Если любишь
Шрифт:
— Ой ли, как вы кстати подвернулись! Вон мужики не верят мне, что калина улучшает давление… Скажите им, правду ведь я толкую?
В Аришкином вопросе таилась явная двусмысленность. Лучше было, наверное, не отвечать. Но люди смотрели ожидающе, и Зинаида Гавриловна сказала серьезно:
— Да, в народной медицине калина применяется как средство, улучшающее кровяное давление. Но более полезна она при золотухе.
— Что я вам твердила? — возликовала Аришка. — Это наша фельдшерица, уж она-то не дала бы соврать. Слышите: и для давления и при
Опять раздался взрыв смеха. Широкоплечий мужчина в белом полушубке восхищенно сказал Аришке:
— Язва же ты!.. Давай уж, черт с тобой, мера на меру!
Он быстро забежал в сенки дома, возле которого стояла подвода, сразу же вышел оттуда с тяжелым мешком на плече. Швырнул этот мешок в сани, а взамен взял с подводы другой. Тогда и остальные мужчины и женщины, окружающие подводу, стали разбегаться по домам. Обратно выходили кто с мешком, кто с ведром.
«Неужели Аришка калину на пшеницу меняет?» Зинаида Гавриловна не раз слышала, что дымельские «калинники» промышляют таким образом по богатым степным селам. Но чтобы выменивали вот так, мера на меру, — это было новостью, которая заставила ее задержаться. Захотелось окончательно во всем удостовериться собственными глазами, хотя Аришка явно ждала, чтобы она поскорее ушла.
Женщина в шерстяном платке, накинутом на плечи, принесла ведро пшеницы. Аришка стрельнула в сторону фельдшерицы недобрым взглядом, буркнула:
— Чего с пересыпкой возиться. Брала бы мешок.
— Да мне больше и не надо, пшеницы лишней нет.
Недовольная Аришка взяла ведро, пересыпала пшеницу в порожний мешок, потом развязала полнешенький куль, что лежал в санях. Красная, подернутая изморозью ягода со стеклянным звоном посыпалась в ведро.
— Стожком бы хоть, а не вровень насыпала-то, — сказала женщина.
— Пшеничка тоже была без стожка, — язвительно отозвалась Аришка.
Зинаиде Гавриловне стало не по себе. Она со стыдом подумала, что сама поспособствовала этой мене. Получилось так, будто действовала заодно с Аришкой.
— Зачем же вы соглашаетесь? — взволнованно вмешалась она. — Может, вы делаете это потому, что я сказала о применении калины в народной медицине? Тогда извините меня, я вовсе не хотела набить цену.
— Чего там набивать! — сказал мужчина в белом полушубке. — Мена давно известная. Не первый раз идет мера в меру. Только ежели неурожай, тогда исполу.
— Неужели вам не жаль своего труда? Пшеница недаром достается, не сама собой растет.
— Известно, чтоб зернышко выросло, надо его потом полить. Но если калина в степи не растет, а зерна у меня в запасе центнеров тридцать? Выменять мешок ягоды на мешок пшеницы — не убыток.
Аришка, настороженно ожидавшая, чем завершится вмешательство Зинаиды Гавриловны, глянула на нее торжествующе: «Не удалось? Нечем крыть?»
Зинаида Гавриловна и впрямь не знала, как еще она может помешать этому натуральному обмену. И вправе ли она мешать? Ясно
— Ну что ж, — сказала Зинаида Гавриловна, — делайте как знаете. А вот у Арины я должна потребовать ответ, почему она пошла на обман. Вчера взяла бюллетень из-за радикулита, а сегодня, вместо того чтобы лежать в постели, оказалась здесь. Торгует и ни на какую боль не жалуется.
Прямое это осуждение должно было бы хоть немного устыдить Аришку. Так рассчитывала Зинаида Гавриловна. Да не такой была Аришка, чтобы засовеститься.
— А я калинку ем когда хочу, — бойко, с вызовом ответила она. — Любая хворь от меня шарахается, как кошка от кобеля.
— Мне кажется, дело тут не в болезни, а в совести.
— А ты совесть мою не щекочи. Я не шибко щекотливая, особенно от бабьих рук.
Снова, хотя и сдержанно, прыснул смех.
Нет, с Аришкой невозможно было разговаривать! Во всяком случае, серьезный разговор следовало вести не здесь. Зинаида Гавриловна ушла. На празднике в детдоме в кругу друзей постаралась забыть об этой неприятной встрече. Но по возвращении в Дымелки сразу пошла к Куренкову. Рассказала ему все, как было. Председатель слушал заинтересованно. Аришкина выходка с бюллетенем возмутила его. Но обмен калины на пшеницу особенно не взволновал.
— Слыхал, калинкой, хмелем и орехами кое-кто промышляет. Так не колхозная то забота. Нам и со своим производством хлопот полон рот. И опять же — не колхозное то имущество, за растащиловку никого не привлечешь.
Нельзя сказать, что разговор с Куренковым рассеял сомнения в душе Зинаиды Гавриловны. И к Аришке уважения не прибавилось, хотя позднее, одумавшись или по требованию председателя, она пришла в медпункт с извинениями. Клялась, что не обманывала, и приступ радикулита ее вправду мучил, а потом вдруг отпустило.
— Я же тогда, помню, сказала еще, что полегчало будто. Ну и попутал леший, поехала с калиной. Свекор упросил подсобить. А натрепала вам чего не след, так уж простите — язык у меня окаянный, сама не рада! — плакалась Аришка.
Только пришла бы Аришка с повинной или не пришла — Зинаиде Гавриловне было не суть важно. Вот когда Ивашков открывал двери медпункта — это повергало в смятение. «Не девчонка, пора же владеть своими чувствами! — приказывала себе Зинаида Гавриловна. — Надо раз и навсегда положить этому конец».
Приказывала решительно. С исполнением же все что-то тянулось и тянулось, как у начальника, который не верит в силу собственных распоряжений. А Ивашков становился настойчивее, заходил в медпункт чаще и чаще, отнимая последнюю волю. Все же Зинаида Гавриловна, по-видимому, сказала бы бесповоротное «нет». Именно потому, что исчезла воля, что начинала уже презирать себя за слабодушие. Ответ, однако, продиктовали обстоятельства.
Зинаиду Гавриловну вызвали к больному в один из бригадных поселков. У больного был тяжелый желудочный приступ, пришлось сопровождать его в районную больницу.