Эригена и не только
Шрифт:
– Мне довольно трудно это объяснить, – сказал брат Улферт. – Брат Ансельм, без сомнения, добрый христианин, но как у любого человека, у него есть своя червоточина. Он любит рассуждать о том, что древние называли fatum – судьба. И хотя святые Отцы, и в первую очередь блаженный Августин, убедительно показывают, что никакой судьбы или рока у человека нет, а есть только Божья воля, неизменная и всепроникающая, но, мне кажется, что брат Ансельм с этим не вполне согласен. Увидев рану, он мог решить, что Высший суд над Эригеной уже состоялся, а что касается суда человеческого, он по
– Опасная точка зрения, брат Улферт, – сказал я. – Приводит государство в хаос. В начале разговора ты обмолвился, что подозреваешь некоего человека. Назови его.
– Единственный человек, который обрадовался бы смерти Иоанна Скотта, это брат Тегван.
– Серьёзное обвинение, – сказал я. – Все уверены, что брат Тегван ученик Иоанна Скотта. Я видел, как он неподдельно рыдал в ногах у Его Высокопреосвященства архиепископа Кентерберийского, прося найти и наказать убийцу Учителя. Если это клевета, брат Улферт, тебе несдобровать.
– Иуда тоже рыдал на плече у Спасителя и клялся в вечной любви в ночь Искупления. Брат Тегван, конечно, не Иуда, но именно с ним Иоанн Скотт чаще всего беседовал в Малмсбери. Думаю, что брат Тегван очень хорошо понимал, на какие высоты поднимается Эригена в своих рассуждениях, к самому краю того самого ничто, не сути, где наши привычные образы рассеиваются и теряют понятное нам содержание. Ведь не зря все философы мира едины всегда только в одном: выразить божественный дух человеческими словами почти невозможно. Это путь, который может увести от бога к самому себе. Думаю, что брат Тегван испугался.
– Испугался чего? – спросил я. – Полёта философской мысли?
– Я думаю, что он испугался последствий, – сказал брат Улферт. – Что Учителя подвергнут гонениям, книга «Перифюсеон» будет запрещена и сожжена, как это было с трактатом «О божественном предопределении», пройдут годы, и учение Эригены сотрётся из памяти, будто его и не было вовсе. Если же Учитель умрёт мученической насильственной смертью, есть шанс, что память о нём сохранится. Согласись, что, возможно, тот же мотив руководил и Иудой, когда он предавал Христа. Предавал, чтобы не забыли.
– Но ведь брат Тегван был в аббатстве Гластонбери, когда умер Эригена, – сказал я. – Это не очень просто, но можно проверить, когда он его покинул.
– В этом нет нужды, – сказал брат Улферт. – Брат Тегван вернулся в Малмсбери примерно через неделю после смерти Иоанна Скотта. Он сообщил нам всем, что по дороге сильно заболел и несколько дней провёл в беспамятстве в одной деревне. Недомогание было такое тяжёлое, что он даже не запомнил названия этой деревни.
– Странное совпадение, – сказал я. – Однако пока ты меня ни в чём не убедил. В любом случае, как ты понимаешь, я доложу, что ты являешься «circatores» архиепископа Реймсского. Полагаю, что тебе прикажут покинуть монастырь и остров.
– Я понимаю, – сказал брат Улферт. – После смерти Эригены мне нечего делать в Малмсбери.
Должен
От желания провести очную ставку между братом Улфертом и братом Ансельмом я тоже отказался. Если они в сговоре, это бесполезно. Если не виновны, тем более вряд ли брат Ансельм будет менять занятую им позицию о свершившемся Божьем суде. Я решил наблюдать за монастырскими братьями в надежде найти какую-нибудь зацепку и обратил пристальное внимание на поведение брата Тегвана.
Брат Тегван весь день проводит в библиотеке. Я навестил его под предлогом посмотреть последнюю, не оконченную работу Иоанна Скотта – гомилию на Откровение Иоанна.
– Он почти её завершил, – сказал брат Тегван. – Мечтал поднести королю Альфреду для торжественной рождественской литургии. Оставались небольшие стилистические мелочи и краткое рассуждение против Гермеса Египтянина (25) – о ложных богах и душах, вызываемых из статуй. Учитель считал, что во время войны с язычниками данами это важно.
– Расскажи мне, что за человек был аббат?
– Лёгкий человек, – сказал брат Тегван. – Хотя и тучен. Как-то принято считать, что настоящий философ всегда угрюм и погружён в себя. Брат Иоанн был хохотун, любил посмеяться над собой, иногда над другими. Не удивлюсь, если в молодости он был большим забиякой.
– Он ведь почти всю жизнь был мирянином. Ты что-нибудь знаешь о его семье?
– Одна из немногих тем, на которые он не любил разговаривать. Однажды обмолвился, что в юности в Ирландии у него была девушка, они собирались пожениться. Во время нападения норманнов эту девушку угнали в рабство. С той поры, как он выразился, перефразируя Боэция, утешается философией (26).
– История, похожая на выдумку, – сказал я. – Во всяком случае, где-то я слышал подобное.
– Может быть, – сказал брат Тегван. – Брат Иоанн полагал, что его книги интереснее, чем его жизнь.
– Ты ведь читал книгу «Перифюсеон»?
– Очень внимательно, – сказал брат Тегван. – Задавал Учителю вопросы, когда мне было непонятно.
– Чем же она так крамольна? Или почему могла вызвать раздражение во франкских научных школах?
– Нет в ней никакой крамолы, – убеждённо сказал брат Тегван. – Просто франки как-то быстро закостенели в своём понимании истины. Не все, конечно, Иоанн Скотт рассказывал, что епископ Лана Пардул был в восторге после прочтения его книги и некоторые другие тоже. Многим же проще не читать ничего кроме того, что уже есть у признанных авторитетов. Ты можешь сам изучить «Перифюсеон», два экземпляра находятся в библиотеке, их привёз с собой Иоанн Скотт, и ещё один – у брата Ансельма, я переписал по его просьбе.