Если ты простишь
Шрифт:
Теперь же я ходила по бабушкиной «двушке», любовалась на простой, но добротный ремонт и понимала — да, мне есть где жить. Это большое благо. Но…
Несмотря на то, что обстановка в квартире ничем не напоминала ту, что была здесь в моём детстве, вид из окон был прежним. И подъезд. И частично соседи. Да и в целом район…
Я, к сожалению, не относилась к людям, у которых было счастливое детство. Даже Вадим относился — несмотря на лейкемию. Я же — нет.
В моих воспоминаниях не было тепла. Абсолютно. Только холод, какая-то брезгливость, равнодушие и безденежье. Поэтому оставаться здесь совершенно
Он думал, что я сдалась. Я видела это ясно. Думал, что раз я согласилась на развод — значит, махнула рукой на попытки вернуть мужа. На самом деле ничего подобного. Я просто поняла, что сейчас, на данном этапе, всё бесполезно.
Но, возможно, в будущем, когда мы оба переживём случившееся, остынем и сможем обо всём поговорить… и я по-настоящему повзрослею… Тогда, возможно, Вадим простит меня.
И сейчас это стало моей целью. Не добиться прощения мужа, нет.
Всего лишь повзрослеть и научиться жить без него.
42
Лида
Первым делом я начала искать работу. Помощь Вадима я принимать не хотела и не собиралась — чем меньше он мне помогает, тем лучше. Может, хоть когда-нибудь у меня получится представлять из себя что-то отдельно от него…
В течение недели я даже несколько раз сходила на собеседования. Радости они мне особой не принесли — во всех трёх случаях речь шла о полной занятости, а я не представляла, как мне видеться с Аришкой, работая по восемь-девять часов в день. Только в выходные? Но это ничтожно мало. Нет, идеальным для меня вариантом были полставки или хотя бы плавающий график — чтобы можно было работать и в офисе, и дома. Но эти шоколадные условия, скорее всего, предлагали кому-то ещё, с опытом и портфолио побольше, чем у меня. А меня приглашали лишь на рядовые вакансии. И то — по окончанию собеседования мне заявляли, что перезвонят в случае положительного решения, но не перезванивали.
И, несмотря на то, что я никогда в жизни не устраивалась на работу, было у меня ощущение, что, если бы я устраивала работодателей, они сообщили бы об этом сразу.
Я даже понимала их резоны — о фирме Вадима было известно в профессиональных кругах, и я, до сих пор носившая фамилию Озёрская, наверняка вызывала устойчивую ассоциацию с женой, которую погнали метлой с хлебного места после многих лет безделья. Возможно, даже слухи о нашем разводе пошли. Хотя Вадим мне ничего по этому поводу не говорил — да меня и не спрашивали на собеседованиях о личной жизни, — но я не сомневалась, что кто-нибудь где-нибудь обязательно проговорится. Одна же сфера деятельности, все друг с другом общаются.
В общем, с работой мне пока откровенно не везло. Зато я много времени проводила с Аришкой и замечала, как она постепенно оттаивает по отношению ко мне. Конечно, я понимала, что, несмотря на слова о прощении и втором шансе, в дочке ещё продолжает жить обида на маму — такие чувства одним щелчком пальцев не отключаются. Но я очень старалась, проводя с ней время, и чувствовала, как по капельке её обида уходит.
И, наверное, это можно было даже посчитать успехом… когда в пятницу, после того,
— Мам, а ты серьёзно так это всё и оставишь?
— Ты про что? — Я слегка опешила, не уверенная, что правильно поняла Арину. В десять лет мой ребёнок соображал явно лучше, чем я — в тридцать один год.
— Про всё. — Аришка нервно теребила кончик белокурой косички и хмурилась. — Ты просто переедешь, просто разведёшься с папой — и будь что будет? Так, что ли? А если он опять женится? На него вот Оля, знаешь, как смотрит!
Оля…
Да, взгляды домработницы, которые та бросала на Вадима украдкой, не заметил бы только слепой. Но пересекался мой муж с ней редко, да и эта девочка — явление временное, скоро вернётся Алла Николаевна, и всё будет по-прежнему.
Кроме того, я была уверена, что связываться с настолько молодой девушкой Вадим не захочет. Откуда взялась подобная мысль, не имею понятия. Но, несмотря на неё, я всё равно ревновала…
— Нет, — я мотнула головой и потянулась за салфетками. Только начав рвать их, опомнилась и отложила в сторону превратившиеся в лохмотья бумажки. — В смысле про Олю знаю. А про развод и переезд… Нет, я не собираюсь оставлять всё так, как есть, и ждать, когда папа женится на другой женщине. Но и что делать, я пока не знаю. Я решила, что нам обоим нужно время… в любом случае нужно. А там посмотрим.
Аришка буравила меня подозрительным взглядом.
— Может, ты сама собираешься жениться?
— Выйти замуж, — поправила я машинально, и меня даже передёрнуло от подобной мысли. — Нет, Ариш, точно нет. Не собираюсь. Пока я хочу попробовать стать более самостоятельной. Твой папа меня избаловал, знаешь? — Арина понимающе улыбнулась, но ничего не сказала. — Вот я хочу стать другим человеком, более взрослым и ответственным. Не знаю, получится ли… но надеюсь, что да. И тогда, может, твой папа меня оценит… и полюбит вновь.
— Думаешь, он тебя больше не любит? — с сомнением протянула Аришка. — Не уверена…
— Возможно он и сам не знает ответ на этот вопрос. Но, Ариш… пообещай мне, что не станешь вмешиваться. И если твой папа начнёт встречаться с кем-то ещё… ты не воспринимай это в штыки, ладно?
— Я постараюсь, — вновь нахмурилась дочка. — Но я всё равно за тебя, мам.
«За тебя…»
После этих слов я настолько растрогалась, что даже заплакала и полезла обниматься.
43
Лида
Утром в субботу мне казалось, что воздух в квартире, где одиннадцать лет жили мы с Вадимом, звенел от напряжения.
В плохом настроении проснулись все — и Вадим, и Арина. Я — тем более. Мне вообще временами казалось, что я упаду в обморок от огорчения. Даже небо за окном — обычное ноябрьское серое небо — казалось более серым, чем обычно, и воздух, проникающий в квартиру из открытой форточки, будто бы пах грязным помойным ведром. Я даже на мгновение заподозрила, что Вадим не вынес мусор на ночь, заглянула под раковину — но, нет, там всё было девственно чисто, как обычно.