Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
— Кое-как очухался. Соображаю: наверх не выбраться. Клетку в стволе строить из рудстойки — это сколько времени уйдет, по одной палке поднимать. Не хватит ни света, ни харчей, ни сил…
Следовало идти вниз. Но он находился на втором горизонте, куда не сможет попасть еще раз и где расположены невыработанные гезенки, ради которых он пошел на эту авантюру.
— Так вот, к чему я тебе это рассказывать стал? — Иван Терентьевич сделал значительную паузу: — К тому, что, опустись у меня руки тогда, то все, амба. А я лежу, породой заваленный, и думаю, что если смерти не противиться — она и дома на койке верхом сядет. И вовсе смешно, понимаю, погибать
Иван Терентьевич одобрительно усмехнулся — себе, тогдашнему. Он отыскал гезенки и, не зная счета времени, измеряя его только усталостью, долбился в твердой породе, выковыривая вкрапления белесого металла. Не жадничая, рассчитывая силы, как выполняют обыденную работу. Наковыряв граммов сто пятьдесят, уложил в мешок скарб, оставшиеся продукты и двинулся на поиски вертикальных выработок, путей к третьему горизонту.
Нашел.
Спустился на третий.
Добравшись до ходового штрека, руководствуясь скорее инстинктом, чем рассудком, пошел направо. Полз под осевшей крепью, перелезал через обрушения, завалы. Сжег весь карбид, остался без света. Рукояткой обушка нащупывая дорогу, рискуя свернуть на боковую выработку, свалиться в вертикальную, в абсолютной темноте, вне времени и пространства, он двигался, чтобы ощущать движение, действовать! Он не хотел умирать раньше смерти и не хотел смирно ждать ее прихода. Может быть, он шел ей навстречу, но шел!
Он не расплакался, не спятил с ума, даже не обрадовался, пожалуй, а просто почувствовал удовлетворение завершенности, конца, когда тьма впереди распалась на несколько узких вертикальных полосок, вычерченных тусклым золотом. И когда подошел вплотную к отделявшему старую шахту от новой дощатому щиту, через щели которого сочился свет, и поднял обушок, руки у него дрожали.
— Вот так, парень! Выбрался ведь, хотя дорога, по которой выбирался, самой смерти страшней была…
— Значит, вы вроде бы мне говорите, что выбираться надо. А как?
— Это уж сам соображай, Чтобы после не винить никого. — Иван Терентьевич сделал несколько шагов, приостановился. — Да и не говорил я тебе, чего надо или не надо. А говорил себе… рассказывал. Ладно, пришли мы, давай петли ладить.
Лейтенант даже попробовал снег на ощупь — да, самый настоящий, холодный, слипающийся в комок. Он брезгливо стряхнул снег с ладони, вытер ладонь о полу плаща.
— Та-а-ак…
Это был запрещенный прием, предательский: зима, мыслившаяся еще далекой-далекой, в черных, полученных у старшины аккуратных валенках, за разрисованным морозом стеклом теплого кабинета в отделе, — вдруг подкралась и ударила из-за угла, сшибла с ног. Лейтенант не ожидал удара, не думал о нем — и растерялся.
Кругом расстилалась снежная пустыня, белое безмолвие, а он находился на крохотном островке, отрезанном от всего мира. И ему надо было встать, добровольно оставить свой островок, окунуться в леденящую белую бесконечность.
Лейтенант встал.
Одной ногой он стоял на земле, нагретой костром и поэтому голой, другую поставил на снег. Так, робея сразу броситься в воду, пловцы пробуют, очень ли она холодна. У лейтенанта не хватило решительности, он убрал ногу со снега и увидел вырезанный в нем след своего сапога. Он показался лейтенанту провалом в бездну, которую прикрыл снег.
Лейтенант попятился
До режущих болевых спазм, до разноцветных точек в глазах. Он заслонился от них ладонью и стиснул зубы, чтобы не завыть: какой он дурак! Куда он идет, зачем? Надо было на месте добыть лося — и все! На месте, вблизи самолета! Он мог это, у него оружие, только у него! И все были бы сыты, и он тоже, и это самое главное: быть сытым! Потому что помощь нужна живым, а он не думал об этом. Как исправлять ошибку?
Лейтенант затравленно оглянулся, увидел смоляной натек на комлистом бревне и вспомнил о совете Заручьева. Вытащив из обоймы патроны, смазал смолой капсюля. Дослав патрон в ствол, спрятал пистолет и тщательно застегнул кобуру. Все четко и хладнокровно, и все автоматически, бездумно.
— Ну? Давай, двигай! — Ему просто захотелось свалить с плеч пригнувшую к земле тишину.
Пошел, оставляя позади четкую цепочку следов. Если повернуть вспять, она привела бы к еще не догоревшему залому, возле которого можно сидеть и греться… Интересно, как далеко он от него ушел? Как далеко ушел он вообще, сколько еще надо пройти?
Может быть, не поздно повернуть назад? Убить у самолета лося, наесться, накормить досыта остальных — и тогда уже идти? Нет, лучше двигаться вперед. Он убьет лося и вернется к самолету с мясом, а часть оставит, подвесит к дереву. Чтобы не заботиться о еде, когда будет проходить этим путем вторично.
Мысли были легкими и расплывчатыми, как дым. Не мысли — мечты, сны наяву. Опять и опять они возвращались к лосям, к еде. Признаки лосей преследовали лейтенанта. Не оставляя следов, но треща кустами, ходили по сторонам. Минутами выстаивали, подбивая на выстрел, — и оборачивались вывернутым корневищем сосны или сухой, рыжеющей елочкой. Они замучили, извели лейтенанта. Он передвинул кобуру к пряжке ремня, на живот, каждую секунду был готов выстрелить, уж теперь-то он не проморгал бы, не растерялся. Привел бы к мясу Ольхина с Заручьевым. Дорогу к самолету он сумеет найти, надо от того места, где вышел к реке, идти на запад, по тому же самому азимуту, только в обратном направлении.
Теперь он шел вверх по реке, на восток и юго-восток. По той самой тропе, которая вчера привела на болото с лосями, по тропе-обманщице, заставившей прошагать добрый десяток ненужных километров. Он не всегда видел реку, тропа иногда уходила в сторону, но река все время угадывалась где-то справа. Оттого, что слева громоздились сопки, заслоняя небо, а справа открывался простор, свет. Оттого, что с правой стороны к тропе подступали пихты и березы, а слева начинались сухие высокоствольные боры, сосняк.
Тропа терялась.
Снова, без поисков, оказывалась под ногами.
Иногда в пихтачах и березниках перепархивали рябчики. Лейтенант научился различать, что это именно рябчики, по характерному шуму крыльев, даже не видя. Кое-где тропа пересекалась их следами, похожими на вышивку крестиком. Возможно, удалось бы застрелить одного-двух, если бы он решил вплотную заняться этим. Но лейтенант не обращал на рябчиков внимания, ему нужен был лось, в которого так легко попасть, в котором так много мяса… Целая гора мяса…