Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
Меня посещает мысль зайти вот прямо сейчас в библиотеку и еще раз взглянуть на «Святого Себастьяна», провести пальцами по голубому фону, удивиться равнодушным женщинам на нереальном белом балконе. Но потом я передумываю. Зачем рядиться в чужие одежды? Смотреть на лицо святого и думать о том, а было ли у него это «а вдруг»? Нет, не было. Понял бы он меня, если б я сказал ему, что завтра умру, а мне нет еще и восемнадцати? У него светлое лицо, и мне хочется думать, что, умирая на освещенной солнцем площади, он уже ясно различал очертания того мира, что выше неба…
Так что я миную библиотеку и иду прямо к Снейпу, залезаю в его шкаф и достаю темный флакон с надписью «Сон без сновидений», а потом сразу же иду к себе, даже не испытывая искушения зайти в спальню и вдохнуть запах лаванды от его подушки. У меня больше нет искушений,
Но почему-то в моей комнате мне хочется найти что-то от него, от него для меня, эта мысль даже пытается согреть меня чуть-чуть, когда я открываю дверь, но нет, никаких знаков или записок, только на подоконнике пачка маггловских сигарет, как последнее желание. Я открываю окно, заваливаюсь на кровать и впервые делаю то, что всегда казалось мне неслыханным свинством - устраиваю подушку повыше, ставлю пепельницу прямо себе на живот и закуриваю. Я хочу немного подумать, может быть, в последний раз в жизни. Что ж, Поттер, тебе не думалось до этого все восемнадцать лет?
Я дурак, потому что любой нормальный человек на моем месте сразу бы догадался, что я последний крестраж. Я помню, как Снейп странно покосился на меня, когда мы рассказывали ему все, что знали о вместилищах души Волдеморта. Мы так свято верили в то, что их должно быть шесть, в то время как из воспоминаний Слагхорна было однозначно ясно, что Лорд задумал семь. Но не успел… Сказки доброго Дамблдора для глупого Гарри Поттера. Старик тоже не мог не понимать, что значат мои сны с нападением змеи на Артура Уизли в Отделе Тайн и прочими милыми сценками из повседневной жизни Волдеморта. Он шел в дом моих родителей, чтоб создать последний, седьмой залог своего бессмертия, и он его получил! Мои головные боли, моя способность чувствовать крестражи, я тянулся к ним даже сквозь время, как стрелка компаса к северу. И я ничего не понимал! Мерзко ли мне теперь, когда я знаю, что во мне живет часть чужой души? Нет, я ее не чувствую, зато хорошо чувствую свою, которая бы поплакала сейчас, но я ей не позволяю. Я знаю, что ОНО должно умереть во мне, но для этого почему-то нужен я, весь целиком, я, совсем другой, не такой, как он. И Снейп, зная все это, а он не мог не знать, запутывался длинными тонкими пальцами в моих волосах, сцеловывал слезы с моих висков и глаз и говорил, что все будет хорошо, и я молодец. Да, все, конечно, будет хорошо, но без меня. Именно потому, что я такой вот молодец…
Он, разумеется, знал все с самого начала, думаю, даже раньше, чем заточил нас в своем подвале. Но для него речь шла, впрочем, как и для Дамблдора, о жизнях тех, кто оставался в Хогвартсе, не хочу бросаться словами о том, что он денно и нощно думал о судьбе магической Британии. И это единственное, что для него сейчас имеет значение. Как там Дамблдор говорил про дементоров? «Они не ведают жалости…» И для меня по идее тоже важны жизни тех, о ком не говорят пророчества, просто я, к сожалению, тот, о ком эти самые пророчества говорят. И я тоже отчаянно желаю, чтоб эти жизни были просто прожиты - счастливо, ну, или не очень, радостно или грустно, на худой конец, богато или бедно. Да, потом, после того, как герои сойдут со сцены, растворившись в небытие. Если не я, то кто-то, например, Невилл с Луной, не сыграет свадьбу, не нарожает кучу кудрявых розовощеких детей Лаванда, не вырастут, блин, тыквы в огороде у Хагрида и некому будет в Норе по осени собирать яблоки. Вот, черт, какая лирика! Ну а Поттер должен умереть, потому что он молодец, герой, и, собственно говоря, именно для этого его и рожали на свет, а потом еще шесть лет в школе учили…
Я курю до тех пор, пока во рту не становится горько, а в горле не пересыхает. Тогда я встаю, закрываю окно, ложусь опять, бездумно смотрю в потолок и выпиваю зелье. И сплю, как и указано на этикетке, без сновидений.
Не знаю, сколько времени проходит, но я просыпаюсь от ощущения, что в комнате я не один. За окнами еще совсем темно, но у моего изголовья стоит серебристая фигура, наполненная бледным свечением. Патронус, его Патронус. Просто фигура, похожая на монаха или инквизитора в чем-то наподобие длинной рясы с наброшенным капюшоном, полностью скрывающим лицо. У всех нормальных людей Патронусы
А голос из под капюшона уже скороговоркой передает мне послание Снейпа:
– Лорд осадил Хогвартс и собирается начать штурм на рассвете. Не аппарируйте к главным воротам. Вам нужен подземный ход сразу за хижиной Хагрида. Сразу же отправь Рона и Гермиону в директорский кабинет за мечом Гриффиндора, пароль «Ultima ratio», Мак Гонагалл не может изменить его. Их задача - как можно быстрее уничтожить змею. С ними не ходи. Я тебя найду.
И Патронус истаивает в воздухе, а я сижу и почему-то думаю, что ultima ratio значит «последний довод». А вдруг, а может быть… Что может быть, глупый Гарри? Он приказал тебе избавиться от друзей, отослав их за мечом, а самому ждать его. Это может означать, думаю, только одно - мое участие в битве, в смысле, в рядах сражающихся, не предполагается. Что-то во мне никак не может до конца поверить в то, что он просто так возьмет и отдаст меня Волдеморту, но я знаю, что все это ерунда. Просто потому, что это нерационально. Просто потому, что Снейп не ведает жалости.
Ну, все, нам пора. Вытираем сопли, запихиваем их куда-нибудь поглубже и бегом будить Рона и Герми. Да, и одеться, разумеется. Некрасиво приходить к Лорду в пижаме!
И уже через несколько секунд тишину дома обрушивает тяжелый топот ног Рона и торопливое чертыхание Гермионы, которая никак не может попасть второпях в рукава куртки - и вот мы уже стоим внизу, немного растерянно глядя друг на друга. Я рассказываю им про меч, змею и пароль к кабинету Снейпа, они кивают и не успевают задать мне главный вопрос о том, что же собираюсь делать я. Наверное, они и мысли не допускают о том, что мы не пойдем туда вместе. А я люблю своих друзей и не собираюсь подрывать их боевой дух сообщением о том, что собираюсь сдаться Волдеморту и по-тихому склеить ласты.
– Блейки, - зову я, - открой нам, пожалуйста, выход из дома.
Малыш торопливо кивает, видимо, он каким-то непостижимым образом уже получил приказ от своего Великого Мастера, что-то там причитает на своем загадочном языке и вдруг, совершенно неожиданно, склоняется передо мной в глубоком поклоне. Значит, и этот маленький чертенок все про меня знает. Провожает, так сказать, в последний путь.
Мы беремся за руки и аппарируем и вот уже стоим на мягком подлеске за деревьями прямо позади хижины Хагрида. Здесь значительно теплее, чем в Греймор-хилл, и в нос нам сразу же бьют будоражащие весенние запахи пробуждающейся земли, травы и раскрывающихся почек. И птицы - десятки голосов, чириканье, трели, постукивание. Шорохи в траве.
– Господи, мальчики, как же здесь хорошо, - восторженно шепчет Гермиона, и Рон согласно кивает.
А я не реагирую - мой мир уже полностью выцвел, а стекла очков похожи на оптический прицел.
Уже светает, и первые лучи солнца, нежные и розоватые, падают на стены замка, который когда-то казался мне волшебным. Но сейчас я вижу просто серые камни, на которые падает свет, и ничего больше. Никакого волшебства, моя сказка закончилась.
На то, чтобы найти спуск в подземный ход, уходит какое-то время - мы пользовались им нечасто, потому что в школе он выводил к рыцарским доспехам в двух шагах от директорского кабинета и был плохо замаскирован. Так что угодить прямо в лапы директору или кому-то из преподавателей, которые вечно сновали поблизости, никому во дни нашего счастливого детства не хотелось. Мы обшариваем несколько валунов, которые выглядят так, будто их выворачивали из земли не совсем трезвые великаны, пока, наконец, не обнаруживаем камень, который довольно легко поддается на попытки его откатить. Вниз уводят полуобвалившиеся ступеньки, пахнет сыростью и холодом - несмотря на наступающую весну, подземное пространство еще не успело достаточно прогреться. И в тот момент, когда «мы», как думают Рон и Герми, уже готовы спуститься, а я размышляю о том, как мне изловчиться и провести их, в воздухе вокруг нас что-то меняется: внезапно легкий ветерок, только что едва обдувавший кроны деревьев, начинает крепчать - и вот уже деревца гнутся, словно перед грозой, а на безмятежное небо с огромной скоростью наползают тучи, больше похожие на клубы дыма. И стремительно темнеет.