Эссе о Юрии Олеше и его современниках. Статьи. Эссе. Письма.
Шрифт:
Событием в жизни Олеши той поры становится посещение поэтического вечера Георгия Шенгели в Сибиряковском театре в Одессе, в которую Шенгели приезжает из Керчи, где он тогда жил. Позже, в своих литературных записях «Ни дня без строчки» Олеша, восхищаясь стихами поэта, бросит реплику, что иногда в своих стихах Шенгели отдавал «дань Северянину, которому нельзя подражать». [150] Но это было прозрение Олеши поздних лет.
Не смотря на расклеенные по Одессе афиши, чтение Буниным в зале артистической комнаты музыкального училища его нового рассказа «Сны Чанга» публики не собрало. Он читал своё прекрасное произведение в почти пустом зале. Академик Бунин не был так популярен, как Короленко, Куприн, Горький, Леонид Андреев, не говоря уже о модернистах.
150
Олеша Ю. Ни дня без строчки //
Сегодня трудно понять, каким образом в действиях и вкусах молодых одесских поэтов в те годы сочеталось, казалось бы, несовместимое: уважение к творчеству Бунина, преклонение перед Бодлером, восхищение «поэзами» Северянина и «неслыханной» художественной новью «Двенадцати» Блока, «150 000 0000» Маяковского (его Олеша и Катаев впервые услышат с чтением только что написанной поэмы на театральной сцене в Харькове, куда оба друга переедут из Одессы), с азартным сотрудничеством в журналах «Бомба», «Перо в спину», с добровольной службой в Красной армии, с откровенным бунтом против классической культуры, с которой они были тесно связаны, и которая послужит основой их будущего мастерства так же, как и литературные открытия модернистов.
Пафос отрицания всего старого (только потому, что оно старое) был у интеллигентной молодёжи подобен дикарству, не имевшему, как показало время, никакого исторического оправдания. Аресты, расстрелы без суда и следствия, экспроприации имущества в своей основе были того же агрессивного свойства. Время было сложное, одних оно подвигало на героические поступки во имя «революционного долга», других – на самоуправство, на хулиганство.
В духе тех лет бойкий поэт Дмитрий (Митя) Ширмахер (он подписывал свои стихи псевдонимом Дмитрий Агатов) «нахрапом» захватил в 1920-м году в центре Одессы роскошную квартиру с просторным залом и роялем «Стенвей» для собраний нового литературного кружка «Коллектив поэтов». [151]
151
Розенбойм А. «Или её берут…» // Вестник (Балтимор). 2003. № 2 (313). С. 56.
Это была большая и не очень опрятная квартира, которую бросили бежавшие на Запад буржуа. Она стала трофеем поэтов. В ту одесскую группу входили Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, Исаак Бабель, Лев Славин, Владимир Сосюра, Зинаида (Зика) Шишова, Аделина (Аля) Адалис, Семён Кирсанов, Илья Ильф, Валентин Катаев, Исай Рахтанов и др. «Коллектив поэтов» объединил очень разных по жизненному опыту людей. Вместе с идеалистами и эстетами, за спиной у которых были только «тихие» школьные годы, пришли те, у кого был непростой опыт, кого уже успела опалить или соблазнить молодая власть. Из страшной Губчека (губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем), которая находилось на улице Энгельса (так переименовали бывшую Маразлиевскую), в том году чудом вырвался Катаев, который был арестован и ждал расстрела. Как недавно рассказали Лущик и Розенбойм, ускользнуть из железных лап ЧК Катаеву удалось только благодаря заступничеству влиятельного приятеля (некоего Туманова), сотрудника одесского ЧК – любителя литературы, который признал в арестованном уже известного тогда поэта и освободил его. Может быть, именно увиденное тогда в застенках Губчека на десятилетия превратило талантливого, умного, Катаева в сознательного конформиста, послушного писателя, спрятавшего до поры свою истинную сущность тайного ненавистника советской власти? Ненавидевшего её той ненавистью, которую с такой силой старик Катаев выплеснул на закате жизни в повести «Уже написан Вертер»…
А рядом с Катаевым, георгиевским кавалером Первой мировой войны (ведь и это было в его биографии), и другими кружковцами, завсегдатаем «Коллектива поэтов» был Остап Шор. Остап – в юности гимназист, затем студент физмата Новороссийского университета, милиционер при Временном правительстве, красноармеец в 1919-м, рыбак в 1920-м, позже служившем «в миру» так называемым «опером», оперативным работником. Остап Шор не писал стихов и прозы, но его привечали, как родного брата Натана Шора, известного одесского поэта-футуриста Натана Фиолетова, погибшего от пули налётчиков ещё в 1918 году. (Кстати, именно этого Остапа Васильевича Шора некоторые мемуаристы считают прототипом Остапа Бендера). Стихи Фиолетова были также переизданы Всемирным клубом одесситов, как и стихи молодого Олеши. Остап Шор дружил с Багрицким, Олешей, Ильфом, а потом и Евгением Петровым. (При встрече с Розенбоймом уже пожилой Остап Шор рассказал, что в свою первую московскую осень в середине 1920-х, когда уже неуютно стало ночевать на бульварах, он поселился «у Юрочки Олеши»).
«Коллектив поэтов» был своего рода клубом. Собирались по вечерам ежедневно. Говорили о литературе, спорили, читали стихи и прозу, мечтали о Москве. «Коллективом поэтов» никто не руководил. В живом общении друг с другом получали уроки мастерства. Впоследствии Олеша вспоминал: «Отношение друг
Лев Славин в своих воспоминаниях добавил такую подробность о «Коллективе поэтов»: «Здесь не было авторитетов. Но был бог: Маяковский… влюблённость в Маяковского (Олеши)… испытывало всё наше поколение». [153]
152
Олеша Ю. Об Ильфе // Журнал «30 дней». 1937. № 6. С. 94.
153
Славин Л. Портреты и записки. С. 11.
Действительно, любовь к новому кумиру выливается у Олеши в новую зависимость от манеры теперь уже поэта Маяковского, яростно и страстно посвятившего себя революции. Мне удалось разыскать только стихотворение «Ремонт», которое ярко обнажает эту подражательность. (Правда, оно было опубликовано в Одессе в 1923-м, уже московском, году Олеши):
Знамёна – фартук! Извёсткой кропи.Бомбой в разруху ответ бросай!К древу познания– к сосне стропил,К небу седьмому – лезь на леса!Кровлею-крышей ремонт крылат,Аркой-бетоном широкоплеч:Строится дом —Дворец или склад?К морю от моря крепко залечь!Ловче вытачивай, рви и гладь!Точный по табелю труд для всех! —Все под команду! – Динамо, игла,Школа и цех! [154]154
Олеша Ю. Ремонт // Силуэты (Литература-искусство-театр-кино). 1923. № 14. Июль.
В этом стихотворении Олеша явно хотел передать «поэзию рабочего удара», к которой призывал «нового человека», «строителя нового мира» А. Гастев в своём известном манифесте. У Олеши в это время можно встретить образы и в стиле пролетарской поэзии:
Так в нашей памяти, как пламя в чёрных домнах,Как ход свистящий шатуна,Останутся навек святые имена. [155]В 1920 году в одесском Агитпропе и в ЮгРОСТА (Южное отделение Российского телеграфного агентства) Юрий Олеша работал вместе с Эдуардом Багрицким, Валентином Катаевым и другими авторами. Они составляли тексты к плакатам, писали агитки. Заведовал ЮгРОСТА известный поэт Владимир Нарбут, а вдохновлял их деятельность большевик-подпольщик, яркая личность, собрат по журналистскому цеху, в то время секретарь одесского губкома Сергей Борисович Ингулов (настоящая фамилия – Рейзер). Нарбут был арестован в 1936 году, Ингулов – в 1937 году, оба расстреляны в 1938 году.
155
Олеша Ю. Памяти Энгельса. К столетию со дня рождения Ф. Энгельса // ЮгРОСТА. 1920. № 196. 27 ноября.
Удалось разыскать декларативное политическое стихотворение Олеши «Большевики», написанное для ОдУкРОСТА (Одесского отделения Украинского Российского телеграфного агентства) к празднику 7 ноября 1920 года.
Стихи снова барабанные. В образе олешинских большевиков есть что-то от красногвардейцев из блоковских «Двенадцати»:
…И как пошли теперь служитьКоммуне, —Лимонку в пояс, шпоры на колени,Звезду на лоб, – на всех плеватьХотим! [156]156
Олеша. Ю. Большевики // ОдУкРОСТА. 1920. № 178.
В первом номере «журнала красной сатиры» с ужасающим названием «Облава» за 1920 год Олеша напечатал длинное стихотворение-декламацию «Мёртвые души в современности», в котором переносит известных гоголевских персонажей – Манилова, Ноздрёва, Коробочку, Плюшкина, Собакевича, Чичикова – в современные советские условия. Ноздрёв у Олеши – гордый член профсоюза, «спец и технорук», а Собакевич клянёт хлебную развёрстку… Всё это совсем не смешно, а удачны лишь строки о Чичикове: «Душою мёртвой не промышляет больше плут, когда теперь за грош истёртый живую душу продадут!».