Енох
Шрифт:
- Уходим, господин!
- Боги!
– шепотом взмолился Тувалкаин. Внутри что-то противно затряслось от неожиданного страха.
– Боги!
– в гибельном восторге взмолился Тувалкаин. И вдруг вожак табуна остановился, будто кто-то возвел перед ним невидимую стену. И весь табун замер, неестественно прекратив движение в половине арбалетного выстрела от каинитов.
Когда пришедшее от табуна густое пыльное облако растаяло, и люди Тувалкаина откашлялись и протерли глаза, то увидели всадника. Он не понуждал своего породистого гнедого - тот время от времени наклонял голову и щипал траву у дороги.
- Чем обязан? - строго спросил Иавал, остановившись на некотором расстоянии.
– Или в городе развелось столько крыс, что мора, который привез урод, недостаточно? Или крысы развелись на месте, где город еще не построен?
Тувалкаин молчал, задетый намеком брата. И забыл заготовленную похвалу в адрес Иавала.
- Ты неверно истолковал мой приезд ("брат", - мысленно добавил Тувалкаин).
- А как я должен истолковывать приближение к моим землям вооруженного отряда?
- Что же, ты и людей своих спрятал в засадах? Может, они готовы натянуть тетиву своих луков?
Иавал резко взметнул свою руку. Дикие кони пронзительно заржали. И снова топот копыт и треск ломающихся веток оглушили людей Тувалкаина. И так же внезапно, как шум и движение начались, так же внезапно и стихли вместе с опавшей рукой Иавала.
- Напрасно ты решил, Иавал, что мы идем с дурными намерениями.
– Тувалкаин поморщился. Его посетили сомнения в полезности своего визита.
- Вы, горожане, не дали повода думать иначе! Но если это не так... тогда что вам угодно?
- Мы устраиваем праздник, - начал Тувалкаин, сердясь на себя, что вынужден как бы оправдываться перед братом, - по случаю начала строительства нового города. И я приехал пригласить тебя ("брат", мысленно добавил Тувалкаин). А этих людей я взял с собой для охраны. Мы пришли с добром, брат. Даже сифиты дали согласие участвовать в празднике. И я подумал: было бы несправедливо, если бы я не пригласил тебя! И я с радостью и надеждой поехал к тебе, чтобы пригласить тебя, брат. А заодно и прикупить овец для всеобщей трапезы.
Иавал по-детски выпятил нижнюю губу и пошлепал по ней пальцем. Звук заставил оглянуться арбалетчиков, наконечниками стрел следящих за табуном. На лицах появилось недоумение. Жест брата ободрил Тувалкаина. Этот жест был родом из детства.
- А что касается урода, которого ты упомянул... Я сказал ему, когда посылал к тебе, что непрочь был бы прочитать твой новый пергамент, а он понял меня превратно.
– Тувалкаин достал из дорожной сумки пергамент, крепко пахнущий конем, и, подъехав, передал брату.
Тувалкаин выверял каждое слово, боясь нечаянной фразой оттолкнуть брата. Говорил отрывисто, чистым сильным голосом:
- ...твое участие в празднике, даже твое присутствие на нем, было бы весьма драгоценно для нас, для нашего большого дела, на которое нас благословили боги.
Неопределенная улыбка сменилась на лице Иавала серьезным выражением. Он даже выпрямился в седле. Тувалкаин понимал, что брат чуть паясничает, но все же слушал доброжелательно и с любопытством. Тувалкаин голосом как бы тянулся к Иавалу, прося понять.
-
– Голос его, чистый, сильный, печальный, обнимал Иавала, укутывал и убаюкивал. Иавал, отвернувшись, подавил зевоту. Мошка, необыкновенно твердая, врезалась Иавалу в глаз - крупная, с лошадиный глаз, теплая слеза сползла по лицу. Иавал, ругаясь про себя, посмотрел на брата влажным взглядом. Тувалкаин отнес его увлажненный взор на счет своей речи и, не зная, как вести себя с "расчувствовавшимся" Иавалом, вздохнул, вроде как без вздоха сожаления не может вспоминать распри.
- Ту, жена Каина Сава живет в моем шатре. Пойми, я не могу пригласить тебя в свое жилище, но, я думаю, мы выйдем из положения.
– Иавал тихо, лениво свистнул, но что-то грозное промелькнуло в его посвисте. Из-за невысокого придорожного камня ко всеобщему удивлению вышел человек и подошел к Иавалу. Это был его старый слуга.
- Вы звали, господин?
- Скачи в стан и вели все приготовить для трапезы на луговине, на высоком берегу реки.
- Слушаюсь и повинуюсь.
– Старый слуга поклонился и тихо свистнул.
– Из-за того же придорожного камня ко всеобщему изумлению поднялся конь и, отряхнувшись, подошел к слуге.
Иавал рассмеялся.
- Там больше никого нет!
– крикнул он арбалетчикам, обступившим камень.
Слуга, дав деревянной шпоры коню, поскакал в стан.
62. У реки люди и кони с жадностью утолили жажду. Переправились и по откосу берега поднялись к тому месту, откуда уже шел запах баранины.
Люди Иавала расстелили на траву овчины. Гости уселись на них в круг. Возле каждого слуги поставили чан с ячменным вином и с самым приветливым видом объяснили, как пользоваться трубочками из тростника. Горожане положили на шкуры пару кожаных мешков с крепким пшеничным вином. Скотоводы сняли с огня котлы и поставили в середину круга. После того как под тосты рог с горьким пшеничным вином несколько раз прошел по кругу, за трапезой уже не чувствовалось скованности, сытые сотрапезники повернулись друг к другу.
- Брат, я не хочу тебя обижать, - сказал Тувалкаин Иавалу, - но наше близкое родство позволяет мне быть откровенным. Есть люди в городе, и ты догадываешься - кто...
Иавал удивленно округлил свои выпуклые глаза (еще немного и любопытство в его взгляде перейдет в умиление) и заранее кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия, о ком говорит Тувалкаин.
- ...я повторяю, я с ними не соглашался, но есть мнение, что Енох-сифит подвергся сильному волевому внушению со стороны того, кто хотел бы с помощью проповедей Еноха снова отдалить сифитов от нас и даже посеять смуту среди горожан.
Иавал к удовольствию Тувалкаина беспокойно заерзал, будто что-то мешало ему сидеть на овечьей шкуре. Иавал чуть приподнял свое могучее тело, похлопал под собой по густой упругой шерсти, но не смог нащупать помеху.
- Человек, подвергший Еноха такому глубокому внушению - без сомнения загадочно особен, талантлив. Он изменил сознание Еноха. Ведь Енох нисколько не сомневается, что был у ангелов, - мягко гнул свое Тувалкаин. Иавал судорожно сбил с ноги какое-то насекомое отвратительно острого, угловатого вида.