Эрос и Танатос
Шрифт:
Она улыбнулась, взяв в руку розу, которую я ей подарил.
– Спасибо. Тронута… Роза пахнет розой, что сегодня не часто встретишь, – сказала, нежно ткнув в цветок точёный носик с чуть вздыбленными крыльями.
– Пройдёмте, товарищ майор, – игриво скомандовал я.
Она с улыбкой посмотрела мне в лицо (я уже понял, что такой прямой взгляд был ей свойственен):
– Слушаюсь, товарищ полковник.
Я воспринял это как комплимент. Я действительно носил на погонах три звезды, но 1) -маленькие и 2) -двадцать лет назад, на офицерских двухмесячных сборах; кроме того – 3) -её слова отсылали к нашему недавнему разговору о книге Маркеса, которого, как выяснилось, мы оба любили.
– Вы преувеличиваете, – уклончиво парировал я.
Наш
Потом мы поехали смотреть квартиру. Пили чай. Лера с интересом рассматривала тётушкино ретро-жилище.
– А, знаете, я подумаю, – оживлённо говорила она. – Неплохая квартира. В хорошем месте… А почему вы продаёте её? Ведь вы могли бы её сдавать.
– Мне нужны деньги на новую квартиру. Детишек двое – растут, скоро тесно будет.
– Понятно. А моя дочка сейчас в Минске, на каникулах. У бабушки.
Повисла неловкость. Был седой северный вечер, начало девятого, дела были обговорены, надо было расставаться, но этого не хотелось, как мне показалось, не только мне, но и ей. Мы доехали на такси до Дворцовой площади, погуляли там, потом взяли билеты на прогулочный теплоход по Неве.
Мы все больше и больше привязывались друг к другу – Лера рассказывала мне о Питере, о том, как росла здесь девочкой в семье, где папа был морским офицером, а мама – врачом, о том, как училась в медицинском институте, потом по приглашению пошла работать в милицию, ставшей потом полицией…
– А ты вспомни, – говорила она мне, когда мы уже перешли на «ты», – ведь в советское время милиционеры очень остро оскорблялись, если их кто-то – ну кроме иностранцев – называл полицейскими. Ну что ты! Могли задержать и отправить в «обезьянник». Так оскорбить советского милиционера!
– Это вроде того, как если бы нашего разведчика обозвали шпионом! – поддакнул я.
– Да не приведи господь! – нарочито «по-бабьи» отреагировала Лера и засмеялась. Я заметил проявившуюся от улыбки паутинку под её глазами.
Я тоже рассказал о себе, в основном о своей научной работе, о том, что Александра Македонского, скорее всего, отравил никто иной как его учитель и наставник Аристотель, который таким образом отомстил своему выросшему ученику за убитого племянника.
Ночная Нева, словно чёрная лента в разноцветных огоньках, несла наш теплоход вместе с нами, кажется, к водовороту нового этапа наших взаимоотношений.
Мы стояли на палубе, и она вдруг сказала:
– Хочешь, расскажу тебе о самом счастливом дне в моей жизни?
– Ну конечно…
– … Был у меня дядя, – дядя Володя, жил он далеко, в маленьком городке на Дунае, – начала она рассказ. – Я туда часто приезжала девочкой на каникулы. Как-то раз поехали мы на рыбную станцию, где дядя Володя работал лаборантом. По долгу службы он проверял состояние воды в рыбоводческих бассейнах, здоровье мальков, рыбной поросли, ну и что-то в этом роде.
Приехали. «Подожди меня часок», – попросил дядя Володя. – «Хочешь, поспи в машине. Или погуляй. Тебе со мной нельзя – санитарные требования, уж извини».
А места вокруг удивительные. Тишина. Журчание, плеск воды в плавнях. Вскрики пеликанов (настоящих пеликанов, с зобами, я и не знала, что они водятся у нас в стране, вернее, – водились, ещё в той стране, большой). Пеликаны близко к себе не подпускали, ими можно было любоваться только издали, когда они ходили стайками
Я молчал. Теплоход вскоре причалил к пристани.
Утром мы пили с ней крепкий кофе в моей, необжитой мною, питерской квартире, наши глаза слипались от бессонной бурной ночи. Все смешалось в моих ощущениях – и сонливость, и душевный подъем от того, что произошло между мной и этой женщиной, и льстившее мужскому самолюбию осознание, что она была моей, и нам обоим было хорошо. Мы ни о чём друг друга не спрашивали. Я не знал, есть ли у неё близкий друг или нет, она не спрашивала меня о моей семье. Странно, что я не испытывал угрызения совести от того, что изменил своей жене, которую любил. Просто майор Лера была настолько другой по сравнению с моей спутницей жизни, что сравнивать их было бы странно. Лера возила в контейнере отрезанную голову, а моя жена чувствовала себя дурно от одного вида крови и не могла потрошить курицу или рыбу, предоставляя это удовольствие мне; Лера так интересно и много говорила, рассказывала о себе, была откровенна со мной, в общем-то чужим ей человеком, а из моей жены часами нельзя было вытянуть слова, что, впрочем, объяснялось её профессией: она была флейтисткой в оркестре и больше привыкла общаться с миром посредством инструмента, нежели артикулировать слова и складывать из них фразы. Разве можно изменить женщине с инопланетянкой? Мне казалось, что нет, а Лера в моем представлении именно таковой и была. Хотя, возможно, всё наоборот – «инопланетянкой» как раз была моя жена… Впрочем, запутаться можно легко, лучше отложить анализ ситуации…
Лера уехала на службу, в свой полицейский институт. Я остался дома, стал разбирать книги и вещи покойной тётушки. После романтической, нежной ночи мне меньше всего хотелось ходить с Лерой по риэлторам и нотариусам. Не хотелось такого прозаического, приземлённого, коммерциализированного продолжения. Тем более окончания. Но ведь связывали нас и эти дела. А то, что случилось сегодня ночью – я не понимал тогда, чем именно это было с её стороны: прихотью, желанием заполнить ноющую пустоту в душе, призывом накопившегося либидо молодой женщины – или чем-то ещё, что не дано было мне уразуметь? Мне казалось, что наша сделка по купле-продаже квартиры может несколько опошлить то немногое, что зародилось между нами, пусть и безо всяких претензий на серьёзное продолжение.
Но зря я опасался: все дела уладились на удивление легко и быстро. Мы поехали с ней к её знакомому риэлтору, бывшему однокласснику, который принял нас тепло и деликатно, с чаем-кофе, быстро помог всё оформить, вместе с нами пошёл к нотариусу, который работал на соседнем офисном этаже. Следующий день у нас ушёл на раздачу автографов разным конторам и архивам, визит в банк и – всё, сделка свершилась. Я даже не успел накопить раздражение, которое обычно сопутствует мне при решении всяких жилищно-коммунальных вопросов. Да ещё и деньги появились, что было приятно, скрывать не буду.