Эпоха и Я. Хроники хулигана
Шрифт:
В нулевые я стал с момента первой встречи (на вечеринке ОМа) полным и добровольным заложником если не залихватской музыки Шнура, то его улыбчивых идей точно.
Читал письма Минкина и Президенту и смеялся, после концерта Эроса Рамазотти окончательно уяснил, что пиар и обаяние редко ходят об руку, и чертям этого не понять.
В нулевые я наблюдал взлет Собчак и распад Евтушенко, попытки Бегбедера стать мной и наезды на Аршавина – речь о людях увлекающихся, которые время тратят по-разному и на разное.
Нарисовался Гай Ричи, собравший пазл из рваных кадров, харизматичных рож тошнотно молодящейся Мадонны, после халтурного московского концерта, которой даже я, источник радости для миллионов, едва не впал в уныние и, следственно, в разложение.
Когда я слышу слово «модернизация»,
Илья Осколков-Ценцинер, создавший журнал «Афиша», сетует, что у нас слишком мало культурных героев.
Это смотря как считать.
И нужно ли вообще, чтобы их было много.
Я вообще, с разинутым ртом посмотрев на заре нулевых «Человек, которого не было», подумал было, что это и есть главный герой – тот, которого сыграл производящий впечатление невменяемого долбоеба Билли Боб Горнген, невозможно бесстрастный, оттого кажущийся несносно инфернальным.
Боно и Ко, объявленные людьми великой святости, стали писать и играть все хуже, но все лучше стали пиздеть.
Поджигатель людских сердец посредством Григория Чхартишвили, назвавшись Акуниным, влюбил в Фандорина даже молдаван.
Отвыкший от труда праведного Вэл Килмер мутировал в хавронью, а Роберт Дауни-мл. нашел в себе силы прожить ровную полярную эволюцию.
Эрнст создал империю, в рамках которой даже я обрел вес с помощью предоставляемых мне 40 секунд, и этими секундами жонглировал, чтоб потом эту десятилетку не обзывать десятилетием потерянных иллюзий, что является всегдашней отговоркой слабаков.
Люк Бессон, как и положено наглецам, поверил в то, что он заправский продюсер – и заставил поверить в это даже Софию Ротару. Он отрекся от всего трансцендентного и начала обирать население.
А слово «оттепель» всегда имело исключительно первородный смысл, за каким-то чертом и его испоганили покемоны, борцы, б**дь, за права человека, на х**, дирижеры пустотной какофонии, хор кастратов!
Дёрни стакан хванчвары и заткнись! Не изрыгай мутные прогнозы, оставь при себе свои думы про социальное расслоение, про ужас понедельника; устрой себе веселое растление под Наташу Ветлицкую.
Не рассуждай, как Андрей Плахов, о монтажных склейках; просто смотри кино! Хорошее кино, которое Отарик подскажет, который плохого, окоштаренного оптикой, не подскажет.
В нулевые я дышал воздухом, в котором не было места мести, хотя несколько чмырей пытались, тщились испоганить мне жизнь.
Умерли Насыров, Леня Нерушенко и талантливая, но малоизвестная журналистка Алена Снежинская.
Стало ясно, что гэбэшники с рожами мелкотравчатых ворюг и мздоимцев переживут нас (ну, не меня, скорее Вас).
На одном полюсе – гарантированная буханка хлеба, на другом – кризис гуманизма, сопряженный с ненавистью ко всему белому свету из-за потерянных иллюзий и отобранных возможностей.
Я и рад бы сказать, что научился в нулевые не попадать в поле зрения папарацци, научился летать ниже их радаров, но правда в том, что я и сам папарацци. Кентавр.
По многим деяниям и, если говорить о себе любимом, статьям, можно (человеку стороннему) предположить, что они инициированы героическим злоупотреблением производными лизергиновой кислоты.
Америку я лично догнать никогда и не пытался. И вам не надо. А то Довлатов от этого кошмара в гробу перевернется. Уж лучше в небесный Иерусалим: прихватим с собой «Блестящих» и вылечимся от безнадежности.
Выясним краеугольное: человек сам наполняет свое пространство; словом «модернизация» можно сбить с панталыку только сопляков.
То есть «я жил хорошо, но неправильно» – это не про меня.
Я жил весело, но и грустно. Я жил весело, грустно, но не надменно. Временами даже глупо.
Я нули полюбил, они – меня (после нескольких подзатыльников).
По крайности, я вижу свой духовный, эмоциональный и интеллектуальный путь.Нулевые – это турбулентная эпоха, правда, я не знал значения этого слова, когда переехал в Москву. Но это лучшее время в моей жизни. Нулевые – часть марафонской дистанции, которую я пробегаю. Сейчас появились статьи, укоряющие
Я же, наоборот, стал пытаться противиться эрозии. Страх, что я стану свиньей – как переломный момент. Что касается «Голландской болезни»: у меня перед глазами пример покойного [продюсера Юрия] Айзеншписа. Не знаю, повезло ли с судьбой моей, мой жребий нелепый, я не писатель Проханов, я всегда доволен тем, что вокруг меня, но не доволен собой – мне повезло, б**дь, с людьми. Так вот, Айзеншпис вставал в шесть утра. В шоу-бизнесе, если устал, иди в группу «ПМ» или в советники Павловского, по степени самоунижения это одно и то же. И на таких людях, как Айзеншпис, цена на нефть никак не сказалась, он считал, что, будучи закаленным в боях за фарцовку, которая интерпретировалась советским правосудием как идеологическое преступление, и 20 лет проведя за колючей проволокой, он сообщает людям от Сташевского до Билана (последний проект): трудолюбие рано или поздно перекроет все изъяны и провалы, принесет результат.
Из этой же породы людей начавший сейчас делать политическую карьеру Иван Демидов. Я никогда не видел этих людей бездействующими, жировавшими; я видел людей, которые каждое утро думали, как выстроить день. И мне в этом смысле повезло, если бы я был богемной отрыжкой из породы людей, которые теперь наполняют [московский клуб] Soho, я не разговаривал бы с тобой, меня бы похоронили, как Мурата [Насырова], Игоря Сорина, не дождавшихся момента, когда труд принесет результат. В общем, я не заметил, чтобы в шоубизе было как у Путина.
Нефть когда-нибудь кончится и придется работать и как-то жить. Никто ведь сейчас не скажет, что Гришковец плохой писатель, но он очень плохой писатель, а уж поющий с «Бигудями» – он хуже, чем Гоша Куценко.
В первой книге я описал, как почти умирал от кокаина. На самом деле наркотики появились в эстрадной тусовке еще в 1990-е. Я первый раз попробовал в легендарном клубе «Титаник» на стадионе «Юных пионеров». Как всякому экзальтированному человеку, мне это понравилось, но я не знал про губительные последствия. Введение кокаина в ежедневный рацион потребления чреват исчерпанностью защитной реакции организма и требованием чего-то более сильного, потому что наступает атрофия восприятия. Каждый день на завтрак, обед и ужин. То есть в какой-то момент кокаин становится «как зубы почистить». Переход с кокаина на шприц случился не у многих, конечно. Но кокаин – часто прелюдия, потому что – узнав одно, хочешь попробовать, какие эмоции подарит другое. Многие, наверное, видели в фильме про пианиста Рэя Чарльза, где он говорит про героин: это лучше, чем секс.
Сам удивляюсь, как выжил я и многие известные люди, у которых были в то время похожие увлечения. По сравнению со мной роллинги – дети. Но те, кто перешел на героин – это слабость, я бы сказал таким людям: ты трус и ничтожество, именно поэтому я не пошел на похороны Мурата Насырова. Это трусость, а не подвиг – оставить детей без отца.
Шлюха и гомосексуалист имеют гораздо больше шансов стать звездой, нежели нормальный артист. И ничего в этом смысле не меняется. Если сосешь х**, у тебя больше шансов, если п**да твоя открыта для всех продюсеров, то шансов, понятно, больше. Эрос Рамазотти не пробился бы в русском шоу-бизнесе – он натурал. Есть только одна история, которая выбивается из общего ряда – это Дима Билан.
Только если у тебя есть защитник, стена, продюсер, как, например, Игорь Матвиенко, который прикрывает тебя от невзгод, если нет, тебе пи**ец – либо соси, либо папа принесет денег. И тут меняются только цены в сторону стабильного роста.
Могу сказать, что соотношения одних к другим – пидаров к отарикам – где-то 70 на 30. Я – в явном меньшинстве.
«Тату», лесбиянки, оказавшиеся в итоге гетеросексуальными и чадолюбивыми. Их продюсер Иван Шаповалов, который безупречно угадывал ситуацию, он психиатр по образованию и псих сам. Сумеречное состояние неотделимо от гениальности, он играет в это. Он понял, что в этой пуританской по-прежнему стране, если пойти даже немного наискосок, ты уже революционер. Назвать его героем, учитывая, что он нуждается в лечении, я не могу, но при этом он понял в людях главное – им надо дать немного запретного.