Эта гиблая жизнь
Шрифт:
После этого случая мне сказали, что теперь меня в городе знают все и что обо мне прослышали в других районах, но главное, обо мне теперь знал Дугуж, который был важным авторитетом в нашем городе и районе, но мы с ним не встречались, пока однажды не прислал за мной машину. Когда мы приехали, я удивился, потому что никогда еще не видел такого богатого двора и дома.
У Дугужа был гость, авторитет из Ярославля, и все за столом пили водку, кроме меня и Дугужа, потому что я не пил вообще, а у Дугужа была язва.
Ну вот, за столом Виктор из Ярославля спрашивает меня:
– Значит,
– Да, – говорю, – я.
– А мое лицо тебе ничего не говорит? – снова спрашивает он. – Что-то знакомое, – говорю, – но не пойму что.
– Я, – говорит, – Виктор Селютин, брат Алексея Селютина.
– Теперь вспомнил, – говорю, – ты похож на Леху. А Дугуж сказал мне говорит: «Мне тут Витек рассказал, что ты его брату в Афгане жизнь спас».
– Да, – сказал Виктор, – в Кандагаре он вытащил раненого Леху и еще двоих из боя. Так ведь?
– Так, – согласился я, – вытащил, потому что их могли убить. – А где твой орден? – спросил Виктор. – Дома, – ответил я.
А Дугуж сказал: «Вот видишь, Витек, он такой худенький и слабый, а герой, потому что в нем сердце кабардинца!» А Виктор ему ответил: «Ну, Арсен, ты же знаешь, что и ярославские не лыком шиты!»
И они посмеялись и похлопали друг друга по плечам, а когда я спросил Виктора, как дела у Лехи, он ответил, что Леха на зоне.
И так мы сидели до утра, ели, пили, разговаривали, и Дугуж потом распорядился, чтобы меня отвезли домой на машине, а на следующий день мне пригнали новую «девятку» и сказали, что это подарок от Виктора.
Потом как-то Дугуж меня спрашивает, почему я не занимаюсь делами. Я ответил, что занимаюсь астрономией, но он сказал, что об этом уже слышал и предложил мне в долг двести тысяч бутылок водки, чтобы я вернул ему деньги после реализации, но я ответил, что вряд ли смогу заняться реализацией. Тогда он подумал и поручил своим ребятам отправить водку в Сибирь, а через месяц ребята вернулись и отдали мне миллиард рублей. [4] Я не знал, что делать с этим миллиардом и поэтому отдал его маме, а она увидела столько денег сразу и заплакала. А моя сестра сказала, что наконец-то я повзрослел и что это первые деньги, которые я заработал сам.
4
Цены и деньги не сегодняшние (прим. ред. )
В общем, теперь у нас был миллиард, и мы стали жить хорошо. Сестра стала заниматься делами, и наши деньги стали зарабатывать деньги, она открыла магазин, перестроила наш старый дом, купила мне «мерседес», а себе оставила «девятку», а я построил наверху мансарду и купил лучшую оптику и приборы, так что теперь у меня была собственная мини-обсерватория. Но сестра на это ничего не сказала, а однажды даже попросила посмотреть в телескоп и сказала, что звезды очень красивы, а я подумал, что рот женщине могут закрыть только деньги.
Теперь мои двоюродные братья, дядьки и тетки из села стали у нас почти жить, и братья ездили по поручениям сестры, ухаживали за моими гостями и не позволяли моим многочисленным племяшкам
Но я выслушивал всех, потому что они приезжали ко мне за советом или с просьбой, чтобы я поговорил об их деле с кем надо, а те, кто были пешком, в основном просили в долг и я давал им, зная, что они не вернут... Короче говоря, я никак не мог толком заняться тем, что любил по-настоящему, а мама все время беспокоилась и хворала, так что мы постоянно покупали ей дорогие лекарства, которые ей совсем не помогали.
А однажды мне пришлось поехать в Хабаровск, где наших парней кинули на три вагона водки. Меня свели с местными и сказали им: «Это Астроном!»
«Астроном, браток, дело вот как обстоит...» – объяснили мне местные, а потом нашим парням вернули три вагона водки, но там я услышал, что дома убили Дугужа, подложив под его машину бомбу.
И вот, я быстро вернулся и был на похоронах, а после похорон я стал много размышлять. Гибель Дугужа подействовала на меня настолько, что я думал целые две недели и после этого решил отойти от дел и поэтому собрал ребят и сказал речь. Я говорил им, что земля удивляется нашему легкомыслию, я призывал их иногда поднимать взоры на небо, но и, выходя в сад помочиться среди ночи, смотреть под ноги. И еще я сказал им, что трагедия все еще остается высшим жанром. И так я говорил целый час, а когда я закончил, они подумали и сказали, что если бы не знали и не уважали меня, то подумали бы, что я – дурак. А я сказал, что с делами покончено, и ушел...
А после этого я продал «мерседес» и «девятку» и оставил только оптику, а сестра сказала, что я, точно, дурак и что все остальное она заработала сама и не уступила мне, а я после этого раздал деньги нуждающимся.
Я не стал разубеждать мою сестру насчет «дурака» и устроился оператором в котельную, и стал зарабатывать триста пятьдесят тысяч в месяц, и это была хорошая работа, потому что у меня была теперь возможность много заниматься, и кроме астрономии я занимался химией и физикой, а еще философией, историей, литературой и языками, и больше мне ничего уже не надо было, и я вполне счастлив, но у меня была еще мечта – поселиться в лесном домике в горах и жить там наукой, творчеством и хозяйством.
Зарплату, кроме того, что тратил на книги, я отдавал маме, а сама мама стала теперь поспокойнее и чувствовала себя намного лучше, так что лекарства мы ей больше не покупали. Под мерный гул и присвист газовых котлов я писал свои скромные труды: «Некоторые соображения о данных, полученных в радио– и инфракрасных диапазонах при наблюдении пульсара в центре Крабовидной туманности», «Полемика с Аристотелем, не вкусившим этики христианской демократии», а в эссе «Пять веков моей литературы, или Блестящие плагиаты бытия» я, наконец, признался в любви к Толстому, Достоевскому, Чехову и вообще ко всем, благодаря кому получил четверку по литературе.