Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

— Миша, я тебе ' подарок привез. От Бродского. Книгу с надписью.

Как я был счастлив! Но Володя есть Володя. Потерял он эту книгу. (“Ну, Мишка, ну не знаю, куда я ее подевал, хоть убей”4»7 [2498] .

н* *

В черновиках «Двух судеб» лирический герой говорит: «Дурь свою воспоминаю — / дурь великую» (АР-1-13), — фактически повторяя свои слова из «Баньки по-белому» (1968), где он выступал в образе бывшего зэка: «Вспомню веру мою беззаветную <.. > Променял я на жизнь беспросветную / Несусветную глупость мою» [2499] (а о «беззаветной вере» шла речь и в песне 1964 года: «Потеряю истинную веру — / Больно мне за наш СССР: / Отберите орден у Насера — / Не подходит к ордену Насер!»).

2498

Козаков М. Как Бродский дарил «свою лучшую часть» // Сердобольский О. Автографы в антракте. Актерские байки. СПб.: Нотабене; Нью-Йорк: Туманов и К°, 2001. С. 245. Впервые:

Санкт-Петербургские ведомости. 1995. 2 дек.

2499

Добра! 2012. С. 140.

Еще важная деталь: в «Двух судьбах» герой сел на Кривую, надеясь, что она его вывезет («Влез на горб к ней с перепугу»), а в песне «Грусть моя, тоска моя» (1980) <«госка змеингы» сама к нему «прыгнула на шею». Это напоминает «Песню о Судьбе» (1976), где судьба также «сзади прыгнув на меня, схватила за кадык», причем до этого лирический герой из жалости нес ее на себе: «И в гору, и с горки / Пьянчугу влачу». Такая же ситуация возникала в черновиках «Баллады о маленьком человеке» (1973), где автор иронически обращался к «маленькому человеку», то бишь к самому себе: «Свою счастливую судьбу / Несешь на собственном горбу» /4; 361/. Причем в «Двух судьбах» герой сам оседлал свою «счастливую судьбу» — Кривую: «Влез на горб к ней с перепугу, / Но Кривая шла по кругу — / ноги разные» [2500] . Это лишний раз говорит о том, что лирический герой и его судьба взаимозаменяемы, поскольку наделяются одинаковыми чертами. Например, «горбатым» предстает не только судьба героя, но и он сам: «А теперь некрасив я, горбат с двух сторон» («Затяжной прыжок», 1972), «Горбы на спины нам наваливает снег» («Километры», 1972; АР-287), «Нам там ломы ломали на горбу» («Летела жизнь», 1978), — и даже его друг, которого поэт наделяет своими собственными чертами: «Того, с большой душою в теле / И с тяжким грузом на горбу» («Памяти Шукшина», 1974).

2500

В песне «Французские бесы» (1978), посвященной М. Шемякину, последний «седлал хромого беса», то есть ту же Кривую. Причем в обеих песнях бес и Кривая с Нелегкой насмехались над главными героями: «И бес, сидевший визави, / Хихикал по-французски» = «И хихикали старухи / безобразные» (явное отличие от «Песни про черта», где лирический герой сам хохотал над чертом: «Насмеялся я над ним до коликов»). Такая же ситуация возникала в «Масках» (1970): «Смеются злые маски надо мной». А Кривая с Нелегкой как раз и являются «злыми масками» — во всяком случае, про Нелегкую сказано, что она — «злая бестия», а про Кривую — что у нее «морда хитрая».

Отметим и другие сходства «Песни о Судьбе» с «Двумя судьбами»: «За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна» /5; 104/, «Скулит — глаза на выкате, и слезы, как слюна» /5; 427/ = «А за мною по корягам, злясь и охая, / Припустились, подвывая, / Две судьбы мои — Кривая / да Нелегкая» (АР-1-22), «Спотыкаясь о коренья / От болезни, ожиренья…» (АР-1-4) («За мною» = «А за мною»; «судьба моя» = «.две судьбы мои»; «скулит» = «подвывая»; «больна» = «от болезни»); «За мной, как пес, — судьба моя, больна и голодна» (АР-17-130) = «Ты, Нелегкая, маманя, / Хочешь истины в стакане / на лечение?» (АР-1-6); «Мне тяжко под нею» = «Впереди меня ступает / тяжкой поступью. <.. > “Тяжело же столько весить!”»; «Кричу на бегу» = «Я кричу — не слышу крика»; «Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну» = «Я воскликнул, наливая: / “Вывози меня, Кривая!”»; «Много горя над обрывом» = «“Горемыка мой нетрезвый”»; «Коль выжить сумею…» (АР-17-130) = «Не до жиру — быть бы живым».

Если в ранней песне герой сам тащит свою судьбу; «А я ноги — в опорки, / Судьбу — на закорки» [2501] , - то в поздней возникнет обратная ситуация: «Вот хлебнув, понюхав корки, / Посадила на закорки» (АР-1-16).

Лирический герой пытается обмануть судьбу: «Плету ахинею, / Что ласков я с нею» (АР-17-130) = «“Эй, Нелегкая, маманя, / На-ка истину в стакане”, - / Вру, как стерва, я» (АР-1-16); и одинаково называет ее: «И в гору, и с горки / Пьянчугу влачу» = «И припали две старухи / Ко бутыли медовухи — / пьянь с ханыгою».

2501

/Аалогоопороужевстречалсяв пеене «То лл- в избуизапеть…» ((968): «В лпиохкосолапыхх. А о своей косолапости лирический герой скажет и в песне «Реальней саосидеаия и бреда…» (1977): «… походкой косолапою / Протопаю по тропочке до каменных гольцов». Тут же вспоминается близкий образ тлона из «Баллады о гипсе»: «Наступаю на пятки прохожим. / Мне удобней казаться тлоаoм…».

В первой песне герой готов заплатить палачу, чтобы избавиться от судьбы: «Пусть вздернет на рею, / А я заплачу», — а во второй он обращается к самой судьбе (Кривой) и тоже предлагает ей своеобразную форму оплаты, чтобы она его спасла: «Я тебе и жбан поставлю, / Кривизну твою исправлю — / только вывези!». Причем уже в 1968 году герой был готов заплатить деньги, чтобы избавиться от судьбы или исправить ее: «Я сказал врачу: “Я за всё плачу — / За грехи свои, за распущенность. / Уколи меня, — я сказал врачу, — / Утоли за всё, что пропущено”». Сравним: «Судьбу, коль сумею, / Снесу к палачу. / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу».

В первом случае лирический герой собирается заплатить врачу, а во втором — палачу. Однако это различие не играет роли, поскольку в стихотворении «Палач» (1977) будет сказано: «Всё так не страшно, и палач — как добрый врач».

Такие же «торговые» намерения возникнут у героя в песнях «И душа, и голова, кажись, болит…» (1969) и «Грусть моя, тоска моя» (1980): «Двести тыщ тому, кто меня вызволит, / Ну и я, конечно, попытаюсь!», «Одари, судьба, или за деньги отоварь. /

Буду дань платить тебе до гроба».

Обратим заодно внимание на следующие строки из «Песни о Судьбе»: «…Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну — / С тех пор ни дня без стакана, / Еще ворчит она: / “Закуски — ни корки! / Мол, я бы в Нью-Йорке / Ходила бы в норке, / Носила б парчу…” / Я ноги — в опорки, / Судьбу — на закорки, / Ив гору, и с горки / Пьянчугу влачу».

Как видим, уже в 1976 году Высоцкого посещали мысли о переезде в Нью-Йорк (впервые он приедет туда в июле этого года), поскольку в Советском Союзе уже давно задыхался. Как рассказал Михаил Шемякин: «Он мне говорил перед смертью, что самая его великая мечта — уехать в Америку. Нью-Йорк — это для него был город-бог! Когда Володя возвращался из Нью-Йорка, он говорил: “Мишка, Нью-Йорк — это… Это — всё!” Он мне сказал незадолго до смерти: “Мишуня, ты должен переехать только в одну страну, ты должен жить только — там. Эта страна — Ю-Эс-Эй. Всё. Ничего остального — нет, это всё — мелко для нас… Только там мы можем работать…”» [2502] . Послушаем также Павла Леонидова и Василия Аксенова: «Подошли к углу Третьей Авеню и семьдесят второй улицы. Тут Володя остановился возле дома, который строился и вырос уже наполовину. Он поглядел на недостроенный дом и сказал: “Здесь хочу жить! Знаешь, я много ездил. Шарик круглый и безуглый. По-моему, без балды, мир — провинция, а Нью-Йорк — столица. Сумасшедший город! Потрясающий город! Жди меня насовсем в восемьдесят втором. Только не трепи. А Марина тебя еще с Москвы не любит…”. Я спросил: “Может, оттого, что она, хоть и французская, но коммунистка?”.

2502

Шемякин М. О Володе // СЗТ-3-398.

“Нет, — сказал он, — не потому, а потому, что — собственница”. <.. > Он сказал: “Хочу и буду жить в Нью-Йорке. Как? Не знаю, но догадываюсь. Деньги? Деньги у нас найдутся… Ты говоришь, какая из двух моих половин хочет в Нью-Йорк, а какая боится порвать с Россией? Да обе хотят сюда, и обе хотят забредать туда. Раз в пять лет. Нет, раз в год. Приехать из Нью-Йорка на пароходе и подгадать рейсом прямо в Одессу. Мой город. Первый фильм, первые песни в кино, опять женщины жгучие, да!.. Но эмигрировать — нет!..”» [2503] ; «Он ко мне приезжал, я помню, в Переделкино с Мариной — специально советоваться на эту тему: “Как ты думаешь, стоит ли мне уезжать на Запад? Я здесь не могу уже больше — задыхаюсь”.

2503

Леонидов П. Владимир Высоцкий и другие. Красноярск: Красноярец, 1992. С. 268.

Он еще связывал свои запои с пребыванием на Родине, наивно думая, что там этого не будет. Но, во всяком случае, у него было ощущение недостатка кислорода. Он говорил о том, что, может быть, откроет русский артистический клуб в Нью-Йорке — именно в Нью-Йорке, а не во Франции. <.. > я его активно отговаривал»8 [2504] .

А вот что вспоминал о первой поездке Высоцкого в Америку Вадим Туманов: «Вернувшись в Москву, Володя почти сразу приехал ко мне. Когда мы оба были в Москве, не было дня, чтобы не встречались. Говорили часами. Об Америке он рассказывал буквально взахлеб и с восторгом: “Теплая прекрасная страна. Страна свободная! Где заботятся о своих гражданах, уважают их…”» [2505] .

2504

Д/ф «Владимир Высоцкий в Америке» (США, 1998). Режиссер — Арон Каневский. Позднее Аксенов вспоминал об этом так: «Володя не стал эмигрантом лишь потому, что умер раньше времени. Ему надоели бесконечные унижения, собственная однобокая слава, когда, с одной стороны, народ кричит о своей любви, а с другой — ему запрещено самое элементарное — выпустить афишу концерта. Со мной Володя всерьез обсуждал варианты своей эмиграции. У Высоцкого была идея фикс — создать в Нью-Йорке Культурный центр и русский клуб» (Василий Аксенов: «Из СССР меня вышвырнули, а до этого угрожали. Вполне конкретно — обещали убить» // Бульвар Гордона. Киев. 2006. 22 авг. № 34. С. 9). А в 1983 году он рассказал следующее: «Его прямо распирали тогда всякие художественные идеи: “Вот, если окажемся как-нибудь вместе с тобой ‘там’ (то есть на Западе), давай поставим сногсшибательный фильм, а? Ты напишешь сценарий, а я срежиссирую, а? Или вот есть идея международного русского культурного центра, мы с Шемякой недавно обсуждали…”» (Аксенов В. Певец метрополии // Новое русское слово. Нью-Йорк. 1983. 24 июля. С. 5. Цит. по: Мир Высоцкого. Вып. 4. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2000. С. 128).

2505

Катаева В. Высоцкий в Америке // Собеседник. М., 2015. 2–8 дек. (№ 46). С. 20.

С другой стороны, по словам аранжировщика его песен Константина Казанского, «для него Париж был символом свободы» [2506] ^[2507] . Тот же Казанский вспоминал: «За пять лет нашего общения в Париже таких загулов было два-три. И по сравнению с тем, что он творил в России, это, конечно, чепуха. Первые два с половиной года в Париже он был абсолютно непьющим. Потом произошел какой-то надлом в душе…»8⁵.

Поэтому в последние годы Высоцкий стремился именно в Америку. Кроме того, он понимал, что если бы переехал в Нью-Йорк, то у него всего было бы в достатке («ходила бы в норке, носила б парчу»), но все же гнал от себя эти мысли, продолжая нести свой крест. А соблазн «парчи», то есть роскоши, будет отвергнут и в песне «Мне судьба — до последней черты до креста…» (1977), где речь пойдет уже о методе «кнута и пряника», применяемом советской властью: «Даже если сулят золотую парчу / Или порчу грозят напустить — не хочу! / На ослабленном нерве я не зазвучу…».

2506

Константин Казански: «Для Высоцкого Париж был символом свободы» / Беседовал Юрий Коваленко // Культура. М., 2012. 20 — 26 июля (№ 26). С. 9.

2507

Там же.