Еще одна жизнь
Шрифт:
Вильдам рассмеялся:
– Что - правда, то - правда: без хлорки, но если нужно - вскипятим.
– А если дождь?
– почти совсем сдалась мать.
– А палатка на что? А машины? Ну, что? Едем?
Евгения Семеновна вздохнула, посмотрела снизу на окруживших ее детей, улыбнулась.
– Нет. Я не поеду. Для меня уже такой отдых хуже работы. Но, если малышку простудите, - погрозила она пальцем Елене и Вильдаму, - я с вас по всей программе спрошу.
– Не простудим, - ответила с улыбкой Елена.
И все трое бросились обнимать и целовать маленькую, сухонькую старушку, напоминавшую Елене ее бабушку,
– Ну вот, теперь решили задушить меня. Да согласна я, согласна.
Елена предложила всем остаться ночевать у нее, но Евгения Семеновна категорически отказалась:
– Стара я, по чужим домам ночевать, не усну. Я к Вилиной-то квартире долго привыкала.
И, как не хотелось Вильдаму остаться, они уехали.
С утра пораньше Вильдам съездил на рынок, закупил все необходимые продукты, собрал вещи, отвез к Ирине Васильевне молодых, а Катю к Елене. Кажется, что все собирались заранее, быстро, но выехали только около полудня. Впереди ехали Вильдам с Катей, Еленой и Машенькой, вторую машину вел Александр. Его тесть - Дмитрий Дмитриевич, или Дим Димыч, как звали его все, с удовольствием уступил ему место водителя. День был праздничный, центральные улицы, в связи с первомайской демонстрацией, перекрыты, и они вынуждены были ехать объездным путем, потому из города выбирались долго. Но дорога в горы была совершенно пустынна. Саша решил устроить автогонки, то опережая, то пропуская машину Вильдама. Но Вильдам его не поддержал, а только погрозил кулаком, когда Саша в очередной раз с ним поравнялся. Машенька, убаюкиваемая покачиванием машины, почти всю дорогу спала на заднем сидении.
По традиции остановились за перевалом, полюбоваться открывшейся прекрасной панорамой. Из машин вышли все, Елена вынесла и проснувшуюся к этому времени дочку. Она стояла с ней на руках, повернув ее лицом к долине, смотрела вниз и вспоминала первый приезд сюда с Андреем. Только на этот раз ее крепко держали сильные руки Вильдама. Он тоже вспомнил тот случай, вспомнил, как хотелось ему отнять ее у Андрея и улететь вместе с ней далеко-далеко, унести ее от него. Он крепче прижал ее к себе и горько усмехнулся: не прошло и трех лет, как она стала его, только его. А она, почувствовав его волнение, поняла, что они думают об одном и том же.
Ущелье с последнего их приезда сюда в прошлом году почти не изменилось, только сухостоя в рощице стало больше, и орешник разросся. Чтоб машины смогли заехать, мужчинам пришлось сначала обрубить несколько его ветвей и новых побегов, выросших прямо на въезде. По всей видимости, в этом году здесь еще никого не было. Таня, Катя и Светланка помогали оттаскивать ветки к кострищу. Когда, наконец, машины въехали, Елена вышла и осмотрелась. По-прежнему пели птицы, стрекотали кузнечики, цвели цветы, звенел водопад и журчал ручей. Вот только за это время он пробил в земле более глубокое и широкое русло, тем более, что зима была на редкость снежная и долгая. Вильдам выбрал самое чистое место на поляне в стороне от кострища и принялся сооружать тент для Машеньки, затем вытащил из багажника разобранную коляску, собрал ее и поставил под тентом, разложил складное кресло.
– Вот. Можете здесь обживаться, и дымом от костра тянуть не будет, и солнце не напечет.
Дим Димыч с Александром уже выставили привезенный с собой небольшой
Елена не забыла Танину подсказку, прихватила с собой веревку, и теперь натягивала ее между двумя деревьями. В дороге уже появились мокрые пеленки и ползунки. Оставив с Машей Светлану, она выполоскала белье и развесила его. Машенька была накормлена еще в дороге в машине, затем хорошо выспалась и сейчас лежала в коляске, размахивая ручками и ножками, и "общалась" со Светой, которая показывала ей собранные уже на полянке цветы и что-то о них рассказывала.
К Елене подошла Татьяна, обняла ее:
– Ой, Лен, я еще не успела тебя поблагодарить. Все так здорово! Это ты все придумала? А картину, неужели, Катя нарисовала?
– Она.
– Во, дает! Как она уже здорово рисует! Я помню, года два назад она мне показывала свои карандашные рисунки. Ничего нормально. Но сейчас!.. А остальное, все вы с ней вдвоем сделали?
– Нет. Вильдам помогал по вечерам.
– И давно вы решили сделать нам такой сюрприз?
– За неделю до свадьбы.
– И ты целую неделю молчала, не проговорилась, даже не намекнула!..
– Еще чего. Какой бы это тогда был сюрприз?
– А Саша уже и вещи ко мне перенес, думали у меня жить будем.
– Ты что, не рада?
– Скажешь тоже?.. Просто это так неожиданно! И так здорово!.. Никто не мешает, не надо бояться, что кто-нибудь войдет, услышит, можно по всей квартире голой ходить, сколько угодно.
– Я знаю, - засмеялась Елена, но вспомнила Андрея и улыбка, сошла с ее губ.
Таня заметила, обняла подругу, уткнулась ей в плечо.
– Мне так неловко перед тобой за свое счастье.
– Глупая! Счастья не надо стесняться ни перед кем. Когда люди видят, как ты счастлива, и у них на душе становится светлее.
– А ты вот загрустила.
– Грусть, она тоже разная бывает. Есть грусть светлая, когда сквозь слезы пробивается улыбка, - это хорошо, порой такие слезы даже полезны. А есть грусть черная - это уже тоска называется, тогда не до улыбок, и слезы облегчения не приносят. Моя грусть светлая. Скоро год, как он уехал. Год, как я его не видела. Но стоит мне его вспомнить, как чувствую его прикосновения, его запах, слышу его голос, закрываю глаза и вижу его перед собой...
– Елена говорила и смотрела вперед, словно Андрей стоял перед ней. Татьяна молча слушала ее, а затем осторожно спросила:
– А как же Вильдам? Как же ты с ним будешь...
Елена будто очнулась, нашла взглядом Вильдама, о чем-то беседующего с Дим Димычем, улыбнулась.
– Как бы это тебе не показалось странным: они разные, но ужасно одинаковые. Вильдам - это все равно, что повзрослевший на двадцать лет Андрей, помудревший, слегка остепенившийся, но в душе такой же горячий, страстный, любящий.
– Так ты уже с ним...?
– специально не договаривая фразу, спросила Таня.
– Что?
– как будто не поняла ее Елена, решив немного "повалять дурочку".