Эта девочка Моя
Шрифт:
Я не думаю, что есть хотя бы шанс, что она когда-нибудь вернется ко мне, но я не могу заставить себя не мечтать об этом. Я не могу верить в то, что нет никаких шансов, что она снова станет моей.
Мы — две частички одной души и если я потеряю ее, то на этот раз погибну и сам.
Глава восемьдесят три
Без Дианы дни тянутся медленно. Я заставляю себя бегать каждую ночь, лишь для того, чтобы остановить себя и не пойти к ней.
Марк не признается,
Стиснув зубы, я бегу все быстрее, мои легкие горят, в мышцах появляется приятная боль, когда я огибаю квартал и с максимальным ускорением преодолеваю остаток пути до дома. Когда я подбегаю к дому, то замечаю Марка и отца, они стоят снаружи. Они выглядят так, будто ведут горячий спор, в который я не хочу ввязываться.
На меня и так много всего навалилось. Мне не нужно добавлять к этому еще что-то, если только это не связано с Дианой.
— Кирилл, тебе нужно поехать со мной, — приказывает Марк, как только я подхожу к дому. Его челюсть сжата, и он выглядит взбешенным.
— Что происходит? — спрашиваю я между вдохами, пот стекает по моему лбу и груди, пропитывая футболку.
У моего отца в глазах странное выражение, которого я никогда раньше не видел.
— Тебя ищет полиция. Они хотят, чтобы ты пришел прямо сейчас.
Я закатываю глаза. К черту их, здесь нечего расследовать или выспрашивать. Я ни хрена не сделал, пока. Им было бы что расследовать, если бы я смог добраться до Игоря, но пока я не знаю, где он.
Я поднимаю футболку, вытирая лоб.
— У меня есть время переодеться и принять душ?
Марк качает головой, и это расстраивает меня еще больше.
— Ну, тогда, блядь, поехали, — ворчу я, направляясь к машине.
— Пускай они зададут тебе все интересующие вопросы, сынок. Да, ты напортачил, но я знаю, что ты не причинил Диане вреда, не делал того, что они говорят.
Мне все равно, я ничего не могу сделать, чтобы они мне поверили, не рассказав того, что произошло той ночью, а я не сделаю этого. Я никогда больше не причиню боль, Диане.
Марк и отец садятся в машину, и мы отправляемся в сторону отдела полиции. Мне так и хочется спросить его, как она себя чувствует, как проходят ее дни, снятся ли ей кошмары, но я боюсь, что он не скажет мне правду, даже если я спрошу.
Папа — единственный, кто рассказал мне о ее нынешнем состоянии. Марк холоден и отстранен и не часто упоминает о Диане, а то и вообще не упоминает, даже когда мы с ним видимся.
— Я знаю, ты думаешь, что это сделал я, но это не так. Я слишком сильно ее люблю, чтобы сделать такую глупость.
— Ты думаешь, если скажешь мне, что любишь ее, я тебе поверю?
Тон его голоса застает меня врасплох, и прежде чем я успеваю ответить, он снова начинает говорить.
— Она отказывается есть, говорить, принимать
У меня нет слов, нечем ответить на то, что он только что сказал. Мое сердце буквально разрывается от боли.
— Ты мой брат Кир, и я люблю тебя, но ты сделал ей больно, очень больно, и я знаю, что ты сожалеешь, и что ты не хотел, чтобы это вышло из-под контроля, но это произошло. Это, блядь, произошло, и теперь тебе расхлебывать последствия своих действий.
— Я этого не делал. Я сделал запись, но это все. Я спас ее той ночью, от него…
Признание случайно соскальзывает с моих губ.
— Что? От кого?
— Я не могу сказать. Я не хочу, чтобы Диана снова пережила ту ночь. Если я что-то скажу, они пойдут к ней, будут спрашивать ее, втянут во все это, а я не хочу причинять ей еще больше боли, чем уже причинил. Я, не смогу этого вынести.
Марк вздыхает.
— Значит, ты возьмешь всю вину на себя, чтобы что? Защитить ее? Они все равно, в конце концов, допросят ее.
Я пожимаю плечами.
— Тогда она может сказать им все, что захочет. Если она хочет рассказать им правду, о том, что действительно произошло той ночью, то пусть рассказывает. Если нет, тогда я возьму вину на себя.
Мы подъезжаем к отделу полиции и паркуемся на небольшой стоянке перед входом. Я открываю дверь, но отец хватает меня за руку и не дает мне выйти.
— Может, нам стоит найти адвоката, прежде чем говорить с ними.
— Папа, я не делала ничего противозаконного, — рычу я.
Я уже устал от того, что приходится повторять это людям. Может, я и был чертовски глуп, что поделился этой записью с парнями, но если бы у меня были фотографии Дианы, я бы не стал делиться ими со всеми.
Они были бы моими, и все.
— Марк говорил тебе, что сказал адвокат, с которым мы разговаривали. Они ничего не могут тебе предъявить. Запись была хреновой, но не незаконной, кто сделал и разослал фото, тоже не знают, про наркотики просто запугивают.
— Я отрицал это миллион раз и буду продолжать отрицать, потому что это был не я.
Он вздыхает и отпускает мою руку. Я уверен, он считает, что я как обычно наделаю глупостей, но я не буду говорить полиции, что-то только потому, что они хотят услышать это от меня.
Я выхожу из машины, отец следует за мной.
— Я возвращаюсь к себе домой, — объявляет Марк. — Позвони мне, когда закончишь, и я приеду за тобой. У меня не хватит терпения высидеть здесь весь допрос.
Мы заходим внутрь, и все взгляды устремляются на меня, как будто я какой-то серьезный преступник или что-то в этом роде. Это небольшое отделение полиции, и кажется, что все знают, почему я здесь. Дознаватель Симонов выходит из-за угла и приветствует меня в своей обычной безэмоциональной манере.