Еще одна сказка барда Бидля

rain_dog

Я быстро юркаю наверх, скорее подальше от разъяренной главы дома Гриффиндора, а мне вслед, легко преодолевая лестничные ступеньки, поднимаются ее слова о моей безответственности, пренебрежении всеми правилами и указаниями, собственным здоровьем и директорской заботой, но голос Северуса, сейчас ровный и бесцветный, предназначенный для посторонних, вскоре заглушает ее - он уговаривает, шутит, но окончания разговора я уже не слышу, так как уже стою под струями горячей воды, подставляю им лицо, плечи, ладони и думаю - как же здорово, черт возьми, жить на белом свете этим жарким летом, убегать от грозы, когда мокрая высокая трава заплетает тебе ноги,

рыться в песке на дне ручья, ощущая в ладонях круглую обточенную водой гальку, пропускать сквозь пальцы мелкий речной песок. И даже бояться окрика декана - это тоже неплохо.

И вот я уже вытираюсь, повязываю вокруг бедер полотенце, а рука моя тянется к небольшой баночке с мазью, стоящей на столике у зеркала - раз я все равно здесь, почему бы заодно и не намазать шрамы. И вдруг вздрагиваю, чувствуя на себе взгляд Северуса. Я не заметил, когда он вошел, а сейчас он стоит сзади в паре метров от меня и… я не понимаю, что пугает меня в его глазах. Но в них будто темный туман и отзвук того самого желания, которое я впервые увидел тогда, под утро, когда пытался разбудить его своим неумелым поцелуем.

– Я сейчас оденусь, хорошо?
– быстро спрашиваю я.

– А мазь? Иди в кровать, я тебя сам намажу.

Он говорит это совершенно обычно, но странное выражение его глаз так и не меняется. И когда я прохожу мимо него, чуть задевая его плечом, потому что он так и стоит в довольно узком дверном проеме, меня словно обдает теплая волна - легко-легко, будто окутывая мои плечи.

Когда он входит в спальню вслед за мной, я смотрю на него несколько настороженно и, чтобы как-то разрядить обстановку, говорю:

– Ты тоже будешь на меня ругаться?

– Ругаться? Нет, даже не собирался.

Он открывает баночку, набирает мазь на пальцы. Так медленно… Или мне только так кажется, потому что я жду от него… Я сам не знаю, чего я там жду, потому что он, как обычно, просто осторожно проводит подушечками пальцев по тонкой белой ниточке шрама на плече. Но я отчего-то вздрагиваю.

– Ты что?
– удивленно спрашивает он, а вот этот взгляд… он никуда не девается.

– Ты так смотришь…

– Мне нравится на тебя смотреть, - говорит он очень тихо, и вдруг наклоняется, и проводит языком по шраму рядом, а потом целует эти тонкие переплетающиеся линии, чуть касаясь их губами, миллиметр за миллиметром

Я замолкаю, мне кажется, тишина над нами становится словно хрустальной, хрупкой, звенящей. А он, уже вовсе забыв про мазь, медленно-медленно скользит губами по причудливой, нарисованной белыми изломами карте, покрывающей мое тело. И когда он сдвигает в сторону полотенце, все еще прикрывающее мои бедра, я с ужасом и восторгом начинаю догадываться, что он задумал. Но этого же не может быть! Такое просто невозможно! У меня с ним… И когда я чувствую, как его губы касаются моего члена, я пытаюсь протестовать.

– Северус, но ты…

Мне страшно стыдно, я не представляю, как он может делать это со мной, мне ужасно этого хочется, но я же не могу этого ему позволить. И я тяну руки к нему, чтобы остановить его. В безумной надежде, что он все же не перестанет. А он просто мягко перехватывает мои запястья, чтобы я не мешал ему. Что он делает? Его язык просто дразнит меня, поднимаясь вверх, к головке, от самого основания, касаясь меня словно короткими мазками. А потом вдруг я внезапно сразу и глубоко погружаюсь в бархатное тепло его рта, несколько сильных движений, сдавливающих мою нежную плоть - и вновь дуновение воздуха, и

щекочущие дразнящие движения его языка у самого основания. Он хочет, чтобы я умер. В этом нет ни малейшего сомнения. И в тоже время мне так божественно здорово, я просто парю. Я готов проститься сейчас с жизнью, мне и надо-то совсем чуть-чуть. Я не хочу кричать или стонать, просто шепчу «Северус, ну что ты делаешь?», так невнятно, что он вряд ли слышит. Да и если бы слышал… Он же не остановится. И вновь жар его рта, губ. Бесконечность… Я вижу ее вполне четко - она переливается белой светящейся дорожкой перед моими глазами. Он отпускает мои руки, понимая, что я вряд ли в силах сопротивляться. И его жаркие ладони касаются моей кожи, тоже там, внизу, бережно, будто я драгоценность. Будто каждый участок моего тела - невероятное сокровище. И я не выдерживаю, хотя только что клялся себе, что ни за что не позволю себе кончить ему в рот, что это ужасно, что ему же не может быть это приятно…. Я вскрикиваю и, кажется, слепну на несколько секунд, а когда вновь осмеливаюсь разжать крепко сомкнутые веки, вижу его бархатные темные глаза, глядящие на меня сейчас с улыбкой и такой нежностью, от которой щемит сердце.

– Северус, но как ты можешь? Почему ты…

Он молча прикладывает палец к моим губам, обводит контур губ, скулы. И смотрит так, будто не может насмотреться. А потом наклоняется ко мне и шепчет:

– Сладкий, самый мой желанный мальчишка.

Я обхватываю его за плечи, крепко-крепко прижимаю к себе, вглядываюсь в непроницаемые черные зрачки в нескольких сантиметрах от моих глаз.

– Почему ты делаешь для меня все это?

– Мне просто этого хочется, Гарри, - он улыбается.

– Но а ты? Ты же тоже…Почему ты не хочешь ничего для себя?

– Думаешь, мне не хочется ворваться в твой маленький горячий рот? Думаешь, что я не хочу тебя?

У меня мурашки бегут по коже от его слов, от манящей затягивающей тьмы его глаз. Я поднимаю руку, провожу дрожащими пальцами по его щеке, губам. А он вновь шепчет, так же завораживающе, обещающе:

– Ты такой хрупкий, уязвимый, Гарри. Дрожишь в моих руках. Мальчишка, маленький, желанный мальчишка. У нас впереди вечность, ты помнишь? Зачем нам торопиться?

* * *

Торт из маггловской кофейни.

А вот о моей выходке с ручьем он вспоминает вечером, когда мы пьем чай на балконе, смотрим на закат над озером на фоне абсолютно безмятежного неба. Последние случайные тучки покинули его окончательно и бесповоротно, обещая завтра палящую жару. Я, наверное, впервые так четко за последние дни ощущаю себя его любовником, да, таким вот желанным мальчишкой для этого взрослого мужчины, сидящего сейчас рядом со мной. И я опускаю глаза и краснею. В этом есть что-то притягательное, немного порочное, пугающее, но мое счастье сейчас выглядит именно так… А он говорит, как ни в чем не бывало:

– Послушай, Гарри, думаю, тебе надо чем-то заняться.

– Чем?
– удивленно спрашиваю я.
– Вы же все меня сами никуда не пускаете, кормите, гулять выводите, - я даже фыркаю от смеха.
– Чувствую себя комнатной собачкой ценной породы.

– Думаю, с этим как раз и следует заканчивать. Иначе скоро от безделья тебе придет в голову лазить по деревьям или пугать по ночам Филча.

– Ты считаешь меня маленьким ребенком?

– Нет, - медленно произносит он, так что я явственно ощущаю в его голосе отзвуки совсем иных мыслей, - не считаю. Поэтому и хочу, чтоб у тебя было дело.