Если свекровь - ведьма
Шрифт:
— Ловушка? — не поняла я.
— Весловский скрыл от меня, что дом защищен. — И он пояснил: — Ловушками. Чтобы посторонние не проникли. У кого ключ — зайдет без проблем.
— Или отмычка? — с надеждой спросила я.
— Да, — кивнул он. — Только отмычка улетела за борт. Когда Орхидее не понравилось, что я попросил ее помолчать.
— Да ты практически приказал ей заткнуться. Хотя она и так молчала, между прочим.
Он хмуро сказал:
— Да знаю я, что сам виноват.
— Может, Мелисса сама нас на виллу впустит?
— Вряд
— И как же мы тогда пройдем?
— Когда ведьмы ставят ловушки, они запрашивают на них разрешения в Департаменте Охраны Магического Имущества. И я только что сделал туда запрос и получил ответ. Так что у меня есть информация о паролях к ловушкам. Вот только…
— Что?
— Нужна магическая сила.
Магическая сила. А магия только у Орхидеи. Бондин проговорил:
— Попробую еще раз, — и снова уцепился за лесенку.
— Но почему ее туда закинуло? — поглядела я на Орхидею, которая сидела и, кажется, любовалась окрестностями.
— Потому что она перед этим сказала «Свистать всех наверх», — ответил он сверху, — это ловушка буквального исполнения слов.
Тут послышался странный звук. И звук стремительно приближался. Казалось, будто кто-то со свистом рассекает воздух кнутом.
К нам по небу быстро приближалась красная точка, скоро она стала фигуркой человека, и вот уже у верхушки мачты завис прямо в воздухе наш недавний знакомый — Николай, причем в каком-то красном халате. В солнечных лучах сверкнули лезвия его коньков.
Так вот чьи чувства она решила проверить! И проверила, надо же. Он явился ее спасать чуть ли не через секунду. Как рыцарь, который спасает принцессу от дракона. Интересно, а Миша бы ко мне через сколько примчался? Я думаю, так же. Прям сразу. А Бондин, например, примчался бы меня спасать? Фу ты, и при чем тут Бондин? Он-то не мой рыцарь. И с чего это я о нем подумала?
Бондин уже спустился с лесенки обратно вниз, на палубу, и, задрав голову, наблюдал, что там творится наверху. Я посмотрела на его рыжие лохматые волосы и на худые плечи. Тоже мне спасатель. Он Орхидею-то с мачты снять не смог. Но, надо быть справедливой, все же пытался.
Николай в это время советовал Орхидее:
— Не смотрите вниз, а смотрите на меня.
Орхидея ответила:
— На вас я могу. На вас мне нравится смотреть.
Николай ловко отцепил руки своей принцессы от мачты и переложил их себе на плечи. А потом вдруг вместе со своей нелегкой ношей метнулся вверх и прочь.
— К берегу! Неси меня к берегу, дурак!!! — донесся до нас голос Орхидеи.
Похоже, она пришла в себя. Но Николай улетал все дальше, невзирая на ее вопли и, кажется, какие-то там махания руками. И вскоре красный кружок, похожий на божью коровку, перебирающую лапами, исчез за изгибом скалистого берега.
Мы постояли
— Он ее навсегда унес, похоже, — заметила я.
— Похоже, — сказал инспектор. — Какой я все же глупец.
Последняя его фраза мне понравилась.
— Я так рассчитывал на нашу Орхидею, — продолжал он, взъерошивая и без того торчавшие, как колючки дикобраза, волосы. — А ведь если вызвать подмогу, она прибудет минимум через восемь часов.
— Это долго, — сказала я.
— Да. Твоего жениха уже женят.
— И куда он унес Орхидею? И зачем?
— Наверное, он подумал, что с нами ей грозят всяческие опасности.
Так и есть. Из-за нас ее на мачту закинуло.
Бондин выбрался на полуразрушенный причал, помог и мне перелезть через яхтенные канаты ограждения и спуститься на уцелевшие доски настила. И мы направились по нему к берегу.
— А почему он в красном балахоне был? — спросила я. — И в колпаке…
Инспектор пожал плечами:
— Успел уже переодеться в отпускную одежду…
— Отпускной одеждой были его брюки-сафари и цветная рубашка, — заметила я. — А красный кафтан ему должен на праздники полагаться.
— Может, он празднует начало отпуска, — сказал инспектор тоном, каким говорят: «Вот привязалась!»
Он остановился, надел очки и в задумчивости посмотрел на берег.
Я посмотрела на свой телефон. Было без пятнадцати шесть по местному времени. Я сказала:
— Чего мы стоим? На этой вилле, может, у них свадьба через пятнадцать минут будет… Нам надо туда попасть любыми путями.
— А ты колечко поверни.
Я повернула.
В конце причала, будто калитка, ведущая на берег, возникло овальное зеркало в затейливой металлической оправе, высотой в полтора человеческих роста.
— Ну и что, — сказала я.
— А ты иди, иди.
— Куда?
— Прямо.
Ну и что, и пойду. Там моего Мишу могут на двадцать лет заграбастать. Могут мою свадьбу отменить. А я уже черевички выбрала! Я уже представила, как говорю «Да» на вопрос регистраторши. То есть теперь уже шамана. То есть теперь уже мне этот вопрос вообще могут не задать! Или задать через двадцать лет! А я через двадцать лет почти что пенсионеркой буду! Ужас! Ужас!
Подбадривая себя подобными размышлениями, я двигалась к этому вроде бы безобидному, но почему-то внушающему какую-то безотчетную тревогу зеркалу.
Подошла вплотную. Оглянулась на шедшего за мной по пятам Бондина и спросила:
— Ну и?
— Иди дальше.
— Обойти его, что ли?
Он засмеялся. Нехорошим каким-то смехом. Как профессор, который задает студенту вопрос с подвохом.
Ну и фиг. У меня выбор — выходить за Мишу шамкающей беззубой старухой с клюкой в руке — и белое-то платье, пожалуй, смешно будет смотреться! — или обойти какое-то зеркальце. То есть выбора практически нет.