Ещё вчера…
Шрифт:
Но главным отличием нашего Деда была его "вне лекционная" речь, состоящая из коротких и рубленых предложений. По краткости и афористичности речи Дед намного превосходил прославленного позже златоуста Черномырдина.
Вот несколько запомнившихся пассажей нашего деда. При объяснении многоэтажной формулы по теплопередаче в металлах (многоэтажная формула изобиловала частными производными, всеми тригонометрическими функциями, логарифмами – натуральными и десятичными и занимала целую страницу книги). Самое интересное в том, что применяемые в этой супернаучной формуле коэффициенты были весьма произвольными и эмпирическими, что ставило под сомнения всю научную ценность расчетов по этой формуле. Дед поясняет формулу:
– Ну, прочитаете в книжке. Бумага все выдержит… Жулье от науки тоже хочет кушать…
При чтении
– Крыськов! Вы и ваша подруга. Пересядьте. Впрочем, – выйдите.
Крыськов и "подруга" молча покидают аудиторию: Дед не терпит пререканий. На переменке Владик подходит к деду:
– Иван Петрович, за что вы меня выгнали?
– Так оно, как говорится, здесь половину надо бы выгнать…
Рухнула где-то конструкция из-за грубой ошибки инженера. Мы разбираем этот случай на лекции. На недоуменный вопрос: "Как же так? Этот человек ведь КПИ окончил!", Дед философски отвечает:
– КПИ многие кончают…
Наш Дед особенно раскрывается в узком кругу "приближенных", точнее – тех, кому он доверяет. Это Юра Яворский, еще пару человек. Я тоже вхожу в число этих приближенных, уж не знаю почему. Дед берет журнал и начинает по алфавиту обзор "вверенного личного состава".
– " Б. н"… Ну, это, вообще, глупо-тупое животное. "Б..", "В…"… Здоровые ребята, кулаком могут дверь вышибить, а дрожат… Чего дрожат? "Х" – готовая домохозяйка, но теперь с дипломом будет… Он ей нужен? "У" – хитрости больше, чем ума… "Z" – ну, этот проползет в любую щель, и мылом не надо намыливать…
Характеристики Деда при всей краткости – убийственно точны. "Нормальных" ребят и присутствующих Дед тактично обходит.
Наша "вне учебная" встреча с ИПТ произошла через несколько месяцев после окончания института. Под Новый 1955 год вечером в нашу комнату в общежитии на Стачек 67 заявляется Дед "в масштабе один к одному". В комнате проживает четыре человека, в том числе – Ю. Попов и я. Дед приехал в Ленинград, на какой-то семинар, и оказался без жилища. Он смиренно просит нас предоставить ему таковое на одну ночь. Мы от радушия чуть не выскакиваем из своих штанов:
– Иван Петрович! Какие могут быть разговоры! Вот Павка уходит, его постель в вашем распоряжении! (Павка Смолев, техник с завода Жданова, будущий Главный строитель реконструкции крейсера "Аврора").
Дед с достоинством принимает наше приглашение. Мы с Юркой выскакиваем в коридор на совещание: дорогого гостя надо достойно принять, но у нас хоть шаром покати. К концу месяца в общежитии ИТР судостроителей и занять не у кого: все свои получки растягивают максимум на первые полмесяца, затем "перебиваются". Дед по непонятным признакам мгновенно оценивает ситуацию и достает бумажник:
– Ну, молодому легче бегать…
Юрка без зазрения совести хватает четвертной и устремляется за хлебом насущным, в котором водка занимает изрядную долю. Через полчаса у нас пир горой. Мы рассказываем Деду о наших достижениях, он кратко повествует о возне в стане "жуликов от науки". Среди всех разговоров Дед смущенно признается:
– У меня здесь друг живет… можно было бы и у него переночевать, но он в командировке. Жена – одна – неудобно… Ей, конечно, 60 лет… Все равно – неудобно…
Подогретые халявной водкой, мы ржем от кажущейся нам чрезмерной щепетильности нашего Деда. В наши 20 с небольшим, мы твердо уверены, что после 50 лет мужиков и баб уже можно мыть в одной бане…
Следующее, увы, – последнее, наше свидание с Дедом прошло в 1965 году в Киеве на праздновании 10-летия нашего выпуска. Дед был грустным, болел, видно, предчувствовал близкий конец… С гордостью за нас и тихой завистью наблюдал он за нашим, все еще молодым, буйством…
Ассистент Л. А. Бялоцкий нам тоже что-то читал, уже и не упомню – что именно. Это был крупный упитанный мужчина с шапкой курчавых рыжеватых волос над красноватым лицом со светлыми навыкате глазами. У него что-то не заладилось с защитой диссертации, и он в гордом звании "ассистента" был допущен к преподаванию. Его лекции были весьма ординарными, скучными и не остались в памяти. Пишу о нем потому, что он был также секретарем факультетского партбюро, то есть, по умолчанию – моим непосредственным идейным вдохновителем и начальником как "генсека" факультетского комсомола. Руководил
Трения постепенно нарастают из-за моего упрямства и нежелания играть в эти игры. На помощь Бялоцкому приходят другие члены партбюро; меня начинают "воспитывать". К концу четвертого курса комсомольское и партийное "бюры" на грани холодной войны. К счастью, меня "снимают" по другим причинам: на 5 курсе уже быть генсеком "не положено": надо заниматься дипломным проектом.
Взгляд из партийного будущего. Несколько лет я был аполитичным и абсолютно счастливым человеком. Из комсомола я выбыл не то по возрасту, не то из-за неуплаты членских взносов, короче – незаметно. Затем меня, как передовика и орденоносца настойчиво пригласили в КПСС, затем избрали в партбюро. История повторилась: я восстал при "партийных" пытках моего лучшего прапорщика, после чего был опять низвергнут до состояния "рядового".Последний раз меня "прорабатывали", когда я сдал партбилет, обвинив верхушку КПСС в развале великого государства – СССР, на укрепление могущества которого я потратил всю активную жизнь. Видать, по умолчанию: – не могу я "колебаться вместе с линией партии"…
Вред или польза действия обусловливается
совокупностью обстоятельств.
В конце третьего курса ко мне обратился Миша Шовкопляс с "маленькой" просьбой: сдать физику на вступительном экзамене в Киевскую сельхозакадемию. Его односельчанин, друг и даже родственник поступал туда на заочное отделение. Когда-то давно он окончил техникум пчеловодства, неплохо разбирался в сей, очень непростой, науке. Труба позвала его на повышение и потребовала высшего образования, во всяком случае – справки о пребывании в звании студента-заочника. По всем предметам он готовился, их более-менее знал, а вот по физике ожидал полного краха.
– Ну а сам-то, что? – спросил я.
Миша отшутился на тему: "Папа может, но бык – лучше". Миша воевал, все школьные науки у него выветрились давно, хотя благодаря трудолюбию и упорству в институте учился неплохо. "Врага уничтожить – большая заслуга, но друга спасти – это высшая честь". Конечно, я согласился: друг моего друга – мой друг. Начали договариваться о деталях. Фотографию Ивана Лавриненко на зачетной книжке, изготовленную сельским умельцем, без особой натяжки можно было признать моей, хотя Иван был на несколько лет старше. Вдохновенный труд сельского фотографа значительно упростил нашу задачу: мы не совершали уголовно наказуемого подлога важного документа.