Эпоха и Я. Хроники хулигана
Шрифт:
Меня трясет при мысли о ее будущности, я немощен становлюсь, продержусь еще лет пятьдесят, не более, где гарантия, что в нужный момент мне не откажет мой темперамент макаки?
Дашка заливается и говорит, что сама меня оборонит от любой гадости.
«Чистейшей прелести чистейший образец».
НИКОГДА НЕ ПРОСИТ У МЕНЯ ДЕНЕГ.
Перечитайте еще раз это предложение.
Я не знаю, как к этому относиться.
Я ведь много раз был таким отцом, что сам жалел, что не сдох ребенком, а мои дети пишут (Дашка каждый день): Люблю!
За такую дочь, как Даша (это касается всех моих детей) многие родители –
Ну не в ладах она с химией, ну и? Она в ладах с другой Химией, которая с большой буквы, которая рождает душевный подъем и устраняет обманчивое представление, что в жизни есть что-то невозможное. Вокруг нее такая «густота бытия» (по Ахматовой), что за нее надо быть готовой заплатить any moment, как ежедень плачу я, о чем ее упреждаю.
…Но ведь 15! Но ведь Д. старшая из семи моих (вот вам квартет кутаисско-расейских спецназовцев, вот вам трое шарлиз теронов), и не беря без малого двухлетнего франта, общаясь со старшими его братьями-сестрами, я ощущаю себя кромешно безнадежным мастодонтом! У них, стервецов, иронию вызывает даже моя неискоренимая любовь к страдательным причастиям: этот писатель мною чтим, мои дети, моя Дашка мною обожаема.
Я им: словарь должен быть выспренний.
Они мне: когда как. Я, ярясь, тут же употребляю другой словарь, только что апеллируя к книжному.
Дашка много думает. Я называю это гимнастикой ума, и я не уверен, что это всегда лучший вид спорта.
Она хочет быть Актрисой, героиней жгучих мелодрам. Мелодрама – это хорошо, Актриса – это плохо, актриса – это губительница карманов и сердец, без сердца и денег. (Если ты не Мерил Стрип.)
Дашка смеется: это, де, эсхатологический взгляд.
Она права.
Я просто ее очень люблю, мелодраматическую Дашку мою.
Атомный песик Даня
Посвящение Оле Фроловой
Данил, Даня, Данька – взрослый: ему два вот-вот, он магистр света, адепт чистого добра, белый маг с просыпающимся в шесть утра, в полдень, в три пополудню и в десять вечера (приведенный фафик условный) инстинктом терминатора; русско-грузинский атомный песик, который мечет молнии, коли не уступишь сосиску.
Такие важные в его извращенно-оголтелом демократическом понимании вещи, как возможность носиться, с улюлюканьем круша все окрест, требуют от меня, первой пучеглазой жертвы торнадо, ангельского смирения. Чтобы вменить ему статейку за бесчинства, у вас должны быть: доказательная база, красные глаза и рык (я пас, не умею). Но когда он стоит перед вами, немысленно красивый, с румяными щеками, толстопопый, в загвазданной майке, волосы дыбом и заливается, – невозможно представить себе, чтобы вы не забыли причинно-следственную связь, обусловившую его вызов на ковер.
А в конце этюда, затеянного как педагогический, он все равно кажет вам язычок, и я не знаю никого, кого бы эта лиходейская демонстрация оставила бы равнодушным. Для двухлетнего левиафана, сына грузинского гастарбайтера, спасшего российскую демократию, Данька удивительно крепок и традиционно тонкочувствителен, генетически горласт, хромосомно подхалимист.
С чувством юмора у него все в порядке. Я смотрю Вуди Аллена и, когда его фильмы доходят
Мой Данька – чистокровный комик, но если не выспится – беспримесный трагик, требующий немедленной выдачи патента на звание любимчика сразу, в момент вопля. Будучи конструкцией довольно замысловатой, при гостях начинает театр; вежливый, чуть что заливающийся голосом девичьей концентрации мощнейший потребитель всеобщей любви, с ревностью соблюдающий культ внешних приличий.
Сорок тысяч лет развития языка – а он изобрел свой. «ПАТАТА» – это значит, Босс в духе. «АГУЛИ» – подай, смерд, огурец (смердом служу обыкновенно я). «ТОКО» – шоколад, это слово священное. Приходится петь, плясать, салютовать. Он смешно говорит: «ВСЕ» – и разводит руками, и сразу видно, что он, как и я, будет считать метафизику плохой наукой, а хорошей – выцыганивание матблаг (с помощью благого мата). Он исследует мир, мой Данька, и две недели тому в шикарном номере киевского отеля я продрал глаза после бурных съемки – фуршета и под душем от того, что не он меня разбудил, заплакал.
P.S. Третьего дня Его Сиятельство позволили мне отобедать с ним. Он без конца повторял «А-Та-Ту-Та-Ла-Пута!», на последнем слоге срываясь на крик. Потом взял с моей тарелки картофелину, повторил то же, только вопросительно, я ответил: «Как скажете, Мой Господин!» Он довольно улыбнулся и надкусил картофелину.
Моя Эллина
Воспитание барышень требует куда большего величия духа, чем воспитание кутаисских парней. Начисто лишенный задатков педагога, я беру изворотливостью ума, пышной риторикой и беспардонным подхалимажем.
«Ходит маленькая ножка, // Вьется локон золотой». И Она влюблена в собственный голос, моя Эллина. Она может быть очень сухой с вами, потому что очень зависима от того, готовы ли вы априорно Короновать Ее.
Если нет… отойдите. Пожалуйста.
Если исходить из аксиомы, что любовь – это, по сути, эвфемизм вечности, то Эллина – это эвфемизм любви. Синоним любви. Воплощение любви.
Надо спросить у Нее, согласится ли Ее Высочество с таким статусом. Есть подозрение, что согласится.
Она производит сокрушительное впечатление умением производить сокрушительное впечатление. В смысле: у малявки… стоп! У Принцессы есть на сей счет стратегия.
Ейная мама докладывает мне, что моей дочери присуща смесь богатой фантазии («Папа – посол!.. «Надо же было такое сочинить) с недетской уверенностью в собственных силах («Петь смогу! Танцевать – смогу! Училкой – буду! В кино снимусь!»).
Я вообще-то человек эсхатологического сознания, но когда однажды она пришла на свой День рождения в роскошном платьице, отливавшем золотом, я осознал, что жить хочу такою красотой осчастливленный.
Потому что моей Эльке всегда удается сделать временами мрачному папе прививку смешливого настроения – именно в эти времена.