Эоловы арфы
Шрифт:
– Я обвиняюсь именно в этом?
– Да.
– В таком случае я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и настаиваю, чтобы меня немедленно отправили в Кайзерслаутерн.
Раздался стук в дверь, и вошел вчерашний комиссар Мюллер.
– Господин комиссар, - сказал Циц, - арестованный отказывается отвечать на мои вопросы. Его действительно следует препроводить в столицу. Там с ним разберутся.
– Охотно, - тотчас отозвался Мюллер, - но у нас сегодня нет ни одной свободной лошади.
Циц несколько мгновений помолчал,
– В данном случае лошадь, господин комиссар, вовсе и не нужна. Арестованный молод и вполне здоров. Под конвоем он легко может проделать весь путь пешком. Погода отличная... Только распорядитесь, чтобы надели наручники.
– А найдутся ли у вас подходящие?
– Энгельс слегка подтянул правый рукав.
– Смотрите, у меня довольно широкая кость.
– Найдутся, - многозначительно пообещал Мюллер.
Циц промолчал.
– Ваша затея, господа, с моей прогулочкой до столицы в наручниках по жаре прекрасна, она меня восхищает, и в свое время я вас за нее должным образом отблагодарю. Но учтите, что если вы не предоставите лошадь, то мне придется с конвоем ночевать в дороге, и я не ручаюсь, что ночью все обойдется так, как вам этого хотелось бы.
– Не пугайте нас, не пугайте, - отмахнулся Мюллер.
– И еще одно обстоятельство, - сказал Энгельс.
– Я сегодня еще не завтракал. Надеюсь, ни один из вас не думает, что я готов отправиться погулять натощак?
Против этого возразить было нечего. Циц распорядился подать для арестованного в соседнюю комнату завтрак. Едва Энгельс поел, как явился с наручниками давешний жандарм.
– Ах, это снова вы, сударь! Что ж, делайте свое дело.
– И Энгельс протянул руки...
Вскоре они шли по городу, направляясь к его южной окраине: арестованный с наручниками на руках немного впереди, конвоир чуть сзади с карабином за плечами и с саблей у пояса. Прохожие останавливались и с интересом смотрели им вслед. Действительно, зрелище было редкостное: высокий молодой бородач, которому даже наручники не мешали шагать легко и оставаться уверенным, спокойным, гордым, и весь напряженный, словно испуганный, торопливо семенящий конвоир.
Когда вышли за город, в поле, Энгельс спросил:
– Как же вас звать, дорогой друг? Ведь нам предстоит довольно длительное путешествие, и надо бы познакомиться поближе.
– Мне запрещено с вами говорить, - буркнул жандарм.
– Это почему же? Ведь мы с вами в некотором смысле товарищи по несчастью.
– Мне приказано обращаться с вами как со шпионом.
– Со шпионом?
– Энгельс обернулся к жандарму и с деланным испугом вытаращил глаза.
– В чью же пользу я шпионил - Пруссии, Австрии или России?
– Мне это неизвестно.
– И мне тоже. Но интересно ведь! А может, я агент китайского императора или японского микадо?
Конвоир ничего не ответил. Они приближались к лесу, и он стал еще более напряженным.
– А как вы думаете, друг мой, -
Жандарм опять промолчал. Они вошли в лес, и конвоир то и дело озирался по сторонам. Энгельс заметил это. "Эге, да ты не из храброго десятка!"
– Я думаю, что Пруссия вообще ничего не заплатила бы. Поскольку я все-таки прусский подданный, мне сказали бы, что я лишь исполняю патриотический долг. Австрийцы, если бы и заплатили, то, конечно, очень мало - они сейчас сами в тяжелейшем положении, им не до этого. А вот кто хорошо дал бы, так это царь Николай. Как вы думаете, сударь, почему?
Жандарм неопределенно хмыкнул. Энгельс понял, что интересного разговора не получится, и тоже замолчал.
Минут через сорок путников догнали две военные подводы, спешившие, как видно, в Кайзерслаутерн. Энгельс заявил, что он не пойдет дальше, пусть конвоир реквизирует одну из подвод. Тому ничего не оставалось, как выполнить это требование. Ездовые косо посматривали на арестанта, но возражать не решились.
В Кайзерслаутерн приехали уже к вечеру. Энгельс предложил сойти с подводы и направиться во Фрухтхалле, где надеялся еще застать кого-нибудь из членов правительства. Жандарм согласился, так как по инструкции он должен был передать арестованного именно в руки правительства.
Энгельс не ошибся в своем расчете. Когда подходили к Фрухтхалле, оттуда вышли сразу двое - Молль и Д'Эстер. Иосиф рубил ладонью воздух и что-то горячо говорил, Карл озабоченно слушал.
– Привет от узников революции!
– крикнул Энгельс.
Друзья оглянулись, узнали Энгельса и бросились к нему.
– Как? Ты еще и в оковах?
– изумился Д'Эстер.
– Что ты! Господь с тобой!
– Энгельс вытянул напоказ руки.
– Ты слишком плохого мнения о господах Цице и Грейнере. Это не оковы, не кандалы, а всего лишь либеральные наручники.
Молль схватил Энгельса за руки и повлек за собой.
– Быстро, быстро! Они еще там. Пусть увидят собственными глазами.
Через несколько минут все четверо с шумом ввалились в большую, ярко освещенную комнату - кабинет министра внутренних дел Николауса Шмитта. Кроме самого министра здесь находились и другие члены правительства и, видимо, только что прибывший Самуэль Чирнер, один из главных руководителей недавнего восстания в Дрездене.
– Господа!
– обводя всех негодующим взглядом, воскликнул Молль.
– Я надеюсь, вам достаточно хорошо известен этот человек. Он хочет сказать вам несколько слов.
Все затихли. Энгельс вышел вперед и начал тихо и спокойно:
– Месяц назад, милостивые государи, я принимал участие в эльберфельдском восстании. В меру своих сил и способностей я сделал все, чтобы помочь ему. Но руководители восстания, боясь дружбы, возникшей между мной и рабочими, предали меня - вынудили покинуть Эльберфельд.