Если ты простишь
Шрифт:
Скорее всего, мне просто казалось.
Судя по всему, мужу и дочери тоже что-то «казалось», потому что выглядели они… странно. Как будто мы все вынуждены были делать нечто неправильное, противное самой природе. Но никто это, само собой, не озвучивал… Я даже была не уверена, что не придумала сама подобные ощущения Аришки и Вадима. Ладно дочь, но муж… Может, ему легче, что я уезжаю?
Легче… Я несколько раз внимательно смотрела на Вадима за завтраком, пытаясь понять его эмоции. Я знала, как он выглядит, когда чувствует облегчение оттого, что избавляется
Точно не так.
Вадим выглядел… печальным. И напряжённым, как студент перед началом экзамена. И я чувствовала себя ужасным человеком, потому что меня это… немного радовало. Если бы Вадим был весёлым или того хуже — безразличным, — я бы совсем упала духом. А так… надежда ещё есть. Пусть крохотная, но она есть.
И мне нужно сделать всё возможное (или даже больше), чтобы она превратилась в шанс.
.
За завтраком мы почти не разговаривали. Точнее, мы с Ариной ещё пытались что-то обсудить, а вот Вадим как воды в рот набрал. Сидел весь из себя мрачный, жевал яичницу, которую сам же и приготовил чуть ранее, пил кофе и молчал.
Яичница была не такая как обычно. Обычно у Вадима всё идеальное — белый белок, ярко-жёлтый желток, немного расплавленного сыра, мелко нарубленная зелень. В этот раз и укроп был плохо порезан, и сыр до конца не расплавился, и желток отчего-то затянулся белёсой плёнкой, напоминая глаз с бельмом. Мы с Аришкой по этому поводу ничего не сказали, но переглянулись, и я поняла, что дочка думает о том же, о чём и я, — Вадиму было не по себе.
Удивительным образом Аришка после завтрака чуть приободрилась, муж ещё сильнее помрачнел, а я… я даже не могла понять, что именно чувствую. Вот-вот должна была приехать машина, которую Вадим нанял для переезда, поэтому чему-либо радоваться я не могла. Но и отчаяние ощущалось нечётко, неясно… как цвет неба через шторы.
Когда водитель позвонил, что через пятнадцать минут приедут, я постаралась бодро вскочить из-за стола и произнести как можно более решительно:
— Вы меня не провожайте, займитесь лучше чем-то более интересным. Я сама доберусь до… — я запнулась: сказать «до дома» было выше моих сил. Мой дом был рядом с Вадимом и Ариной, и так будет всегда. — В общем, доберусь.
— Мам, ну нет! — возразила Аришка. — Ты что?! Мы должны посмотреть, как ты устроилась. Да, пап?
Не знаю, о чём в этот момент думал Вадим, удручённо кивая в ответ на слова дочери, но я в любом случае не собиралась мучить их обоих, растягивая неизбежное.
— Не надо, — сказала я как можно мягче, подошла к Арине и обняла её. — Ты приедешь ко мне завтра, когда я разберу вещи. Попьём чаю, потом прогуляемся. А сегодня… отдохните с папой.
— А как ты туда поедешь? — Арина свела светлые бровки. — Я думала, мы с папой тебя отвезём. На такси?
— Нет. Поеду вместе с грузчиками, там в кабине есть место, я узнавала. Не волнуйся, всё будет хорошо.
Арина недовольно пыхтела, но я всё-таки смогла уговорить её не тратить понапрасну выходной день. Мне действительно не хотелось, чтобы они с Вадимом ехали туда и растягивали
Да и… я банально не желала, чтобы Вадим и Арина видели очередное проявление моего раздолбайства. Ведь я за прошедшую неделю даже продуктов не купила. Вадим бы обязательно это заметил…
44
Лида
Пока грузчики таскали к машине мои коробки, мы с Вадимом стояли в коридоре и наблюдали за всем этим действом. Арина ненадолго отошла в туалет, и тогда я спросила у мужа, всё-таки решив рискнуть:
— Можно мне обнять тебя на прощание?
Вадим напрягся. Даже руки на груди сложил.
Это уже значило «нет», поэтому я быстро сказала:
— Ладно, не хочешь — не нужно. Извини, что спросила. Я просто… Вадим, я правда буду скучать.
Он болезненно поморщился.
— Лида, не стоит. Обсудили уже всё.
— Мы обсуждали дела. Но мне бы не хотелось, чтобы ты думал, будто для меня всё легко и просто и совсем ничего не значит. Это не так, понимаешь? Я знаю, что вела себя ужасно, причём не только сейчас, а давно…
В этот момент появился грузчик, и я замолчала. А мужчина, окинув меня быстрым равнодушным взглядом, пробубнил:
— Вы уже можете спускаться вниз, мы почти всё погрузили.
Я кивнула, он подхватил коробку и понёс её к лифтам.
Я посмотрела на Вадима: он стоял в метре от меня, со сложенными на груди руками, как памятник самому себе, и казалось бы, что в подобной позе и с настолько непримиримым выражением лица он должен выглядеть несгибаемой скалой… Но отчего-то выглядел совсем иначе. Или это моё заблуждение? Моё собственное желание, чтобы Вадим был небезразличен к моему отъезду? Не знаю…
— Ариш, — крикнула я, не смея прикоснуться к мужу, — иди сюда! Мне пора.
Раздался громкий хлопок дверью, потом не менее громкий топот — и Аришка решила всё за нас.
Она просто смела нас обоих в единое объятие.
Не знаю даже, как это у неё получилось…
Наверное, подобное умеют только дети — абсолютно наплевав на доводы разума, довериться сердцу и временно забыть о всех разногласиях, обнимая в широком размахе рук — искренне и беззаветно.
— Мы будем скучать по тебе, мам, — прошептала Аришка, прижимаясь ко мне и заставляя твёрдой детской рукой прижиматься к ней и нас с Вадимом. А заодно — и друг к другу. — Мы тебя очень любим!
— И я вас люблю, — сказала я очень тихо, стараясь не смотреть на мужа. Боялась увидеть там презрение или брезгливость. Не переживу, если замечу что-то из этого на его лице. Лучше не знать… — И буду скучать. Простите меня, мои любимые…
Вадим сдавленно кашлянул, Аришка всхлипнула — и неожиданно возле лифта что-то громко громыхнуло. То ли уронили одну из моих коробок, то ли ещё что-то.
Этот звук заставил нас разомкнуть объятия и разойтись в разные стороны. Меня — в одну, Вадима и Аришку — в другую.