Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)
Шрифт:
— Георг, это смертный грех, твое сердце будет разбито. Это гибельный путь. А если дядя узнает…
— Если узнают, мне конец.
— Брось его!
Брат повернулся ко мне с кривой улыбкой:
— Можешь бросить Уильяма Стаффорда?
— Это совсем другое дело! Ничего общего. Уильям любит меня честно и искренне, и я люблю его. А это…
— Ты тоже не без греха, просто тебе повезло, — горько уронил брат. — Какое счастье — любить того, кто может ответить на твою любовь. А я просто люблю, люблю, люблю. Остается только ждать, пока моя страсть перегорит.
— Думаешь, перегорит?
— Непременно. Все, чего добиваюсь,
— Ох, Георг! — Я положила ладонь на его руку. — Бедный мой братик.
Опять этот голодный болейновский взгляд.
— Тебя ждет гибель.
— Может, и так, — ответил он беспечно. — Но Анна спасет меня. Анна и мой племянник — будущий король.
Лето 1533
Анна не отпустила меня в Гевер на лето, хотя роды ожидались только в августе. Поездка по Англии от одной усадьбы до другой в этом году не состоялась, все планы изменились. Разочарование было горьким, я с трудом выносила присутствие сестры. Но мне приходилось каждый день сидеть рядом с ней, слушать бесконечные рассуждения о том, каким великим королем станет ее сын. Каждый должен был нанести Анне визит, каждому полагалось ей поклониться. Ничто не имело значения — только Анна и ее живот. Она стала сосредоточием всей придворной жизни — и ничего не могла решить. В этой неразберихе никто не знал, что делать, тем более куда ехать. Генрих с трудом расставался с ней, даже ради охоты.
В начале июля Георг и дядюшка отправились с миссией к королю Франции — сообщить, что наследник английского престола скоро появится на свет. Пора заручиться поддержкой французов на случай, если испанский император захочет выступить против Англии в ответ на недавнее оскорбление, нанесенное его тетке. Они пытаются добиться встречи с Папой — отношения Рима с Англией должны сойти с мертвой точки. А я снова прошу Анну обойтись без меня до родов.
— Я хочу в Гевер. Ужасно соскучилась по детям.
Анна качает головой. Лежит на кушетке, поставленной в эркере, все окна открыты настежь, с реки дует свежий ветерок, но она вся в поту. Платье туго зашнуровано, корсаж неудобно сдавливает разбухшую грудь. Спина ноет даже на подушке, расшитой жемчугом.
— Нет, — говорит она коротко.
Понимает, что я собираюсь спорить.
— Прекрати, — просит раздраженно. — Если уж я не могу попросить как сестра, то прикажу как королева. Разве ты сама не хочешь побыть со мной? Я же тебя навещала.
— Ты увела моего любовника, пока я рожала ему сына.
— Мне велели. Ты на моем месте сделала бы то же самое. Мария, я без тебя не обойдусь. Как можно убегать, когда ты нужна?
— Зачем я тебе?
Румянец исчез, она бледна как мел.
— Что, если роды убьют меня? Вдруг что-нибудь пойдет не так и я умру?
— Анна…
— Нечего меня жалеть. Зачем мне твое сочувствие? Просто будь здесь и защити меня.
— О чем ты?
— Если они смогут извлечь ребенка, убив меня, я и пенса не дам за свою жизнь, — говорит она с горечью. — Принц Уэльский важнее королевы. Королева всегда найдется, а принцы нынче редки.
— Но как я смогу их остановить? — слабо протестую я.
— Знаю, от тебя толку мало, но ты же сумеешь позвать Георга, а он скажет королю, и меня спасут.
Ее безрадостный взгляд на жизнь заставляет меня замолчать. Но, вспомнив о собственных
— Ребенок родится, с тобой все будет в порядке, а я уеду в Гевер.
— Когда ребенок родится, можешь идти к черту.
Оставалось только ждать. Но в эти жаркие дни лета, когда, казалось, ничего не может произойти, из Рима пришли ужасные новости. Папа в конце концов принял решение против Генриха — король должен быть отлучен от церкви.
— Что? — спросила Анна.
Дурные вести принесла жена Георга Джейн Паркер, только что ставшая леди Рочфорд. Она обо всем узнавала первой.
— Отлучение от церкви! — Даже она была потрясена. — Все англичане, сохранившие верность Папе, не должны подчиняться королю. Может напасть Испания. Это будет священная война.
Анна побелела, как жемчуг на ее шее.
— Уходи, — вмешалась я. — Как ты смеешь являться сюда и тревожить королеву?
— Поговаривают, она и не королева вовсе. — Джейн уже шла к дверям. — А если король бросит ее?
— Убирайся! — заорала я и кинулась к Анне.
Она заслонила живот рукой, защищая ребенка от беды. Я ущипнула сестру за щеку, ее ресницы дрогнули.
— Он заступится за меня, — прошептала Анна. — Кранмер сам обвенчал нас, короновал, нельзя же все отменить.
— Конечно нет. — Уверенности мне не занимать, а у самой в голове: „Еще как можно, кто станет спорить с Папой, когда в его руке — ключи от Рая. Король подчинится. И первой жертвой будет Анна“.
— Господи, хоть бы Георг был здесь, — простонала Анна. — Если бы он был дома!
Через два дня брат вернулся из Франции, привез паническое письмо от дядюшки с требованием ответа — что делать дальше, как вести переговоры, как преодолеть гибельный кризис. Король отослал Георга обратно с приказом дяде немедленно прервать переговоры и вернуться в Лондон. Все мы замерли в ожидании.
Дни становились все жарче. Строились планы, как защитить Англию от испанского вторжения, священники как ни в чем не бывало читали проповеди, но сами не знали, на какой они стороне. А некоторые церкви вообще закрылись, пережидая кризис, никто не мог ни исповедоваться, ни помолиться, схоронить умершего или окрестить ребенка. Дядя Говард просил короля отпустить его обратно во Францию — умолять Франциска урезонить Папу. Никогда я не видела дядю в таком ужасе. Один Георг оставался спокоен и перенес все свое внимание на Анну.
Как будто он решил, бессмертная душа короля, будущее Англии — слишком высокие материи. А вот охранять ребенка во чреве сестры — дело полезное.
— Это единственная гарантия, — заявил мне брат. — Родится мальчик — мы в безопасности.
Каждое утро он являлся к Анне, садился рядом с ней на кушетку в амбразуре окна. Если в комнату входил Генрих, Георг сбегал, но как только король уходил, Анна откидывалась на подушки и звала брата. Она никогда не показывала Генриху, какое напряжение испытывает. С ним она была, как всегда, обворожительной. Сразу же показывала характер, если он осмеливался спорить, и ничем не выдавала свой страх. Никто не знал, как она боится, кроме нас с братом. С королем она оставалась свежей, очаровательной, кокетливой. Даже на восьмом месяце она могла так стрельнуть глазами, что у мужчины дух захватывало. Мне приходилось присутствовать при ее разговорах с королем, и я видела — каждый жест, каждое слово посвящено тому, чтобы доставить ему удовольствие.