Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
– Я понимаю, - тем временем, продолжает она, - что ваши приключения в этом году, опасности, которые вы все пережили, делают вас старше. Безусловно, ваше участие и ваша роль в этой войне не могут не вызывать уважения. С этим никто и не спорит. Однако, и это я вас прошу хорошенько запомнить, вы по-прежнему остаетесь студентами Хогвартса, студентами моего факультета. И я не позволю вам позорить его своим поведением.
– А чем мы его так позорим?
– спокойно спрашивает Рон.
– Хотя бы тем, мистер Уизли, что позволяете себе целоваться и, простите, обжиматься с мисс Грейнджер в общественных местах!
Мак
– Но мы собираемся пожениться!
– еще пытается возразить Рон.
– Без согласия родителей?
– Мак Гонагалл чувствует себя триумфатором и все больше напоминает мне незабвенную Амбридж.
– Мы совершеннолетние!
– Вы студенты! Это Вам ясно, мистер Уизли?
– Рон, - тихо-тихо говорит Гермиона, - не надо никому ничего объяснять.
– И я могу себе представить, судя по тому, что я увидела сегодня днем, каков характер ваших отношений!
Наш декан не унимается, видимо, желая добить их обоих до конца. И даже мое присутствие ее не смущает. Герми все больше краснеет, судорожно теребит цепочку на шее, до красных пятен сжимает тонкие пальцы.
– Подобные отношения совершенно недопустимы в стенах школы! Я сегодня же наложу заклятие на лестницу в Гриффиндорской спальне, так что не только Вы, мистер Уизли, не сможете «навещать» мисс Грейнджер, но и для нее спальня мальчиков станет недоступной. Я ясно выражаюсь?
Они оба молчат, опустив головы. Я бы тоже не знал на их месте, что сказать. Но вот при чем тут я? И когда я уже открываю рот, чтобы заступиться за них, она, наконец, добирается и до меня:
– Что же до Вас, мистер Поттер, Вы, вероятно, сидите здесь сейчас и размышляете, а при чем тут собственно Вы? Я сейчас объясню Вам. Дело в том, что вы все трое, видимо, решили, что общие правила и законы для вас не писаны?
Я непонимающе смотрю на нее. Что такого сделали Рон с Герми? Полшколы целуются и обжимаются, если угодно так выражаться. Со мной что не так? Или ее просто выводит из себя наша исключительность?
– Мистер Поттер, - она поджимает губы, хотя, кажется, больше уже некуда, они и так вытянулись в тонкую-тонкую ниточку, - Вам не кажется, что Ваше пребывание в апартаментах директора Хогвартса несколько затянулось?
Вот блин! Она что, догадалась? Не могла она догадаться! Это просто невозможно!
– Вы вполне здоровы, о чем свидетельствует Ваша энергичная беготня по школе в последние дни. Я не понимаю, почему Вы продолжаете пользоваться гостеприимством директора до сих пор. Безусловно, пока Вы были между жизнью и смертью, в этом была прямая необходимость. Но вот сейчас? У господина директора достаточно забот кроме Вас. Вам льстит подобное внимание? Я даже могу понять, что он разбаловал вас, пока Вы были больны. Но Вы же не можете не видеть, что отвлекаете его, мешаете ему, наконец! Почему бы Вам сегодня же не вернуться в гриффиндорскую спальню?
Мне кажется, меня поразил гром. Я открываю и закрываю рот, но не могу ничего из себя выдавить. Да и что я могу ей сказать? Что я не могу жить без него? Вот она обрадуется!
– Что же Вы молчите, мистер Поттер?
– Минерва Мак Гонагалл смотрит прямо мне в глаза. И глаза у нее, как у птицы, словно неживые.
«Да потому что мы не просто так спим вместе, черт побери, потому что мы почти любовники и только его страх за меня отделяет нас от последнего шага, потому что вчера мы впервые уснули рядом и нас не разделяло ни единого клочка одежды, потому что я хотел, чтобы его запах оставался на мне до утра, нет, навечно… Потому что я принадлежу ему без остатка. А он мне? А он?»
– Да, госпожа декан, Вы совершенно правы, - четко отвечаю я, падая на дно глубокого колодца своих страхов.
– В таком случае, молодые люди, я вас больше не задерживаю. Надеюсь, мы поняли друг друга. И простите, если я была чрезмерно резка с вами. Но все, что я делаю, делается для вашего же блага. Вы студенты моего факультета, и я ожидаю от вас достойного, нет, образцового поведения. Вы сейчас - живая легенда, - она несколько смягчается к концу нашего разговора, успев уже, однако, в своей сокрушающей невинности нанести страшные раны, - на вас будут равняться новые поколения студентов Хогвартса!
У нас хватает выдержки, чтобы вежливо попрощаться, доплестись до гриффиндорской гостиной и молча упасть в кресла. И Гермиона, наконец, сможет закрыть пылающее лицо руками и просто разрыдаться в голос. А я уроню голову на руки и зароюсь в свои лохмы. И только Рон, поверженный, но непобежденный, гордо призовет Добби, чтобы тот принес нам всем ужин, а мне еще и зелья.
– Так же нельзя, нельзя, - сквозь слезы, как заведенная, повторяет Герми.
– Весь этот год… а теперь еще и это… Как она может так унижать нас?
– Она считает, что мы дети, ее студенты, Герми, - откликаюсь я, не поднимая головы.
– Она думает, что мы те же, что ушли отсюда после похорон Дамблдора два года назад. И она полагает, что все, что мы пережили за этот год, это приключения. Даже смерть. И что мы сейчас встанем, повяжем гриффиндорские галстучки, оденем парадную форму, причешемся, достанем из сумки учебники - и вперед!
И тут мы внезапно переглядываемся. А что? Это идея! Мы сейчас умоемся, причешемся, начистимся, вырядимся, как паиньки, в гриффиндорскую форму и будем ждать госпожу декана, которая явится зачаровывать лестницу в спальню мальчиков, чтобы развратница Гермиона не могла по ночам бегать к любовнику. Да, это детская идея, но она нам безумно нравится, так что к ее реализации мы приступаем немедленно.