Еще одна жизнь

Назарова Елизавета Борисовна

– Вот, видишь, они не дошли до котловинки, наша постель свежа и чиста, - сказал Вильдам.
– Ну что? Здесь останемся или пойдем в "постель"?

– Нет. Здесь мрачно, темно. Я хочу под звездное небо, на мягкий ковер мха, - и они направились к проходу в котловину.

Здесь все было по-прежнему: отвесные стены, пружинящий мох под ногами и огромные звезды над головой. Но на этот раз сказочности и таинственности добавлял голубой свет, лившийся сверху от приветливо улыбающейся им полной луны.

– Она на нас смотрит, - прошептала Елена, запрокинув голову вверх.

– Ты ее стесняешься?
– спросил в полголоса Вильдам, уже расстегнув ее блузку.
– Пусть посмотрит, пусть полюбуется.

Он сам залюбовался ее обнаженной грудью.

Благодаря кормлению, ее груди увеличились, налились, каждая из них уже не умещалась в его ладонь, чтоб обхватить одну требовались обе руки, а сейчас в лунном свете они светились, словно два наполненных волшебным зельем сосуда. Ему захотелось припасть к ним и пить-пить чудесный нектар, заполнявший не только их, но и всю его любимую. Он принялся нежно целовать ее груди, но вдруг почувствовал, как сначала из одного соска, а потом из другого полились липкие, сладкие ручейки. До этого он вообще опасался прикасаться к груди Елены, но на этот раз не удержался, и вот, пожалуйста, драгоценная влага, несущая жизнь и здоровье маленькому существу, разливалась на его глазах. Он растерянно поднял к Елене голову. А она смотрела на него, прищурившись и усмехаясь.

– Что, не понравилось?

А молоко бежало и бежало, Вильдам подставил ладони, и оно медленно стало их заполнять. Он уже испуганно посмотрел на нее.

– Как его остановить? Оно же все вытечет, чем ты будешь Машеньку утром кормить?

Елена засмеялась.

– Все не вытечет. А ты отсоси слегка, чтоб через край не лилось. Или противно?

– А можно? Ей останется?

– Смотря, сколько выпьешь.

Он осторожно прикоснулся к одному соску губами, прижал его языком, в рот ему брызнула струйка молока. Он испугался и выпустил сосок.

– Ну, пожалуйста!
– умоляюще произнесла Елена.
– А то, я буду вся липкая, а мыться ледяной водой мне нельзя, застужусь, - и он принялся отсасывать молоко с каждого соска поочередно. Она застонала. Он остановился.

– Тебе больно?

– Нет. Продолжай, - сдавленным голосом проговорила она.

Когда дочка сосала ее грудь, она чувствовала небольшое наслаждение, но сейчас ее возбуждение поднялось на такую высоту, что она почувствовала приближающийся оргазм. Он это понял. И быстро, не выпуская соска изо рта, стянул ее и свои брюки, вошел в нее. Из ее горла вырвался, нет, не крик - рык блаженствующей львицы! Она вцепилась ногтями в его спину, побуждая его двигаться сильнее и резче. Голова ее металась из стороны в сторону, а "рык" сменился одним протяжным стоном, прерывающимся всхлипываниями, когда она набирала в грудь новую порцию воздуха. Ей казалось, что луна от смущения померкла, отвернулась, а звезды устремились прямо к ней, все ближе и ближе... Ее крик эхом отозвался в стенах их любовного убежища. Но Вильдам не остановился, он снова и снова, только меняя позы и ритм, добивался этого ее дикого крика, чувствуя приближение ее оргазма каждой клеточкой своего тела. Восторг обладания ею не покидал его, ему хотелось смеяться и кричать вместе с нею, но пока он сдерживал этот свой порыв, он мог продолжать. И он терпел, только постанывал и нашептывал ей нежные слова любви, когда она слегка затихала. Но и его терпению пришел конец. Дождавшись очередного пика ее ощущений, очередного вскрика, он дал себе волю и выпустил свой восторг наружу, ответив ей рыком настоящего льва, царя зверей, короля и хозяина своей львицы...Наверняка, это укромное место никогда не слышало столь яркого выражения бури любовных чувств, на которые могут быть способны живые существа, населяющие эту планету...

Оставшиеся у костра Дмитрий и Ирина, которые тоже время даром не теряли: целовались и приглушенно, уже в который раз, признавались друг другу в любви, - не раз слышали слабый шум за горами, как будто вскрикивала какая-то птица. Но на этот раз им показалось, что прорычал крупный зверь, тоже далеко, приглушенно, но они забеспокоились. Развели поярче огонь, проверили спящих детей в палатке и в машине, заглянули в машину Вильдама. Все мирно спали. Но, не обнаружив Вильдама с Еленой, они вернулись к костру.

– Куда они подевались?
– спросила Ирина.
–

Я думала они тоже спать ушли.

– Ушли, да, видно, не спать, - хитро улыбаясь и обнимая жену, сказал Дмитрий.

– А куда? Туда? Это он подсказал тебе то место?

– Он.

– Они что там, уснули? Часа два уже прошло, как не больше.

– Может и уснули.

Ирина улыбнулась, вспомнила их пребывание в той пещере, но поежилась и сказала:

– Я бы не уснула, там жутковато.

– Смотря, как можно умаяться, - хохотнул Дима. Ира прижалась к нему.

– А для меня, все же лучше домашней постели нет.

– Ничего, родная, завтра вернемся в нашу постель.

– Почему завтра? Сегодня.

– Да. Уже сегодня, - тихо, потухшим голосом сказал Дмитрий.

Ирина помолчала, поняв причину его переменившегося настроения.

– У тебя самолет завтра?

– Да.

– А отложить нельзя?

– Нет. Я послезавтра должен быть на работе.

– Опять твоя работа! Как же мы будем жить? Ты там, мы здесь...

– Ирочка, поехали ко мне. Мне уже давно предлагают квартиру, какую захочу: хоть трехкомнатную, хоть четырех. Мы все могли бы поместиться, и Таня с Сашей.

– Таня еще институт не закончила, и потом, мы тебе еще не говорили: у нее скоро ребенок родится.

– Как? Я что уже дедом стану?
– обрадовался Дмитрий.

– Погоди радоваться. Куда ее в твой холод с маленьким ребенком, да и не поедет она. Им, вон, Вильдам квартиру дал, отдельно пожить. Разве они согласятся снова к родителям?

Дмитрий задумался.

– Две квартиры, конечно, мне не дадут. Это уже сверх наглости. Но, если бы Саша годик поработал у нас, можно было бы и ему квартиру сделать.

– Дима! Ну почему ты не хочешь к нам вернуться, сюда, в Самарканд?

– Нет. Отсюда надо уезжать, и чем скорее, тем лучше.

– Да чего ты боишься? Землетрясения?

– Хуже.

– Что-то ты не договариваешь. Дину тоже всполошил, она уезжать собралась. Нас непременно хочешь к себе увезти...

– Да, Ирочка, нам русским надо обязательно отсюда уезжать, пока не станет поздно.

– Что ты меня пугаешь? Что, война из Афганистана к нам перекинется?
– с опаской спросила она, но добавила с усмешкой: - Или китайцы захватят?

И она рассказала, как девчонки в ее отделе принесли китайский разговорник и в обед потешаются - изучают китайский язык, говорят: "Вот придут китайцы, а мы им...", - и она произнесла фразу, звучащую, как русский мат.

Дмитрий улыбнулся.

– Так что?
– продолжала допытываться Ирина.
– Ты мне так и не ответил. Почему мы должны уезжать?

Дмитрий помолчал и очень серьезно, даже трагически, сказал:

– Это очень большая ответственность. Но я тебе расскажу. Когда я лежал в реанимации в коме, у меня было видение. Будто я сижу в каком-то огромном помещении, похожем на зал ожидания на вокзале. Кругом люди: мужчины, женщины, дети, старики, - все грустные, кто плачет, кто молится. Рядом сидит седобородый старик и тоже вздыхает и что-то бормочет. Я у него спрашиваю: "Что случилось? Кто они?" А он отвечает: "Это беженцы". Я говорю: "Что? Война?" Он отвечает: "Нет. Хуже. Страна развалилась, теперь каждая республика - отдельное государство. И всех русских оттуда выгнали, а кто не хотел уезжать - убили. Но России они тоже не нужны. Россия уже не та, что прежде..." Он вздохнул и добавил: "Вот они и сидят здесь - ожидают, когда Россия повернется к ним лицом. Многие умирают, так этого и не дождавшись". Я спрашиваю: "Почему же Россия их не принимает?" А он: "Не та Россия, не та, равнодушие и жестокость царят в ней. Но, если есть у тебя кто близкие в других республиках, поторопи их, тогда они могут выжить". Он встал и пошел между рядами. К нему бросились люди, падали перед ним на колени, как перед священником, протягивали руки. Он кого крестил, кому что-то говорил, но до кого дотрагивался, те начинали блаженно улыбаться и исчезали. Это были, в основном старики и мужчины, изможденные, растерянные. Я помню это очень четко, за два года не забыл ни одной детали. Вот только он не сказал, когда это будет. Но сказал - поторопи. Вот я вас и тороплю, - он замолчал. Ирина тоже молчала.