — с этим свыкнулся — / Ни души святой» («Возвратился друг у меня.1968), «Учтите, я привык к вещам похуже, / И завсегда я выход отыщу» («Она была чиста, как снег зимой…», 1969; черновик /2; 495/, «Я привык к прорывам на работе / И к запарке в месяц и в квартал» («Честь шахматной короны», 1972; черновик /3; 382/), «Не привыкать глотать мне горькую слюну» («Я бодрствую, но вещий сон мне снится…», 1973), «Нам, вернувшимся не привыкать привыкать / После долгих штормов к долгожданной тиши!» («В день, когда мы, поддержкой земли заручась…», 1973), «Он был привычен к уличным пивным» («Я был завсегдатаем всех пивных…», 1975; С5Т-3-399), «Мы к невзгодам — привычные» («Склоны жизни — прямые до жути…», 1975 /5; 356/.
И в жизни поэт тоже говорил, что он «привычен к невзгодам». Бывший директор Дворца культуры моряков г. Владивостока Анатолий Белый рассказал, как ему удалось выбить разрешение на концерт Высоцкого в июле 1971 года: «Анатолий Григорьевич вспоминал, как за несколько часов до начала первого концерта его вызвали в Управление культуры Приморского края. Высоцкий поехал вместе с ним, но в кабинет начальства не пошел, а остался сидеть в “предбаннике”.
Начальник встретил Анатолия Григорьевича криком: