Эскамбрай
Шрифт:
Стали искать наследников. Далеко ходить не пришлось, у хозяйки была младшая сестра, - замужем за каким-то мелким чиновником из Гаваны, по имени донья Вирхиния. Она явилась на четвертый день, неизвестно как успев одолеть неблизкую дорогу от столицы, одна, без мужа, и вела себя спокойно и подчеркнуто доброжелательно. Глаза ее горели при виде всего богатства: имение с почти сотней рабов! Но права у нее были птичьи, пропажа старшей сестры не означала ее смерти, стало быть, вступление в наследство откладывается на долгий срок, хотя в конечной судьбе сеньориты никто не сомневался... а
Одно хорошо: духом ведьмы больше и не пахло. Неграм это было самое важное. Они - чего сроду раньше не бывало - с охотой взялись за работу, надо было делать ее за себя и за тех, кто не мог оправиться от истязаний, а старик майораль не успевал везде, вот и случилась невиданная штука, что негры рубят тростник без надсмотрщика... Но мазать пятки салом никто не собирался: худшее позади.
– Найди-ка мне донью наследницу, - попросил Каники Паулину.
– Я хочу на нее посмотреть.
Мулатка прямиком пошла в усадьбу, разыскивать сначала управляющего. Старик испанец ей даже обрадовался. Он ничуть не удивился тому, что экономка вернулась, и ничуть не сомневался, что более чем месячное отсутствие сойдет ей с рук без последствий. Самолично отвел представить новой хозяйке.
С новою сеньорой разговор шел сначала о том, о сем, о прежнем владельце, о разорении из-за непомерной своры, о жестокосердии сестрицы, и, наконец, Паулина ловко закинула удочку, выразив уверенность, что при новой хозяйке, такой разумной и обходительной, дела в имении пойдут прежним благополучным порядком, когда и негры сыты и веселы, и хозяева как сыр в масле катаются.
Донья Вирхиния сразу клюнула на приманку, посетовав, что не все так просто, что еще уйма судебной волокиты.
– За чем дело стало?
– спросила степенно экономка.
– Ваша сестрица, не тем будь помянута, сама накликала на себя смерть.
– Факт смерти не доказан, милая моя Паулина.
Паулина "милую" пропустила мимо ушей, поскольку дур в экономках не держат.
– Вы могли бы вступить во владение хоть с сегодняшнего дня.
– Так? Что для этого надо сделать?
– Взять бумагу, чернила, перо и пойти со мной.
– Далеко?
– Нет, сеньора, не очень. В лесочек тут не далеко.
– Что же я буду там, в лесочке, писать?
– Обязательство на отпускную для меня, как только станете хозяйкой имения.
Крючок был проглочен, и рыбку потянули в нужном направлении. А на бережку уже сидел Каники, поджав ноги и покуривая. Рядом лежал мешок.
Донья Вирхиния перепугалась до дурноты.
– Каналья, куда ты меня привела? Кто эта протобестия?
А куманек в ответ с невозмутимой улыбкой:
– С тем, кто доставил тебе изрядное состояние, могла бы и повежливей.
– Так ты Каники?
– Он самый.
Это известие даму почему-то даже успокоило.
– Что тебе от меня надо?
– Наоборот, тебе от меня, - и вытряхнул мешок.
Я смотрела из-за кустов, и то мне стало не по себе. А дама была не храброго десятка, и ее вовсе стало мутить. Паулина привела ее в чувство.
– А теперь, сеньора,
Одна представляла отпускное свидетельство на имя Паулины Вильяверде. Грош цена ему была без подписи и печати нотариуса, однако оно было написано по всей форме.
– Теперь под диктовку еще одну бумагу...
– и куманек начал диктовать. Сеньора писала с вылезшими на лоб глазами. Немудрено: смысл бумаги состоял в том, что она, вышеназванная сеньора, вступила в сговор с разбойником Каники, цель которого состояла в похищении и убийстве ее сестры.
– Готово, - сказала она.
Филомено потребовал лист и поглядел на то, что там было написано.
– Сеньора думает, что я неграмотный, а я грамотный. Пиши по новой, если хочешь получить останки сестрицы и жирный кусок.
– Для чего тебе это?
– возмутилась дама.
– Тут все от первого до последнего слова неправда. Это грешно! Можно мстить человеку, но оставь в покое труп. В конце концов, она моя сестра, и я обязана похоронить ее по-христиански.
– Мне это нужно, - объяснил Филомено, - во-первых, для безопасности вон той кумушки. Пусть всем будет ясно, что Паулина не имеет ко мне никакого касательства. Сбежала, шаталась около имения, обнаружила труп и поняла, что бояться больше некого. Во-вторых, ты сестра вот этого отродья. Неизвестно, чем ты будешь, вступив во владение усадьбой. Имея эту бумажку на руках, я буду знать, что в Вильяверде людей не отдают на съедение собакам.
– Что ж, и не выпороть никакого негодника?
– Нет, почему же, всякое случается в жизни... Только ты в это дело не лезь, майораль его знает лучше твоего.
– С этой бумагой ты будешь вытягивать из меня все, что я буду получать с имения.
– Вот дура!
– рассердился Каники.
– На кой черт мне деньги в лесу? Или пиши, что я сказал, и все останется между нами. Или я брошу это крокодилицу туда, к ее родне, - живи на жалованье таможенного чиновника еще пять лет, а опека тем временем разворует все, что сможет, и получишь огарочки...
– А как же насчет погребения? Нельзя же так!
– Можно. Я не христианин и она не была христианкой. По крайней мере не водилось за ней ни христианской доброты, ни христианского смирения. Уж если на то пошло, мы ее похороним в лесу и найдем добрую душу, чтоб помолиться за упокой.
Не знаю, что подействовало на донью Вирхинию, но она скоренько написала то, что от нее требовалось. Каники прочитал и остался доволен. Уложил бумагу в кисет, сказал Паулине "прощай, кума" и пошел в заросли. Но на полдороге обернулся.
– К сеньоре у меня один вопрос. Как зовут того дотошного жандарма, что проводил следствие?
– Не знаю, зачем тебе это знать, - ответила дама недовольно.
– Это капитан Федерико Суарес, и я уверена, что он рано или поздно до тебя доберется.
Донья Вирхиния Уэте де Сотомайор до поры исчезла с нашего горизонта.
– На кой черт она тебе понадобилась?
– спросил Факундо куманька на обратном пути.
– Подкинул бы мешок на видное место с запиской: так и так, мол. А ты устроил целую церковную службу с проповедью.