Эрос и Танатос
Шрифт:
– Нервничаю я, Мотя.
– Все будет хорошо, моя милая, не волнуйся, – без всякого малороссийского акцента сказал Матвей. – Ты ложись спать, а я… погуляю, покурю… во дворе…
Она сложила на груди руки, её знобило. Кивнула и молча открыла временную железную, некрасивую пока, ещё некрашеную дверь в строящийся кирпичный дом и прошла в единственную готовую комнату. Вскоре в окне этой комнаты погас свет.
А через час подрулил Линза. Он отпустил водителя, потом долго курил на крыльце сигару, видимо, прихваченную из клуба, щурился на яркую луну. По-хозяйски обошёл дом, посмотрел, как заполняется бетонный пояс. И вдруг замер, зашатался, стал оседать и уносящимся в никуда сознанием успел понять, что ему воткнули нож в шею.
Золотая цепочка порвалась и упала в траншею, затем в неё свалился
В траншее, ждавшей своей партии бетона, упокоился муж Наташи, которого она давно возненавидела и долго терпела. Всего несколько минут назад она была его женой, а теперь стала вдовой. «В какую секунду она стала вдовой? – вдруг подумал Матвей. – Как это можно вычислить?»
Матвей бросил мокрый красный нож вслед за цепочкой и Линзой. Потом быстро, действуя как стремительный робот, завалил труп приготовленным в подвале дома бетоном в нескольких тачках, припрятанных за мешками с гидроизоляцией. В бетон он заблаговременно добавил замедлитель схватывания.
И вот ещё один участок бетонного пояса вокруг строящегося коттеджа готов.
«Древние славяне при закладке дома приносили в жертву скот и домашнюю птицу, укладывали их в фундамент. А ведь семиотика этого обычая – это жертва как основа сотворения мира. Мир наш возведён из жертвы, если верить космогоническим преданиям… А библейский жертвенный ягнёнок?.. Но Линза – не агнец, хоть и отдан на заклание», – думал Матвей, во дворе поливая руки водой из пластиковой бутылки (той самой, что стояла днём в тени малинового куста) и долго вытирая их полотенцем. Устало сел на ступеньку короткой лестницы, затянулся сигаретой и выпустил дым, представляя себе, что вместе с этим дымом, в виде этого дыма уходит в небо его нервное напряжение и досада от странной и запутанной ситуации. Потом он ещё раз осмотрел новый фрагмент бетонной опояски: всё аккуратно. Равнодушные ко всему от накопившейся усталости гастарбайтеры и не заметят поутру, что серая окантовка вокруг дома стала длиннее на два метра, и на столько же стала короче пустая траншея.
Матвей вошёл в комнату. Наташа лежала в кровати с открытыми глазами, её колотило, она постукивала зубами. При свете луны лицо её было белым.
– Всё? – глухо спросила она.
– Да.
– Закопал?
Он тяжело перевёл дыхание:
– …Забетонировал.
– Иди ко мне, быстрей.
Он обнимал её, они любили друг друга, он шептал ей нежные слова, они пили виски, курили сигареты и сигары, а она все никак не могла успокоиться.
– Боже мой, боже, – шептала она, – это же грех, этот грех ложится на нас обоих… Но теперь мы вместе, навсегда, да, Мотя?
– Конечно, Наташенька, любимая моя…
Луна сверкающей монетой висела в окне. Матвей встал с кровати и задёрнул черно-серые клетчатые шторы. Наташа плакала, вытирая слезы простыней и маленькой подушкой из цветных лоскутков. Постепенно успокаивалась. И неожиданно спросила:
– А бетон уже схватился?
– Пока не полностью. Ещё около часа, и… и будет монолит.
– Ясно… Сегодня полнолуние… Знаешь что, – она заговорила почти спокойно. – Почитай мне, пожалуйста, то стихотворение, как тогда в мае, когда мы познакомились. Ну, на палубе, когда мы подходили ночью к Валааму. Это когда, помнишь, сильно опоздали из-за шторма на Ладоге. Тоже ведь было полнолуние. Про полнолуние почитай. А?
– Про полнолуние? Тебя понравилось?
– Да. Очень. Это твоё было или ты тогда обманул меня? Наверное, хотел мне понравиться? – она судорожно перевела дыхание, попыталась улыбнуться.
– Конечно, хотел. Но не обманул. Да, сам сочинил. К одному спектаклю, но не для ТЮЗа, а для другого театра. Но оно не понадобилось…
– Ну почитай…
Он, лёжа, подперев рукой голову, стал негромко декламировать:
Белая луна из обрывков снов…И они меня в эту ночьТак пугают и мучают.Смутная вина из осколков слов…И они мне царапают душуУглами колючими.Быть или не быть?Жить или не жить?Может –– Хватит, милый… Спасибо. Дальше не надо. И так на душе тяжко.
Она почти по-детски всхлипнула… потом вдруг изменилась, напряглась, сверкнула при инфернальном лунном свете неприятной, злой улыбкой:
– Бетон скоро схватится… Знаешь, а он… – она быстро сглотнула, как будто подавившись словом «он» и продолжила: – он другой могилы и не заслуживает. На нём самом крови, что этого бетона в траншее.
Матвей молча кивнул.
– Всё, больше не хочу о нём… Давай спать, мой хороший… Завтра тебе снова играть роль гастарбайтера… Знаешь, – она погладила его по голове, нежно, по-матерински, – и хорошо, что тебя уволили из этого дурацкого ТЮЗа, ну сколько можно зайчиков и буратин изображать… ты ведь рассказывал… Ты ведь не мальчик… Знаешь что, – она оживилась, – я этот недострой продам, и уедем мы с тобой жить, скажем, в Испанию. Или… ну не знаю… на Кипр, может быть… Подумай об этом, ладно? Ну что нас тут держит?.. И вообще – мы с тобой в этой жизни не артисты, а режиссёры. Правда? По большому счёту. Что, разве нет?
– Ну-у… я подумаю обо всем этом.
– Подумай, мой милый… Я люблю тебя больше всего на свете.
– И я тебя…
Она обняла его и забылась тревожным сном, чуть брыкаясь и всхлипывая от не отпускавшего её стресса. Рядом, через каменную стену, под бетонным саркофагом лежал труп её мужа с перерезанной шеей.
Матвей прикрыл глаза. Он не спал. Он чувствовал, что очень устал. И не только от сегодняшней работы, от напряжения, от казни у края траншеи. Он устал от всей этой истории. Лицензия на ликвидацию Линзы была выдана, когда появилась информации о его переговорах с иностранцами о контрольном пакете акций. Речь шла о заводе по производству оправ для очков. («Оправы, очки… – так вот почему мне снились эти странные красные очки! Красные от крови?» – подумал Матвей). Оправы оправами, но предприятие по производству мирного и безобидного товара в случае войны быстро конвертировалось в завод по изготовлению пороха. Сырьё, материалы – те же. Переналадка оборудования – несколько дней. Но то ли по недомыслию, а скорее – по злому умыслу – завод стратегического значения не был включён в список предприятий, приватизация которых с участием иностранного капитала категорически запрещалась. Этим пробелом и воспользовался толстошеий и свинцовоглазый бывший вор в законе, а впоследствии авторитетный делец Феликс Токарев, в своих кругах именуемый кличкой Токарь.
В их сводках и ориентировках он проходил под другим псевдонимом – Линза. Ни посадить, ни даже задержать его по закону не удавалось – Токарь-Линза был умён, хитёр, изворотлив и не жалел денег на взятки. Матвей Белоколос, старший лейтенант секретного спецподразделения «Тетива», несколько месяцев подбирался к решению задачи, получил санкцию действовать через жену Линзы… и вот вопрос закрыт. Точнее – зарыт. В бетон вмурован труп человека, представлявшего угрозу государственной безопасности.
Дело сделано. На душе Матвея немного полегчало, словно стала отпускать в душе некая тетива, последние месяцы туго натянутая. А что дальше?.. Матвей не хотел об этом думать… Есть задачи державные, есть присяга, а есть личные переживания… Занозой свербит в сердце необходимость покинуть эту женщину. Теперь ему надо думать о своём мотивированном уходе. Уходе от дурацкой бытовки, от кирпичного дома с трупом в качестве краеугольного камня… И от неё, от этой зеленоглазой женщины. Они с ней должны навсегда исчезнуть из жизни друг друга.
Женщина успокоилась и спала теперь глубоко. Матвей высвободил руку из-под Наташиной головы, бесшумно вышел из дома и неспешно отправился в постылый вагончик на краю опушки.
Всю ночь его терзал навязчивый сон, где снова лентой переливались, сворачивались, превращались друг в друга никогда не виданные им красные очки, давно оставшаяся в детстве чёрная кошка и влюблённая в него, красивая, нежная, решительная, жестокая, зеленоглазая…
Луна нагло отбивала сон, светила в окно бытовки, где не было штор.