Еще одна сказка барда Бидля

rain_dog

Не хочу я в больничное крыло. Эти безнадежные ряды коек, прием зелий по часам, отвратительная жратва. И потом я же просто не смогу! Год кочевой жизни, а тут мадам Помфри уложит в постель и будет хлопать надо мной крыльями, как перепуганная курица! Ну, пожалуйста, не надо! Я лучше на карачках вместе со всеми буду завалы разбирать.

– Минерва, Поттер останется со мной. Это не обсуждается. Я его не отдам ни мадам Помфри, ни кому-либо еще. Я его лечу и буду продолжать это делать, - о, как он резко это говорит! Не отдаст! Как-то жутковато звучит, а, господин директор? Не отдавай, я и не горю желанием.

–

Хорошо, хорошо, не хотите и не надо. Устроим его в директорских апартаментах, там достаточно места. Только ведь Вы будете заняты, Северус. А Вы сами знаете, какой он. Чуть отвернешься - а он уже летает на метле или пошел в Запретный лес, хотя минуту назад лежал себе спокойно в постели без сознания.

– Да уж, знаю, насмотрелся. Но, думаю, у меня найдутся убедительные аргументы.

Ох, найдутся! Интересно, какие. Опять Непреложный обет? Так мы их по три раза в день давать будем.

– Ну, вот и договорились. Как только сможете его перевезти, дайте мне знать. И, Северус, не обижайтесь, но эта Ваша глушь совсем не место для ребенка. Шутка ли дело - забраться в Исландию! Да здесь солнца отродясь никто не видел. Я чувствую себя так, как будто сижу в болоте. А мальчику сейчас нужно побольше света, солнышка. Друзья, наконец!

– Поттер не мальчик, Минерва!

Ну, кто бы сомневался! Уж тебе-то, конечно, это доподлинно известно! Так, а вот тут мы притормозим и дальше развивать эту тему не будем. Небезопасная она, эта тема. И он, видимо, тоже чувствует здесь подвох, потому что начинает ей что-то объяснять.

– Я лишь хочу сказать, что не надо относиться к нему, как к ребенку. Так же как и к мисс Грейнджер, и к мистеру Уизли. Они пережили за этот год столько, что не приведи Мерлин. Они совершенно взрослые люди. Я даже плохо себе представляю их в этом году в школе - уроки, отработки, походы в Хогсмид. Это просто абсурд какой-то!

Постойте-ка, господин директор! Я тоже нас в этом году в школе никак не представляю. Неужели это возможно? Хотя, почему нет? Мы же весь седьмой курс в лесу прогуляли. Ну, и не только в лесу… Мы не учились и не сдавали экзамены, у нас нет диплома. Да мы, блин, второгодники! А Северус у нас директор. Вот мы попали…Отработка, мистер Поттер! Да пошел ты!

– Вы же сами знаете, все, кто не учились в том учебном году, а таких немало, должны в этом году закончить Хогвартс. Это все магглорожденные дети, несколько полукровок, скрывавшиеся с семьями, ну и наша троица! И поблажек им делать не стоит.

– Да, поблажек им делать не стоит… Просто… не могу себе представить.

А чего ты, Северус, не можешь себе представить? Как я сижу у тебя на уроке, а ты вспоминаешь, как брал меня на этом гребанном черном алтаре? Как потом вливал в меня зелья, тащил в ванну, успокаивал? Как я плакал у тебя на груди, а у тебя дрожали руки? Как ты чувствовал себя извергом и все равно ничего не мог сделать? Я вздыхаю глубоко-глубоко. Дышим на счет, как учила Герми. Я не буду об этом думать. Все равно, все, что он делал, он делал для нас, для меня. Да, вот так правильно.

За дверью Мак Гонагалл начинает прощаться, говорит еще кучу всяких приятностей, требует подтверждения, что как только я буду в состоянии, мы сразу же отправимся в Хог и, наконец, с характерным шорохом юбок уносится в каминном

пламени.

Я наугад шарю рукой по тумбочке, честно говоря, очень тяжело, потому что руки едва слушаются, но надо хотя бы попытаться надеть очки. Потому что, если он закончил с Мак Гонагалл, он наверняка сейчас придет ко мне. А я хочу его видеть. Не размытую фигуру, а его лицо, глаза… Как он будет смотреть на меня после всего того, что произошло? Интересно, а он знает, что я знаю? Знаю, кто он на самом деле, кем он был для меня? Что произошло с того момента, как я, раскинув руки, взлетел навстречу облакам неподалеку от забегаловки с розовой вывеской? И сколько прошло времени? Наверное, достаточно много, раз я успел поймать Мирового Змея…

Вот он, стоит, опираясь о дверной косяк, руки скрещены на груди, опять черная рубашка, рукава которой на этот раз закатаны по самый локоть (вот же привычка у человека, ну, мешают тебе манжеты и длинные рукава, так носи футболки!). А его лицо… я никогда его таким не видел, или он не позволял раньше, чтоб я видел его таким. Видимо, с Мак Гонагалл он до последнего держал фасад, а теперь… Он совершенно изможден, тени под глазами, и в то же время он удивительно расслаблен и улыбается мне. У него абсолютно счастливые безмерно усталые глаза - он видит, что я очнулся и смотрю на него, так что все это предназначено мне.

– Привет, - и голос у него хриплый, курил, наверное, без перерыва, пока возился тут со мной, - очнулся?

– Ага, - отвечаю я и глупо улыбаюсь. Или мне кажется, что я улыбаюсь, потому что я пока плохо контролирую свои мышцы, даже мимику.

Он подходит ко мне, садится на край кровати. Раньше, когда он так делал, я боялся его, а вот теперь мне хочется подвинуться поближе. Наверное, в моих потусторонних странствиях моя голова все же пострадала. А он осторожно дотрагивается до моей руки, подносит мою ладонь к губам, целует пальцы, шрамы, которыми покрыта вся тыльная сторона моей ладони, запястье… Абсолютно целомудренно, безмерно нежно… Я точно сошел с ума.

– Гарри, прости меня, - говорит он совсем тихо и смотрит мне в глаза.

Я не могу оторвать взгляд. Морщинки вокруг глаз, тени в уголках… Мне хочется дотянуться до него, стереть эти тени, темные круги, но я не могу поднять руку. К тому же он все еще удерживает ее в своей. И я говорю ему то, что никогда раньше бы и не решился произнести, но сейчас это выходит совсем легко. То ли оттого, что я совсем ослаблен, то ли оттого, что глупо стесняться и бояться говорить что-то важное, раз уж сама Смерть отпустила тебя, садясь на мотоцикл и махнув на прощание рукой у стеклянной двери.

– Северус, ты все, что у меня есть. Как я могу на тебя обижаться? Ты с ума сошел?

Голос у меня сейчас никакой, даже и не хриплый, а почти беззвучный, шелест, просто движение пересохших губ. А он обнимает мои все еще поставленные домиком ноги и целует куда-то в коленку, прямо поверх одеяла, и прижимается к ним щекой. Прикрывает глаза. Я не знаю, что со мной сегодня творится, я просто понимаю, что с моими очками, видимо, что-то не то, потому что они вдруг перестают показывать четкую картинку, изображение плывет. В чем дело, до меня доходит, только когда он снимает с меня очки и вновь, как когда-то давно, сцеловывает мои слезы с глаз.