Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Позднее все эти мотивы перейдут в песню «Про речку Вачу и попутчицу Валю» (1976): «Деньги по столу шныряли, / С Валей вместе и сошли» (процитируем еще раз «Красное, зеленое»: «На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались»!. Причем если в «Несостоявшемся романе» герой позвал свою возлюбленную в ресторан, то в «Песне командировочного» — в кафе: «Одну в кафе позвал. / Увы, романа нет». А про Валю он говорит: «Может, вам она — как кляча, / А мне — так просто в самый раз!».
– что напоминает «Нинку-наводицу»: «Все говорят, что не красавица. / А мне такие больше нравятся». Все эти переклички говорят о том, что данные произведения на уровне подтекста объединены сознанием лирического героя Высоцкого.
Что же касается «Несостоявшегося романа», то он был написан на мотив поздней редакции «Песни про правого инсайда» (1968), поэтому совпадает не только стихотворный размер, но и лексические конструкции: «И пускай не дают от месткома квартиру» ч = «Ну а я ангажирую угол у тети»; «У меня, у меня — посерьезней задача» = «У меня, у меня на окне — ни хера»; «Справедливости
2443
Ереван, у Александра Пономарева, 16.04.1970.
2444
Строка «Ничего! Я немножечко повременю» буквально повторяют фрагмент письма Высоцкого к Людмиле Абрамовой (Свердловск — Москва, 28.02.1962): «Я молчу, беру суточные и думаю: “Ну-ну! Портите себе нервишки. А яманенько повременю'."» /6; 305/.
2445
Цит. по факсимиле рукописи: Высоцкий: время, наследие, судьба. Киев, 1995. № 20. С. 7.
В обоих случаях герой противопоставляет себя инсайду и своей возлюбленной: «Ох, инсайд! Для него — что футбол, что балет» = «У нее всё свое — и белье, и жилье»; «Посему я всегда только слева играю» = «Ну а я ангажирую угол у тети», — и всё его внимание сосредоточено, соответственно, на инсайде и на возлюбленной: «Я его вспоминал раз по десять на дню» = «Для нее всё свободное время мое».
В свою очередь, сюжет «Несостоявшегося романа» получит развитие в стихотворении «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…» (1971): «У нее, у нее у отца лимузин, / Ну а мать <в нем> по рынкам с корзинкой»1 = «И шныряют по рынку супруга и мать, / И корзины в руках — словно гири» /3; 100/.
Как видим, роман все-таки состоялся, и герой женился на своей возлюбленной, поскольку одинаково описывается внешность не только ее мамы, но и ее самой: «А она оказалась огромного роста» = «Ох, боюсь, что придется мне дни коротать / С самой сильною женщиной в мире!».
А один из мотивов, встречающихся в черновом варианте «Несостоявшегося романа», повторится в стихотворении «Люблю тебя сейчас» (1973), обращенном к Марине Влади: «Ох и ах! Это всё, это смерть, это крах!» /2; 437/ = «Ах! Разность в языках. / Не положенье — крах!» (АР-2-6), — что опять же говорит о единстве авторской личности, выступающей в разных масках.
***
Если вернуться к сопоставлению ранних и поздних песен, то следует заметить, что в них зачастую встречается одна и та же негативная характеристика любимой женщины: «Ты не радуйся, змея, скоро выпишут меня!» («У тебя глаза, как нож», 1961), «Бывшим подругам в Сорренто / Хвасталась эта змея…» («Про любовь в эпоху Возрождения», 1969), «Я сжал письмо, как голову змеи, — / Сквозь пальцы просочился яд измены» («Она была чиста, как снег зимой…», 1969).
Это же касается и образа Иинки-наводчицы, который получит развитие в двух песнях, где невеста лирического героя окажется стукачкой: «А вот он мне недавно на работу написал / Чудовищно тупую анонимку. / Начальник прочитал, мне показал, а я узнал / По почерку родную невидимку. / Оказалась невидимкой — / Нет, не тронутый я! — / Эта самая блондинка, / Мной не тронутая» («Невидимка»), — и его жена: «Кто мне писал на службу жалобы? / Не ты? Да я же их читал! Я почерк знаю все-таки» («Диалог у телевизора» [2446] ).
2446
18 Вариант исполнения: Москва, Аэровокзал, сентябрь 1975.
Вероятно, метаморфоза, подобная превращению возлюбленных лирического героя из ранних песен в Кривую и Нелегкую, произошла и с «рыжей шалавой» из песни «Что же ты, зараза», поскольку в песне «Ошибка вышла» она явится в виде «рыжей чертовки с волосяным кнутом», чтобы пытать лирического героя.
Высоцкий наверняка знал, что рыжий цвет с древности считается цветом дьявола, — неслучайно в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита», который он очень любил, фигурирует рыжая чертовка Гелла, — и поэтому такая метаморфоза вполне закономерна. Причем один раз — в песне «Про личность в штаском» (1965) — эпитет рыжий прямо отнесен к сотруднику КГБ: «Личность в штатском, парень рыжий, / Мне представился в Париже…». Впервые же чертовка была упомянута Высоцким в капустнике «Божественная комедия», написанном осенью 1957 года во время учебы в Школе-студии МХАТ: там фигурируют «чертовочка Люба» [2447] и «главная чертовка» Адочка Асмодеева [2448] . По сюжету капустника студент попадает в «ад», каковым является Школа-студия, а в песне «Ошибка вышла»
2447
Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2013. С. 36.
Там же. С. 38.
Там же. С. 26.
Там же. С. 27.
Там же. С. 27.
2448
Там же. С. 34.
Между тем капустник «Божественная комедия» является самым ранним произведением Высоцкого, которое обнаруживает параллели с «Двумя судьбами».
Если студент попадает в ад, то лирический герой — в «гиблое место», что одно и то же: «Пройдя земную жизнь едва до трети, / Я очутился в этом кабинете»21 = «Жил я славно в первой трети / Двадцать лет на белом свете».
Лирический герой оказывается в «гиблом месте», основательно напившись, и студент тоже попадает в ад, будучи пьяным: «Ступай за мной, оставь одежду и ступай! Постой, друг, да ведь ты пьяный». — «Во-первых, я для храбрости, а потом Харон может лодку перевернуть, так пьяному море по колено»22.
Приведем еще две параллели между репликами студента и лирического героя: «Нет никого! Эй! Кто-нибудь, хоть грешный! / А темнота — ну просто ад кромешный»^3 = «Ни души вокруг единой <…> Я бреду во тьме кромешной» (АР-1-18); «А я еле на ногах стою!»24 = «На ветру меня качает».
Примечательно также, что реплика черта-конферансье: «После каждого номера мученики должны изображать адский хохот. Если они не смеются, их посылают к чертовой матери — вернее, обратно на Землю. Этого никто не хочет, и поэтому у нас весело — все смеются» [2449] [2450] [2451] [2452] [2453] , - напоминает реплику «бога» из песни «Переворот в мозгах из края в край…» (1970): «Уйду от вас к людям ко всем чертям — / Пускай меня вторично распинают!», — что лишний раз говорит о взаимозаменяемости у Высоцкого рая и ада, бога и дьявола. В этой же песне Вельзевул провозгласил с трибуны: «Рай, только рай — спасение для Ада!», — а в капустнике черт говорит поэту: «Пиши-ка лучше пьеску вот, / Давай спасай наш ад, /А то уже который год / Сует нам Гарин свой “Мандат”»26 (впоследствии на своих концертах Высоцкий неоднократно цитировал реплику Эраста Гарина из этого спектакля по пьесе Николая Эрдмана: «Маман, когда придут красные, вы эту картину переверните: там Карл Маркс»).
2449
Там же. С. 36.
2450
Там же. С. 30.
2451
Источником образа грусти-тоски является раннее стихотворение «Есть здоровье бычее…» (конец 1950-х): «Ах ты, грусть-тоска моя, / Ох ты, горе-мать!» (Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. С. 155). А тождество «судьба = тоска» впервые встретилось в черновиках песни «Свой остров» (1970): «Ты [тоску] судьбу [Я тоску] в монахини постриг» (АР-10-77).
2452
В песне «Грусть моя, тоска моя» тоска названа зеленой, так же как и в приписываемом Высоцкому четверостишии: «Опять на сон грядущий мне явилась / Тоска зеленая — мозоль моей души. / Сгинь, пропади, исчезни, сделай милость, / Или хотя б в глазах не мельтеши!» (С4Т-4-201). А в песне «Грусть моя, тоска моя» лирический герой тоже просит ее «сгинуть»: «С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй». Да и «Две судьбы» кончаются тем, что «Нелегкая с Кривою / От досады с перепою / там и сгинули!».
2453
Калабухов Ю. Свидетели и соучастники // В поисках Высоцкого. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2012. № 5 (авг.). С. 15.
Что же касается «Нинки-наводчицы», то в ней главный герой приравнивает «согласие» возлюбленной к поворотному моменту своей судьбы: «Сегодня Нинка соглашается, / Сегодня жизнь моя решается». Вот и получается, что, выбрав себе уродливую возлюбленную и добившись ее согласия, он вскоре получил такую же судьбу, которая пришла к нему уже против его воли.
То, что такая метаморфоза стала реальностью, подтверждает еще одна буквальная перекличка на лексическом уровне. Обращение к возлюбленной в песне «О нашей встрече» (1962): «И я клянусь — последний буду гад! — / Не ври, не пей, и я прошу измену».
– повторится в песне «Грусть моя, тоска моя» (1980), где судьба-тоска лирического героя будет персонифицирована в образе женщины27: «С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй — / Гадом буду, я не приревную!».
– причем в ранней песне герой тоже боялся «ночевать» со своей возлюбленной: «Боюсь тебя, боюсь ночей интимных»; другой вариант — «речей интимных» — опять же имеет аналогию в песне «Грусть моя, тоска моя»: «А она мне шепчет: “Как ждала я!”»28 (любопытно еще, что строка из ранней песни: «Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий», — отзовется в черновиках стихотворения «Я всё чаще думаю о судьях…», посвященного Марине Влади: «Взлет ее, как бедствие, стихийный» /2; 438/).