Эта гиблая жизнь
Шрифт:
– Ну, почему же, в детстве читала, конечно.
– Так вот, и я читал, и любил, надо сказать, эту книгу в нежном возрасте. Но, не об этом речь... Перелистываю я, этак, сей роман вечерком, детство вспоминаю, и вдруг до меня доходит, что отец Пети, главного героя – учитель. Ей-Богу, раньше как-то не доходило, что он простой учитель. И вот этот простой учитель живет в многокомнатной квартире, содержит на свое учительское жалование двоих детей, родственницу, кухарку, откладывает деньги на поездку за границу. При всем этом он жалуется на безденежье и бунтует! Да, думаю, коллега, вас бы на наше место, вы бы, пожалуй, снова революцию затеяли... Ваша очередь, Мария Семеновна!
Мария
Заперев кошелек в кабинете, она поспешила на учебу. Держать под замком кабинет она привыкла не сразу, только после того, как у нее украли сначала зонтик, потом перчатки, и, наконец, сданные детьми за фотографии деньги, она научилась, выходя из кабинета, всякий раз запирать его на ключ. Вообще-то, школа считалась хорошей, но периодически кто-то начинал подворовывать... То пропадали куртки детей из раздевалки, то деньги из учительских сумок, оставленных на столе без присмотра. Подозревали кое-кого, конечно, проводили беседы, но поймать вора за руку было невозможно, а милиция от таких дел попросту отмахивалась.
Тот же историк как-то, махнув рукой, сказал: «Что вы хотите, вся страна ворует, вон за один день кредит на полтора миллиарда долларов украли, по телевизору только об этом и говорят... Да и говорят-то скорее с завистью, чем с осуждением. А мы им понятия о чести и совести пытаемся внушить».
– Ну, почему вся страна, – возразила тогда ему Мария Семеновна, – мы ведь не воруем!
– Мы! Мы – это живые ископаемые, можно сказать, мамонты сегодняшнего дня, да и что мы украсть можем?
Сейчас, сидя на учебе и слушая, зачитываемую вслух какую-то дурацкую инструкцию, глядя как Павел Андреевич чиркает красной ручкой в перебираемых листочках, Мария Семеновна пожалела, что не взяла с собой контрольные работы девятого класса и опять подумала, что проверять их придется ночью, ведь сегодня вечером должен заехать Анатолий Иванович... Наконец учеба закончилась.
– Ну вот, на сегодня все! – подвела черту завуч. – Павел Андреевич, в помещении избирательной комиссии нужно сейчас повесить портрет президента, вы у нас единственный мужчина, будьте уж так добры, а Мария Семеновна вам поможет... Поможете, Мария Семеновна?
Минут десять историк прилаживал на вбитом в стене крюке портрет. Мария Семеновна пританцовывала вокруг, подавая команды «Выше», «Ниже», «Правее», пока не наткнулась бедром на угол стола. С ужасом глядя, как из под подола юбки выползает к колену стрелка на поехавших колготках, она прижала это место ладошкою и замерла.
– Вот так и хорошо, пусть висит, – дрогнувшим голосом, чуть не плача, и не глядя уже на портрет, объявила Мария Семеновна. Колготки были последними и покупка новых никак не вписывалась в ее планы. «Господи, ну почему я такая растяпа! – думала она, стоя неподвижно и стараясь прикрыть стрелку подолом, пока историк, отойдя от портрета, оценивающе разглядывал дело своих
С портрета на них смотрело крупное, слегка одутловатое лицо, с чуть брюзгливо поджатыми губами, и равнодушным взглядом, которому художник попытался придать значимость.
– Не помню, у кого читал, – историк посмотрел куда-то на потолок, – «Истинное лицо президента – это лицо жизни его народа», или там было не «президента», а «монарха», – уже сам себе буркнул он и вышел за дверь.
«Не заметил, – облегченно вздохнула Мария Семеновна и поспешила в свой кабинет замазать стрелку клеем, чтобы совсем не расползлась, – ничего, дома заштопаю».
Уже накинув дубленку, она почти побежала в продленку, где у Елены Сергеевны, воспитателя группы продленного дня или просто Лены, был сейчас ее Андрейка.
Жили они с Леной в соседних домах и часто выручали друг дружку, когда надо было срочно подбросить кому-нибудь свое чадо. Бабушки жили далеко, а мужья... У Лены, правда, муж был, но, работая шофером-дальнобойщиком, долго дома не задерживался, крутя где-то неделями баранку. Вернувшись домой, он дня два не отпускал от себя жену и тогда их сын, второклассник Димка, коротал вечер у Маши с Андрейкой, когда же это было нужно Маше, Лена брала на себя все заботы о ее сыне.
– Леночка, ты меня сегодня выручишь? – Маша нежно чмокнула сына в макушку, оправила ему растрепавшуюся одежду и чуть придержала, прижав к животу, вырывающееся, недовольное этой прилюдной лаской тельце. – Я к тебе за ним часиков в восемь забегу.
– Давай, давай, пользуйся моей добротой! – Лена смотрела на нее с легкой улыбкой. – Мой позавчера укатил, и мне все равно делать нечего... Не волнуйся, и покормлю, и уроки посмотрю.
– Ох, спасибо тебе, что бы я без тебя делала, не знаю!
– А я без тебя? Нам, бабам, без помощи друг дружке не прожить. Не знаю, что там мужики своей мужской дружбой не нахвалятся, а по мне, куда им до женской! Беги, беги! – видя, что Маша нетерпеливо взглянула на часы, закончила она.
Бежать и правда было уже нужно. Часы показывали без четверти три, а в четыре приедет Анатолий Иванович. А ведь еще нужно успеть принять душ, высушить голову, подкраситься... Да мало ли что нужно еще успеть сделать женщине в ожидании мужчины.
Анатолий Ивановича... Она даже в мыслях называла его по имени и отчеству, а наедине просто язык не поворачивался назвать его Толей или Толиком, и она обходилась простым безличным «ты», хотя он ее звал и Машенькой и Машуткой. Впрочем ему, пятидесятидевятилетнему мужчине это было гораздо проще, естественнее, ведь его сыну, как она знала, было уже тридцать пять. А вот ей...
В первый год разлуки с мужем она жила ожиданием их редких встреч, была бабушка, требовавшая постоянной заботы, Андрейка, родители... Весь день и ночь рядом были люди. Хотелось, конечно, близости, но было не до того. Оставшись одна после смерти бабушки и отъезда мужа в часть, Маша затосковала. Молодой организм требовал своего, хотелось прижаться к кому-то родному, близкому, ощутить мужское дыхание, крепкие руки на своем теле. Попытки завести любовника ни к чему не приводили, на работе из подходящих мужчин был один историк, да и тот женатый, не проявляющий к Маше ничего, кроме дружеского участия; знакомства на редких вечеринках привели к паре случайных связей, впопыхах, не оставивших в душе ничего кроме легкого раздражения... Особенно плохо было по вечерам, когда сын уже посапывал в кроватке, надоевший телевизор нес очередную ахинею, а за темным окном слышались молодые голоса, хихиканье девочек, басок парней. Хотелось плюнуть на все и бежать куда-то.