Это было на рассвете
Шрифт:
В разгаре беседы ко мне подошел земляк Изотов. Ему, видимо, тоже хотелось помечтать.
— Коля, смотри, опять строчит письмо, — показал он на сидящего на верхних нарах около окна Малинина.
— Должно, Аннушке, ведь после того письма прошли уже вторые сутки, — улыбнулся он.
Заметив, что мы смотрим на него, Демид Сергеевич сказал:
— Нет, друзья! Вы — командиры, у вас впереди — академия. А я дальше своей деревни Мари-Кошпая — никуда. Там я родился, там стал трактористом. Помню, первую борозду провел и все лето не слезал со своего
— Товарищ старший сержант, вы часто вспоминаете свою жену, а не секрет, если о ней расскажете, — обратился молодой заряжающий с противоположных нар вагона.
— Что тут секретного? — улыбнулся Малинин. — Женился, как и все. Пришли мы к ней сватать со своим дядей Степаном — колхозным конюхом. Я был в чужом костюме, своего порядочного не имел. Было раннее солнечное утро религиозного праздника семика. Аннушка доила корову. Поняв, в чем дело, она растерялась.
— Кто растерялась, корова? — вставил механик-водитель Иван Якушин. Это вызвало взрыв смеха.
— Нет, она.
— Корова?
Опять поднялся смех.
— Дай же рассказать человеку, — одернул я Якушина.
— Невеста стеснялась даже взглянуть на меня. Была свадьба. Она скромна, застенчива и очень хозяйственная.
Демид Сергеевич, посчитав, что над ним смеются, притих. Но тут, виновато улыбаясь, Якушин проговорил:
— Я же пошутил, рассказывай дальше, Демид.
— Люблю я нашу землю. Она меня не обижала, надеюсь, не обидит я теперь, — задумчиво вздохнул Демид Сергеевич. — И что вы думаете? К осени заработал 50 пудов хлеба!
— И на базар?! — вставил опять тот же Якушин.
— Для базара не осталось. Надо было купить корову. Помогали брату Егору: у него как раз умерла жена, и он остался с двумя маленькими. Буду жив — буду помогать поднимать свой родной колхоз «Трактор». Если же не суждено, то пусть не поминают лихом, — закончил Демид Сергеевич, сворачивая свое письмо треугольником.
Рассказ Малинина задел душу многих. Несколько озадачились и мы с Изотовым.
— Меня из-за ранения не возьмут в академию. Из армии-то, пожалуй, уволят. Так что и я дальше своего Козьмодемьянска тоже никуда не поеду. Меня там ждет не дождется моя мама Нина Парфентьевна, — высказался Изотов.
— Если уцелеем, то конкретнее посоветуемся, земляки, около рейхстага, — улыбнулся я.
Выпустили «Боевой листок». Он начинался со статьи парторга полка В. И. Антонова «Вперед на Берлин, гвардейцы!» В памяти сохранились некоторые строки из стихотворения лейтенанта Михаила Бронникова:
Славное море — священный Байкал, Гитлеру пулю бы, чтоб он не скакал!«Боевой листок»
Утрам на десятые сутки следования наш эшелон прибыл на станцию разгрузки Топпер. Колесные машины разгрузились в Швибусе.
Совершая своим ходом 76-километровый марш в район сосредоточения — деревню Маусков, мы миновали немало населенных пунктов. Местного населения — ни одной души. Оно эвакуировалось на Запад.
— Могли ли немцы подумать в сорок первом о такой судьбе, какая постигает их теперь? — проговорил как-то на привале командир полка подполковник У. Н. Ермоленко. — Бежали так, что не успели прихватить даже домашние вещи. Не смейте трогать их. Не за барахлом приехали мы сюда, — строго предупредил командир полка.
В половине двенадцатого ночи части и подразделения бригады: начали сосредотачиваться в сосновом лесу восточнее Маусков. Мы с заместителем начальника штаба полка по оперативной работе капитаном Смаком стали обходить вокруг нашего расположения, чтобы организовать правильно охрану территории.
— Товарищ капитан, правда, что во всей Германии естественного леса нету? — обратился я к Смаку.
— Вон посмотри, какими ровными рядами стоят сосны, — показывая рукой на лес, ответил капитан.
— Стоят-то они ровно и толстые, но наши кряжистее.
— Это верно, — согласился Смак.
Прошли мы еще метров сто по лесу.
— Вон что-то белеет на пригорке, — сказал я капитану.
Когда подошли, увидели: на постеленных под соснами перинах лежат три пожилые женщины. Цвет лица у них серый. Еле шевеля губами, медленно протягивают нам руки.
— Просят есть, — шепнул капитан Смак.
Мне стало не по себе. Вспомнился блокадный Ленинград. Тогда умерших голодной смертью заворачивали в простыни, увозили за город, ложили под деревья и хоронили.
— Николай, ты чего задумался? — спросил меня капитан.
— Да так, глядя на этих беспомощных женщин, вспомнил блокаду Ленинграда, — ответил я.
— Вот что. Пока я набросаю схему, сбегай быстро, доложи замполиту и узнай, что делать с ними. Может, быстро доставить в госпиталь, а то завтра будет поздно! — они окажутся на том свете, — приказал мне Смак.
Я быстро побежал в расположение.
— Товарищ капитан, вы не скажете, где майор Лукин? — обратился я к идущему мне навстречу парторгу полка Антонову.
— В чем дело?
— С капитаном Смаком рядам с расположением обнаружили трех умирающих немок, — доложил я.
— Майор в ротах. А женщин надо спасать, — оказал мне Антонов.
Майора Петра Нестеровича Лукина я нашел в роте технического обеспечения. Присутствовал он там на собрании водительского состава. Дело в том, что при совершении марша две машины наткнулись на придорожные деревья. Поэтому и пришлось разъяснить правила вождения колесных машин на немецкой территории, где узкие дороги обсажены многолетними деревьями. Свернул с метр в сторону — налетел на посадку, покалечил себя и машину.