Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
***
Ситуация «лирический герой и его друг» (точнее — друг детства) встречается также в стихотворении «Стреляли мы по черепу — на счастье», которое условно датируется 1980 годом: «Мой друг и в детстве был меня ушастей» /5; 633/, - как и в черновиках «Аэрофлота»: «Друга детства я стал вразумлять» /5; 560/. Но если в последнем случае лирический герой «вразумлял» своего друга, то в стихотворении «Стреляли мы по черепу…» уже друг героя поучает его: «…Что счастие не в том, что много слышал, / А в том, чтоб, слыша, не запоминать. / Но лучше и не слышать и не знать, / Да заодно и говорить излишне». Говорит же он это потому, что уже отсидел срок: «Напротив — сел за то, что много знал», — что восходит к песне «Так оно и есть…» (1964): «А если много знал — / Под расстрел, под расстрел». В аллегорической форме данная ситуация представлена и в «Балладе о короткой шее» (1973): «Правда, эти мудрости жестоки» (АР-9-28), — что предвосхищает название стихотворения «Стреляли мы по черепу…» — «Детские мудрости» (АР-3-50). В первом случае об этих «мудростях» лирический герой узнаёт от старого аксакала, а во втором — от «старого» друга: «Вот какую притчу о Востоке / Рассказал мне старый аксакал» = «Мой друг и в детстве был меня ушастей <.. > Он мне сказал, некстати вспомнив мать» (С4Т-4-66).
Перед тем, как завершить разговор
2840
Шабтай Калманович: шпионский роман, или 12 дней с Высоцким / Беседовали А. Кружков и Ю. Голышак, 18.09.2009 // http://www.sport-express.nVfridays/reviews/783775
2841
Этот мотив встречается и в других произведениях: «А люди всё роптали и роптали, / А люди справедливости хотят» (1966), «Милые! Зря вы ропщете\ / Все мы — пассажиры в этом обществе» («Разговор в трамвае», 1968, ред. 1975), «Смею ли роптать? Наверно, смею» («И душа, и голова, кажись, болит…», 1969), «Наше племя ропщет, смея / Вслух ругать порядки» («Много во мне маминого…», 1978). Процитируем также повесть «Дельфины и психи» (1968): «А когда стали гибнуть наши товарищи — ропот недовольства впервые прошел по океанам…».
2842
Кроме того, наблюдаются переклички стихотворения «Чего роптать…» со стихотворением «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем» (1979), причем совпадает не только тематика, но и даже стихотворный размер: «И от ракет трясутся облака» = «Вчера отметив запуск агрегата…»; «Решаем судьбы мира, а пока…» = «А мы стоим на страже интересов / Границ, успеха, мира и планет»; «Успехи есть — сиди и не скули» = «Границ, успеха, мира и планет».
Эти же успехи будут упомянуты в «Лекции о международном положении», которая так же, как и «Мы бдительны…», датируется 1979 годом: «Успехи наши трудно вчетвером нести».
Ну а теперь вернемся к стихотворению «Стреляли мы по черепу — на счастье», которое существует в двух вариантах. Первый, соответствующий рукописи (АР-3-50), был опубликован в нью-йоркском трехтомнике (СЗТ-3-312) и в германском семитомнике /5; 633/. Существует и второй — более полный — вариант, источник которого неизвестен: «Стреляли мы по черепу — на счастье. /Ия был всех удачливей в стрельбе. / Бах! Расколол на три неравных части / И большую, конечно, взял себе. / Мой друг и в детстве был меня ушастей, / Он слышал всё, и мысли он читал. / Но он не уберегся от напастей — / Напротив: сел за то, что много знал. / Ну а когда он на свободу вышел, / Он мне сказал, некстати вспомнив мать, / Что счастие не в том, что много слышал, / А в том, что, слыша, — не запоминать! / И кончил, сплюнув косточку от вишни: / “Но лучше и не слышать и не знать, / Да заодно и говорить — излишне / О том, о чем положено молчать!”» (С4Т-4-66).
Сравним с этой концовкой начало вышеупомянутого стихотворения 1969 года: «Чего роптать, коль всё у нас в порядке! / Успехи есть — сиди и не скули». Вновь совпадает даже размер стиха. Приведем еще пару цитат на эту тему: «Хек с маслом в глотку — и молчим, как рыбы» («Муру на блюде доедаю подчистую», после 26 октября 1976 года [2843] ), «Кругом молчат — и всё, и взятки гладки» («Напрасно я лицо свое разбил…», 1976).
***
Вообще тема «Я и мой друг» в произведениях Высоцкого неисчерпаема.
2843
В этом стихотворении говорится: «Объявлен рыбный день — о чем грустим?». Как известно, в целях экономии мвяк и яохмсяхехх уйЪытй тиекяях о СССР 26 тковЪув 1976 отек птеотуыйм пряокытеес-ыхсм ЦК КПСС (псуебй укв — о 1932 отес) Ъыя ееедсы «убЪнйй день», и ляс ятесоякис тЪщспхой е есоесуо (уйЪыбй есыь ысесях) хякяюекях ив мсыю мхяыйс Ъяюдк.
В стихотворении «Что сегодня мне суды и заседанья!» (1966), посвященном приезду из командировки Игоря Кохановского, имеются такие строки: «Он просмотрит все хоккей, поболеет, похудеет — / У него к большому старту подготовка». Но и сам лирический герой точно так же готовится к шахматному матчу: «В бане вес согнал, отлично сплю. / Были по хоккею тренировки…» («Честь шахматной короны»).
Одинаковым эпитетом наделяет лирический герой себя и своих друзей также в стихотворении «У меня долги перед друзьями…» (1969): «Но своими странными делами / И они чудят, и я чудной».
В том же году эпитет «странный» он применит к себе в песне «Про второе “я”»: «И вкусы, и запросы мои странны»; и еще позднее — в «Гербарии»: «А бабочки хихикают / На странный экспонат». И то же самое лирический герой говорит про своих друзей: «У меня друзья очень странные, / С точки зрения остальных» (1971), «Я к нему, чудаку-. / Почему, мол, отстал?» («Побег на рывок», 1977).
А о том, что сам лирический герой — чудак и чудной, говорится во многих произведениях: «Чудил, грозил и умолял, / Юлил и унижался» («Ошибка вышла», 1976; АР-11-40), «Я, как раненый зверь, напоследок чудил» («Путешествие в прошлое», 1967), «Вот кто-то крикнул, черт чудной: / “А ну, пусти!”. <…> Чудака оттащили в кювет» («Чужая колея», 1972; АР-2-146), «Жил-был один чудак, — / Он как-то раз, весной, / Сказал чуть-чуть не так — / И стал невыездной» (1973), «Неужели, чудак, ты собрался туда? / Что с тобой, дорогой, — расскажи!» («Расскажи, дорогой», 1976), «Жаль, что редко мы встречаем одиночек, / Славных малых, озорных чудаков)» («Мореплаватель-одиночка», 1976), «Никто никогда не видал это чудо природы» («Расстрел
2844
Впрочем, иногда слово чудак может использоваться в негативном смысле — для обозначения персонифицированной власти: в стихотворении «Говорили игроки…» («Говорили чудаки, / Злые-злые языки, / Профессионалы, / Будто больше мне не спеть, / Не взлететь, не преуспеть, — / Пели подпевалы»), в «Притче о Правде» («Некий чудак и поныне за правду воюет, / Правда, в речах его правды — на ломаный грош»), в «Сентиментальном боксере» («И что дерется, вот чудак! — / Ведь я его не бью»), в «Конце охоты на волков» «Так придумал не бог, / А чудак-человек», «Это выдумал умный чудак-человек» (Добра! 2012. С. 265), «Только всё это зря, чудаки-егеря» (АР-3-24), — либо в целом людей, являю-ющихся антагонистами лирического героя: «Какой-то чудак объяснил мне пространно, / Что будто гитара свой век отжила» /1; 205/, «Один чудак из партии геологов, / Сказал мне, вылив грязь из сапога: / “Послал же бог на головы нам олухов! / Откуда нефть, когда кругом тайга?» /3; 236/. Причем в черновиках последней песни этот чудак оказывается высокопоставленным лицом: «Когда один чудак из академии..»(АР-2-83).
2845
КаралисД. Потерянное интервью // Аврора. СПб., 2009. № 2. С. 62.
2846
Московская обл., пос. Менделеево, Дом метролога ВНИИФТРИ, 10.12.1978; 1-е выступление.
2847
Донецкая обл., г. Макеевка, Дворец культуры завода им. С.М. Кирова, 12.03.1973.
В 1972 году пишется стихотворение «Шут был вор — он воровал минуты…», посвященное безвременно ушедшему клоуну Леониду Енгибарову, который тоже назван чудаком («Или это шутка чудака?»). И его с полным основанием можно рассматривать как образец формально-повествовательной лирики: говоря вроде бы о своем умершем друге, автор фактически говорит о самом себе и о своей судьбе.
Уже в самой первой строке главный герой охарактеризован как вор, а это — одна из самых распространенных масок лирического героя Высоцкого, причем это касается не только ранних произведений («Я б для тебя украл весь небосвод / И две звезды кремлевские в придачу» /1; 120/, «Для тебя готов я днем и ночью воровать» /1; 34/), но и более поздних: «И вор, укравший самый крупный куш» (АР-12-31), «Украду, если кража тебе по душе!» («.Лирическая»), «Что мне осталось? Разве красть химеру / С туманного собора Нотр-Дам» («Я не успел»), «И ударит душа на ворованных клячах в галоп. <.. > Ну а я уж для них наворую бессемейных яблок» («Райские яблоки»).
Итак, главный герой посвящения Енгибарову «воровал минуты, грустные минуты у людей», что имеет самое прямое отношение к Высоцкому, который в октябре 1974 года сказал следующее: «…если мне удается в фирме “Мелодия” издать пластинку с “Утренней гимнастикой”, - это хорошо! Я знаю — придет уставший человек с работы, поставит мою пластинку, и ему станет чуточку легче жить…»2б4
Строки «Грим, парик, другие атрибуты / Этот шут дарил другим шутам» напоминают еще одно высказывание Высоцкого, которое он повторял на многих концертах: «Представьте себе, что сегодня Владимир Высоцкий, скажем, которого вы знаете, со своим лицом, без грима, будет играть в спектакле “Жизнь Галилея” Брехта роль Галилея от сорока шести до семидесяти лет. Я ничего там не делаю, не клею себе седые бороду или парик, или, там, усы, не делаю глубоких морщин»265; «Причем я повторяю: мы играем без гримов. Никто не клеит ни бород, ни седых париков, ничего»2бб.
И следующие строки — «Появлялся клоун между нами / В шутовском, дурацком колпаке» — также являются автобиографическими, поскольку сам поэт часто надевал маску шута. Достаточно вспомнить любимый им образ Ивана-дурака, а также следующие цитаты: «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут» («История болезни»), «Повторю, даже в образе злого шута» («Мне судьба — до последней черты, до креста…»), «Я похож не на ратника злого, / А скорее — на злого шута» («Я скачу позади на полслова…»), «А тайный взгляд, когда он зол и горек, / Умел скрывать, воспитанный шутом» («Мой Гамлет»). И если в последнем случае лирический герой «улыбаться мог одним лишь ртом», то таким же мрачным выведен героя посвящения Енгибарову (написанного в том же году): «Клоун, правда, что-то мрачноватый, / Невеселый клоун, несмешной» [2848] . Сравним еще в черновиках «Конца охоты на волков»: «Я рос со щенков, я был тих и угрюм» (АР-3-37); в стихотворении «Ах, откуда у меня грубые замашки?!»: «Дак откуда у меня хмурое надбровье?»; и в «Гербарии»: «В мозгу моем нахмуренном / Страх льется по морщинам». Объясняется это тем, что «день недобрый сер и хмур» («Баллада о маленьком человеке» /4; 360/).
2848
Ав рукописи: «Невеселый, бледный и больной» (/А-12-33), — что сразу вызывает в памяти позднюю редакцию иленс «Соежс лщл еиеесбп, топ жсыпй» (2972): «Нлыежнп, топ нс ив сгуеы не еоусиол, / Нл-ыежнп, топ ив ОееНоы» и хуНл»» /2; 459/. А «бпыьнвм» ыиритлекий глрпй опжл незвыело елбт ипеоптн-нп: «И гуытопй бпыьнвм ыеё шыыутюо ыыеух днпм» («Баыыаде п бупшлннпм опуебыл»; тлунпыск /2; 5)7/), «Я еем — бпыьнпй с оптеыпй» («Я иупжсы цлывй длнь ы миуу / Пптуетороннем…»; цио. ип: Дпупжнет осоуень В. Ввипцопгп. Килы, 2998. С. 2)2), «Бпыьнвк нстсй / Бпыьнпй полц» («Плент Биыые Сиглуе»), «Он иуиоыпутыет иьтнв1 м и бпыьнв1 м» («Я бвы ыеыисгдеоесм ыелх ииынвх»; тлунпыио — С5Т-)-)99), «Я бпылю деынп, е илгпднт ипмук / Не Цснт'уаыьнпй еипуоиынпй еуенл» («Нл ыеменишь мсня не эитуенный оонцерт…»). Об этом бвы ипдупбнвй у^гпыпу ы гыеыл «Тлме ивггоо» (знмыиы гуиыпгии «Ии-опуия бпылыни», е. 658 — 659). Нп, и дукгпй еопупнв, ыиуитсиосй глупй теето гпыпуси п еыплм «бвтьем» ыдпупыьл: «Нл еиыю — ыдпупыьл бвтел» /5; 260/, «Я бвы ыдпупы, ыдпупы, оео бво, / Кео цлывх дые бвое» /5; 86/, «Мнл иеиеше ипнеусы бвтлл ыдпупыьл» /5; 226/, - топ иыс, нсосыьетыкст п мнпгпгуеннпити лгп пбуеые, ипиопыьок оеоим жл умынвм бвы еем ипэо.