Эра беззакония
Шрифт:
– Нет, Николай Иванович. Если гонят за то, что я думаю, это не выход. Простите, что потревожил…
– Стойте! Не отключайтесь. Обдумайте предложение… – В трубке запикали гудки.
Калмычков сидел, озадаченый разговором. Перемотал пленку, прослушал еще раз. Завтра отдаст на экспертизу. А сегодня – быстрее звонить генералу!
Что-то не на продажу
2 декабря, пятница
Генерал вызвал в девять утра. Прослушал запись, долго молчал. Потом
– Забудь! Дело закрыто – это раз. Нет оснований искать человека, который этого не хочет. Боится за свою шкуру – пусть пишет заявление. Причина преследования, на которую он намекает, из разряда самых скользких – это два. Такими делами ФСБ занимается. Все, Николай, забудь. Ищи дочь, готовься к переезду. Для нас с тобой это дело закрыто. Принесло ожидаемые результаты, и нечего за него цепляться.
Калмычков сказал: «Есть!» – и отправился в свой кабинет.
Генерал, со всех сторон, прав. Но не генерал, а Калмычков ночей не спал, разыскивая самоубийцу. Какие-то колесики внутри никак не входили в зацепление, не позволяли согласиться с приказом.
Калмычков рассчитывал застать свой кабинет пустым. Майор Нелидов забрал рапорт, попрощался и убыл в следственное. Опера понесли сдавать спецоборудование. Егорова, после вчерашнего, потянет поправиться, и раньше вечера ждать его бесполезно.
Последний тезис не подтвердился. Егоров сидел в гостевом кресле и ковырял в носу. Его присутствие вызвало у Калмычкова раздражение. Дело закрыто, а этот сидит немым укором.
– Валера, пора убывать в родное РУВД, – сказал неласково Калмычков.
– Я и думаю: убывать или сразу на гражданку податься? Обрыдло все… – ответил Егоров.
– Что так? Я на тебя бумагу хорошую написал. Генерал что-то про майора говорил… – Калмычков еще надеялся избежать блуждания в закоулках души рефлексирующего подчиненного. Бывшего, причем.
– Не дадут мне майора. И на вашу бумагу двадцать других положат. Я вечный капитан. Жалею, гражданской специальности нет. В тридцатник тупо переучиваться.
– Так, Валера, соберись! Источник твоих проблем – пьянки. Женись, заведи детей, а майора получить мы тебе поможем, – Калмычков успокаивал Егорова, как его самого – генерал.
– Был я женат! Ничего хорошего…
– Тогда не знаю, что тебе посоветовать, – развел руками Калмычков.
– Не поверишь, Николай Иванович, ничего не хочу. Лишь бы хоть немного справедливости увидеть. Мне в детстве из-за этого рожу чистили, и на службе по той же причине в выговорах, как ежик. У вас, наверху, то же самое.
– К чему ты клонишь? – удивился Калмычков повороту темы.
– Не обижайся, Николай Иванович. Я думал, ты покрепче будешь. Настоишь на своем.
– На чем – своем?..
– На продолжении расследования. Дело-то до конца не доведено!
– Мы с тобой люди подневольные. Делаем, что прикажут, – Калмычков занервничал. Егоров топтался по больной мозоли.
– И я о том же! Выследишь
– Валера! Прекращай бодягу. По существу ты прав. Но жизнь у нас устроена наоборот, – Калмычков не имел ответов на вопросы, поэтому злился.
– А почему – наоборот? Не спрашивал себя, Николай Иванович?
– Прости, дорогой, мне сейчас не до разговоров… – отмахнулся Калмычков.
– А я ночь не спал! Похмеляться не стал… – Егоров вскочил с кресла и вплотную придвинулся к Калмычкову. Лицо к лицу. – Генерал вчера правильную вещь сказал. Невозможно служить Закону, когда он – писюлька на бумажке. Вот мы ему и не служим. Только вид делаем. Всю ночь думал! Возьми чеченов: что им законы РФ? Тьфу!.. Неписаны. Но свой, горский закон, они свято чтут. И блатные… И мусульмане… Даже китайцы!
А мы, что чтим? Бабки – для нас закон. Кто больше даст, тот и хозяин.
Что молчишь, Николай Иванович? Деньги тоже нужны. Но что-то должно быть – не на продажу. У каждого… В милицию мы только за деньгами шли?.. Или подлость свою потешить? Я что, по закону подозреваемого пачкой талмудов по башке бью, когда он со слов не колется? Закон запрещает. А совесть моя позволяет! Молчит, сука!.. Потом высказывает. Вот и пью! Как жить по-правде, когда кругом одно ублюдство? Скажи, Иваныч. Нету правды? И не было?..
Калмычков не нашел бы ответа и заткнул Егорова субординацией. Потом бы – жалел. Но этого не случилось. Запищал калмычковский мобильник, и незнакомый голос осведомился:
– Калмычков, Николай Иванович?
– Да. Слушаю вас.
– Мне кажется, мы оба хотели бы встретиться, для разговора по взаимоинтересному делу? – Голос в трубке был уверенный и спокойный.
– Мне пока так не кажется. Но если вы назовете свое имя… – Калмычков шарил по столу в поисках присоски мини-магнитофона. Но аппаратуру сдали. – И лучше бы вы перезвонили на рабочий телефон. Продиктовать?
– Не надо, я его знаю, – усмехнулся голос в трубке. – Не беспокойтесь о записи, по телефону я вам ничего интересного не скажу.
– Тогда и говорить не о чем.
– Даже если меня зовут Щербак?
У Калмычкова отвисла челюсть. Егоров вытянулся к трубке, стараясь расслышать что-нибудь.
– Молчание – знак согласия. Так я понимаю? – спросила трубка. – Чтобы в ваши милицейские головы не полезли бредовые идеи, поступим так. Вы бегом бежите к своей машине. Я ее вижу. Телефон не выключаете, говорите со мной о чем угодно, лишь бы не отвлекались на доклады и распоряжения. Поедете туда, куда я буду указывать. Безопасность вам гарантирую. Хвостам – нет. Договорились? Время пошло.