Если бы меня спросили
Шрифт:
— Я встретил другую женщину, — повторил он. — Она молодая, красивая, умная, смелая. Она словно глоток свежего воздуха. Как же давно я не чувствовал того, что чувствую рядом с ней. Я благодарен за всё, что ты для меня сделала, Ольга. Ты дала мне силы выжить, но она — жить дальше, а не существовать, — остался он верен себе, не опускаясь ни до оскорблений, ни до обвинений.
— Ты уходишь к своей секретарше? — как смогло, дошло до ограниченной твари, что хотел сказать ей муж.
— Нет, это ты уходишь, Оля. Мы разводимся, —
— Я не дам тебе развод! — взвизгнула она.
Повисла пауза. Чёрт, лицо Воскресенского сейчас хотелось видеть, наверняка оно было очень выразительным и очень доходчиво объясняло супруге, куда она может пойти со своим «не дам».
— Ты никогда не получишь яйцеклетки своей жены! — пошёл в ход крайний аргумент, ради которого всё и затевалось.
— Мне они больше и не нужны, — равнодушно ответил Борис Викторович. — Я слишком устал гоняться за призраками. Можешь делать с ними что хочешь. Они ведь по закону твои.
— И ты позволишь, чтобы какой-то другой мужик стал отцом ребёнка твоей жены?
— Да, я позволю. Моя жена давно умерла. Но у меня есть сын. Вот его дети и станут мне утешением в старости.
У Ирки запекло где-то под ложечкой от его слов. А ведь он, правда, готов потерять то единственное, ради чего жил эти девять лет, действительно многое переосмыслил и всё это уже не план — это его жизнь, такая как есть, и его обдуманное решение.
— Я… Я… — не находила слов Ольга.
— У тебя есть столько времени, сколько потребуется, чтобы собрать свои вещи. Делить имущество мы не будем, его у меня просто нет — всё принадлежит сыну. Это бумаги.
Ирка встала в проёме двери, оставив контейнер за шторой. Воскресенский достал из своей потёртой папочки бумаги. Что у него с собой будут документы о расторжении брака, даже она не ожидала.
— Нет, я же сказала, — порвала их Ольга Александровна и швырнула ему в лицо.
Воскресенский покачал головой и достал ещё один экземпляр.
К сожалению, то, что Ирка планировала как фарс, далось ему куда труднее, чем она ожидала.
Он и правда словно умер. Простился с иллюзиями, отпустил последнюю надежду и только что принял реальность, в которой больше нет и не будет женщины, которую он любил.
— Борис, — шагнула Ирка в комнату. Плевать ей было на эту тварь, она хотела обнять человека, которому было сейчас так трудно. Ведь больше его обнять некому. Он потерял всех.
Ирка раскинула руки. Положила его голову на своё плечо. Погладила по спине.
Она ждала в спину оскорблений, визга, грубости. Но её триумф был молчаливым.
Ольга Александровна не произнесла ни слова. Только ручка заскрипела по бумаге, когда она поставила свою подпись.
— Я могу продать тебе её яйцеклетки, — вдруг сказала тётя Оля. Сухо, по-деловому. — Это обойдётся тебе дорого, но ты не бедный человек, Борис, потянешь.
— Сколько? — спросил Воскресенский
— Ну, скажем, миллион долларов меня устроит.
Тут не выдержала Ирка. Её разобрал истерический смех.
— Вот ты тварь, — засмеялась она, а потом посмотрела на эту мерзкую бабу ненавидяще. — Десять лет брака, четыре беременности, но всё, о чём ты думаешь — как бы подороже продать единственное, что у тебя осталось. Десять лет жизни, в достатке, уважении и заботе, но всё, что ты можешь сказать мужчине, с которым их прожила — миллион долларов? Кроме этого, добавить нечего? — кривилась Ирка брезгливо.
— Ну почему же, есть, — усмехнулась тварь. — Я спала с его сыном. Спала тогда и спала сейчас. Он не особо разборчив, но молод, горяч и хорош в постели. — Она повернулась к Воскресенскому. — Ты думаешь, я не догадалась, что как только рожу, ты отберёшь у меня ребёнка и выгонишь? Только не говори, что у тебя и в мыслях не было так сделать.
— Было. Именно так я и собирался сделать. Это нетрудно. Тест ДНК и любой суд признает ребёнка моим, ведь он и был бы моим.
— Чёрт бы вас побрал! — взмахнула руками Ирка. — Наверно, вы стоили друг друга. Но я в этом больше не участвую, — пошла она к выходу, но на пороге повернулась. — Враньё! Она никогда с ним не спала.
— Я знаю, — ответил Воскресенский. — Поехали, нам тут больше нечего делать.
— А мой миллион долларов? — повернулась им вслед Ольга Александровна.
— Этот? — нагнулась Ирка за штору и показала ей контейнер. — Он у меня. Они оба у меня. А ты думала хитрее всех? — усмехнулась она.
У твари был вид, словно она подавилась косточкой. Не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть, медленно краснела, не сводя глаз с контейнера.
— Ты… — наконец прошипела она.
— Тварь и есть тварь, — посмотрела на неё Ирка.
Усмехнулась. И вышла.
— Это то, о чём я думаю? — закурил на улице Борис Викторович.
— Да, мой генерал, — отдала она ему честь. — Задание выполнено. Они у нас.
— Я же говорил, что женщину может понять только женщина, — затянулся он. Руки великого адвоката слегка подрагивали.
— Пожалуй, здесь не мешает навести порядок, — двумя пальцами, как дохлую кошку подняла Ирка жуткий коврик у двери и бросила в помойку.
— Пожалуй, ты бы стала хорошей хозяйкой этому дому.
— Не вы должны делать мне такое предложение, — усмехнулась она.
Он бросил под ноги окурок, раздавил.
— Не я. Но ты определённо лучшее, что случилось в моей жизни за эти десять лет. Я надеюсь, мои внуки будут похожи на мать.
Ирка засмеялась.
— Поехали, Викторович! Если что, я могу поселить вас на время у себя.
— Спасибо, милая, но думаю, я справлюсь. Я уже снял квартиру и вообще, — он развёл руками. — Я думал, жизнь закончилась, а она только начинается.