Эпистемология классическая и неклассическая

Лекторский Владислав Александрович

Относительно несложно переводить с одного языка на другой научные, технические или политические тексты. Ведь те предметы, о которых в них идет речь, сегодня стали интернациональными, они одинаковы в разных странах и культурах. А вот перевод художественной прозы и особенно поэзии очень затруднителен: эти тексты выражают особенности той или иной культуры, ее исторический неповторимый опыт, особый способ восприятия мира и людей. Известный русский писатель Владимир Набоков значительную часть своей жизни прожил в США. Он отлично знал английский язык, преподавал в американском университете. Некоторые свои романы он написал по-русски, другие по-английски. Затем он сам перевел свои написанные по-английски романы на русский. Набоков признавался, что его романы после перевода стали в чем-то другими, как-то изменились. В них появились такие интонации и такое отношение, к описываемым событиям, которое отсутствовало в английских оригиналах. Все попытки перевести Пушкина на другие языки (этим занимался, в частности, и Набоков) были до сих пор безуспешными.

Это, конечно, не означает, что не следует заниматься переводами художественных произведений и иных текстов, выражающих особенности той или иной культуры, на другие языки. Такие переводы очень важны, так как они выражают попытки одной культуры понять другую. Развитие цивилизации ведет к тому, что разные культуры начинают все сильнее воздействовать друг на друга и все лучше понимать друг друга. То, что было непереводимо раньше, становится переводимым

сегодня.

Итак, в языке и с помощью языка выражается все богатство человеческой жизни во всех ее проявлениях: в отношении к миру, к другим людям, к культуре, к прошлому и будущему, к самому себе. Все, что делает человек, возможно только на основе языка. Только в языке могут быть закреплены и переданы другим людям (как ныне живущим, так и будущим) результаты деятельности человека. Пользование языком отличает человека от всех остальных существ. Именно оно позволило создать и развить человеческую цивилизацию.

Раздел 2

Системы знания

1. Математика

Что такое опытное знание?

Наверное, вам когда-нибудь приходила в голову мысль о том, что знание, которое вы получаете на уроках математики, очень необычно и весьма отличается от того, что мы привычно называем знанием.

Каждый из нас знает довольно много. И это понятно. Ведь без знаний нельзя ориентироваться даже в простейших жизненных ситуациях. Вы наверняка хорошо знаете расположение улиц в том районе, где вы живете. Вы многое знаете о ваших родных и друзьях (их взаимоотношениях, привычках, а иногда и об их прошлом). Вы, конечно, знаете очень много о себе, в том числе и такое, чего не знает больше никто. Например, вы могли сделать что-то, за что вам теперь очень стыдно, и вы не хотели бы, чтобы кто-то узнал об этом вашем поступке. Но уж вы-то знаете об этом. Вы узнаете о многих событиях в нашей стране и в мире из телевизионных программ, из газет, от ваших знакомых. В школе вы узнали, что в природе действуют законы, зная которые, можно понять и объяснить множество явлений, начиная от замерзания воды и кончая возникновением новых видов растений и животных.

Все эти знания — очень разные. Знания о фактах и знания о законах. Знания о прошлом и знания о настоящем. Знания о мире, в котором мы живем, и знания о нас самих. Знания, к которым мы пришли самостоятельно, и знания, которые мы получили от друзей, знакомых, из телепередач, из газет, из книг, на школьных уроках. Но у всех этих знаний есть одна общая особенность. Все они так или иначе получены из опыта. Этот опыт не обязательно ваш личный. Большую часть знаний, которыми вы владеете, вы не можете проверить сами. Вы не можете, например, съездить в Чечню, чтобы самому лично узнать о том, что там происходит. Вы не можете переместиться в прошлое и наблюдать за событиями революции 1917 г. в нашей стране. Для того, чтобы понять теорию происхождения видов Дарвина и убедиться в ее обоснованности, вовсе не обязательно повторять все исследовательские поиски Дарвина, собирать все те факты, которые дали ему возможность сформулировать свою теорию. Но очень важно все-таки, что все эти виды знания так или иначе проверяемы в опыте. И если уж вы очень захотите, вы в принципе можете поехать в Чечню, повторить все движение мысли Дарвина по обобщению тех фактов, которые были ему известны. Конечно, в прошлое вы не можете переместиться. Но вы можете сделать то, что делает историк: разыскать архивные документы, воспоминания свидетелей, предметы (фотографии, документальные киноленты, сохранившиеся вещи), относящиеся к революции 1917 г., и самому проверить, насколько правдиво то описание этих событий, которое имеется в исследованиях историков. Конечно, в большинстве случаев вы этого не делаете, так как доверяете тем знаниям, которые получили от других. Если бы вы стали перепроверять все то, что вы услышали или прочитали, вы не смогли бы '· заняться никаким другим делом. Но важно то, что вы всегда можете поставить себя (реально или мысленно) на место того человека, который получил некоторые знания из личного опыта.

Может ли опыт быть безошибочным?

Однако всякий опыт имеет одну интересную особенность. Он никогда не дает вам стопроцентной гарантии того, что ваше знание совершенно безошибочно, что оно не является в чем-то односторонним. Могут выясниться такие обстоятельства, которые заставят вас уточнить ваши представления, а, может быть, и совсем отказаться от вашего мнения, которое до сих пор вполне соответствовало тому опыту, который у вас имелся.

Вы, например, можете быть уверены в том, что превосходно знаете Москву, все ее площади, улицы и переулки, ее старые и новые районы. Вы решили принять участие в конкурсе на знание Москвы (такие конкурсы иногда проводятся). Вас привезли в новый район Москвы, и вдруг вы обнаруживаете, что не можете ориентироваться. Оказывается, ваше знание Москвы было весьма неточным, оно нуждается в серьезном исправлении.

Вам кажется, что вы хорошо знаете одного человека, вашего товарища по школе. Вы много лет учились с ним в одном классе, обсуждали многие вопросы, и каждый раз ваши мнения совпадали. Но вот ваш товарищ, оказавшись в сложной ситуации, совершает такой поступок, которого вы никак от него не ожидали, который противоречит всему тому, что вы до сих пор о нем знали. Это значит, что либо ваш товарищ искусно маскировался и никогда не был тем, за кого он себя выдавал, либо то, что его поведение до сих пор соответствовало обычным ситуациям, но не ситуациям сложным и неожиданным.

Казалось бы, себя-то вы уж наверняка знаете безошибочно (и даже знаете о себе то, что никто, кроме вас, не знает). Ни и это, оказывается, не совсем так. Вы тоже, попав в непривычную и сложную ситуацию, можете обнаружить в себе такие черты (хорошие или плохие), о которых вы до сих пор не подозревали. Вы можете не отдавать себе отчета в некоторых ваших настроениях и душевных конфликтах, которые выявятся только потом, но которые существуют уже сейчас, хотя и не осознаются вами.

Новые документы и исторические свидетельства могут существенно изменить наши представления о революции 1917 г. (это, действительно, произошло недавно).

Казалось бы, сказанное не распространяется на знание законов. Ведь никто и ничто не может отменить законов механического перемещения, распространения света, движения тока в электрической цепи, происхождения и развития видов. Но оказывается, что и это наше мнение не совсем точно. Конечно, сформулированные Ньютоном три закона механики никакое дальнейшее развитие науки отменить не может. Обратим однако внимание на то, что при формулировке закона F = ma Ньютон предполагал, что как та, так и а могут быть какими угодно (в этом он, как и многие ученые после него, видел всеобщность своего закона). Между тем, в XX веке наука выяснила, что в случае очень больших скоростей и очень больших или очень малых масс законы классической механики не действуют. Действие этих законов относится только к движению тел средних размеров и скоростей, то есть тех тел, с которыми мы имеем дело в нашем обычном опыте. Значит, и наше понимание законов науки и уж во всяком случае знание границ области, в которой они действуют, тоже может меняться по мере изменения нашего опыта.

Математическое знание и опыт

Между

тем, каждому из нас ясно, что с математикой дело обстоит совершенно иначе. Мы не можем себе представить, чтобы при каких-то обстоятельствах 2 + 3 было бы не равно 5, а сумма углов треугольника не была бы равна двум прямым. Конечно, когда мы учимся считать, мы первоначально используем какие-то конкретные предметы: сначала палочки, потом пальцы. В геометрии мы чертим на доске или на бумаге изображения треугольников, прямоугольников, окружностей, производим с этими изображениями определенные действия: передвигаем их в плоскости иЛи в пространстве, вращаем, достраиваем их и т. д. Палочки, наши пальцы, геометрические изображения, действия с этими изображениями — все это относится к миру нашего опыта и предполагает использование органов чувств: в частности, зрения и осязания. Казалось бы, математическое знание в этом отношении ничем не отличается от всякого другого. Однако отличие есть, и при том весьма существенное. Когда мы уже научились считать, мы начинаем складывать, умножать и делить уже не 3 палочки, не 2 вороны и не 6 бубликов, а отвлеченные числа 2, 3, 6, и понимаем при этом, что результаты наших действий относятся к любым возможным предметам и что правильность этих результатов совершенно не зависит от возможного изменения нашего опыта. Мы можем представить себя на какой-то другой планете, которая во всех отношениях совершенно не похожа на нашу Землю, мы можем вообразить, что мы летим на космическом корабле со скоростью, близкой к скорости света. Но мы прекрасно понимаем, что и в этих условиях 2 + 3 будет обязательно равно 5, a 5x5 — 25. Нам ясно и то, что всегда, при всех мыслимых условиях будет справедливым положение, что (а + Ь) = а2 + Ь2 + 2аЬ, какие бы числа мы не подставляли в это уравнение и к каким бы конкретно предметам эти числа ни относились. Для того, чтобы производить арифметические действия, нам не нужно обращаться к опыту. Нам не нужен опыт и для проверки верности результатов наших действий. Нам не требуется никакое опытное знание для того, чтобы доказывать новые алгебраические теоремы. Для этого достаточно иметь карандаш и бумагу и оперировать определенными значками и символами. Знания в математике получаются чисто логическим путем, дедуктивно, без обращения к опыту, и если мы не нарушаем правил логики, полученные нами результаты будут не просто истинными, а совершенно истинными, потому что никакой возможный опыт не может их отменить. Можно возразить, что сказанное относится к арифметике и к алгебре, но не к геометрии, которая невозможна без действий с наглядными, т. е. зрительно воспринимаемыми изображениями, а значит, без определенного рода опыта. Однако если мы повнимательнее присмотримся к тому, что мы делаем, доказывая геометрические теоремы, если мы начнем размышлять о том, каков геометрический опыт, мы обнаружим удивительные вещи. Конечно, мы не сможем доказать теорему о сумме углов треугольника, если не нарисуем изображение треугольника и не будем производить действий с этим треугольником в поле нашего зрения (т. е. если мы не сможем видеть результаты наших действий с треугольником на листе бумаги или на доске). Обратим однако внимание на то, что этот треугольник какой-то странный. Ведь у каждого нормального треугольника, с которым мы имеем дело в нашем обычном опыте, стороны должны состоять из чего-то материального: из проволоки, из деревянных планок, из пластмассовых стержней и т. д. А это значит, что они будут иметь не только длину, но и определенную ширину и толщину, не будут идеально прямыми. Треугольник будет обязательно иметь определенный размер и форму (т. е. будет либо косоугольный, либо тупоугольный и т. д.). Между тем, треугольник, с помощью которого мы осуществляем наше геометрическое доказательство, как бы не имеет ни размера, ни формы (потому что может быть любого размера и формы), его стороны не имеют ни толщины, ни ширины, а только длину и являются идеально прямыми (т. е. не могут нигде хотя бы чуть-чуть изгибаться, что так естественно в нашей обычной жизни). В этой связи мы начинаем вспоминать и множество других странных вещей, принятых в геометрии (при формулировке ее исходных аксиом и постулатов). Ведь, например, точка в геометрии не имеет ни длины, ни ширины, ни толщины (ясно, что подобную точку мы никогда не сможем встретить в нашем привычном мире; если она и существует, то в каком-то другом, «идеальном» мире, совершенно не похожем на наш). Мы начинаем подозревать, что в геометрии так же, как в алгебре, главную роль играет логическая строгость доказательства, дедуктивного вывода, а наглядность играет лишь вспомогательную роль. Действительно, в процессе развития математики было обнаружено, что геометрические образы можно поставить в соответствие с некоторыми алгебраическими функциями и доказывать геометрические теоремы с помощью алгебраических действий. Оказывается, использование наглядных пространственных образов вовсе не обязательно для получения новых результатов и в геометрии. В свете сказанного вы, наверное, не удивитесь тому факту, что ряд выдающихся математиков-геометров были слепыми.

Итак, знание в математике совершенно особенное, потому что не получается в опыте, а значит, не может быть ни подтвержено, ни опровергнуто опытом.

Но в таком случае как понять такое знание? Как оно возможно?

Апостериорное и априорное знание. Априорное знание как знание мира идей

Философы давно задумались об этом. В течение многих веков была популярна идея о том, что можно выделить два вида знания: знание, получаемое и проверяемое в опыте (его назвали апостериорным знанием) и знание, от опыта не зависящее (априорное). Математика считалась самым ярким примером априорного знания. Конечно, любое знание предполагает размышление. Вместе с тем, опытное знание возможно только тогда, когда имеется воздействие внешних человеку предметов на его органы чувств (т. е. органы зрения, слуха, осязания, обоняния). Если бы человек не был окружен разными предметами, с которыми он взаимодействует, или если бы он не имел органов чувств, он не имел бы опытного знания. Когда у человека отсутствует тот или иной из органов чувств, он не может иметь знаний о соответствующих характеристиках действительности. Так, например, слепорожденный не знает, что такое цвет, а глухой не имеет знаний о звуках, их сочетаниях и взаимоотношениях. Что же касается априорного знания, то оно, как считали многие философы, выражает природу самого ума и является врожденным. Поэтому оно и не зависимо от опыта. Великий философ древней Греции Платон считал, что душа и тело человека имеют разную природу. Телесный человек рождается и умирает, а его душа бессмертна. Она вселяется в тело только на какое-то время. До того, как душа соединилась с телом, она соприкасалась с миром особых нематериальных предметов-идей, существующих вне пространства и времени, таких, в частности, как идеи треугольника, окружности, арифметических чисел, с которыми имеет дело математика. Контакт души с миром идей породил математическое знание, о котором душа как бы забыла, соединившись с телом и вступив во взаимодействие с материальными предметами. Однако душа может при помощи специальных процедур вспомнить о тех знаниях, которые она получила до всякого чувственного опыта и как бы «вытащить» это дремавшее в ее глубинах знание на поверхность сознания. Выявление логических взаимоотношений между элементами этого знания порождает математику. Платон, а за ним многие другие философы, считали математику образцом знания вообще. Ведь знание, подчеркивал Платон, это то, что точно соответствует своему предмету. Мы можем претендовать на то, что знаем нечто, только в одном случае: когда мы уверены, что наше утверждение соответствует реальному положению дел. Но у нас никогда нет такой уверенности, когда мы имеем дело с утверждениями, относящимися к миру опыта. В математике же знание безошибочно, потому что оно вне-опытно.