Этот большой мир. Тайна пятой планеты
Шрифт:
— Знаешь, я только что сообразил, что Влада не задала мне ни единого вопроса о нас — обо мне, тебе, других наших!
Мы ехали по Проспекту Мира; справа осталась станция метро «Алексеевская, а впереди пронзала небо косая игла с ракетой — монумент 'Покорителям космоса» перед центральным входом ВДНХ.
— Что, даже об Энцеладе не спрашивала? — удивилась Юлька. — Хотя, чему тут удивляться? Она всегда предпочитала говорить о себе, было бы кому слушать…
Она держала руль одной рукой, положив локоть другой на дверку, и набегающий ветерок трепал её волосы. Машина была подарком Шарля на мой день рождения — конечно, не «Шевроле- Корвет», на котором мы гоняли по шоссе от космодрома Куру до прибрежного пансионата, а новенький «Пежо-504» специальной сборки, только для сотрудников французского отделения Проекта. Кабриолет цвета тёмно-синий металлик смотрится на московских улицах сущей экзотикой —
Когда я рассказал о разговоре с Владой, Юлька состроила непередаваемую физиономию — видимо, воспоминания о совместном пребывании в «Астре» накрепко отпечатались в её памяти, и отнюдь не в самом позитивном ключе. Но обсудить встречу мы не успели — надо было собираться и пулей лететь в Королёв, где меня ожидали сразу три совещания, и все на тему грядущего рейса «Зари». Юлька же условилась о встрече со своим научным руководителем, профессором Бортниковым. Неделю назад он, попросил её задержаться после лекции и прямо заявил: если «Если уважаемая Лидия хочет добиться чего- то на поприще тахионной физики, то следует побольше времени проводить в университетских аудиториях и библиотеках, а меньше — на кораблях и орбитальных станциях. Внеземелье никуда не денется, наставительно говорил профессор, но сейчас следует плотно взяться за учёбу, не отвлекаясь на космические приключения, большие и малые…» Так что на этот раз Юлька, может, никуда и не полететь — хотя вопрос этот пока не решён окончательно…
Мира после эпопеи «Лагранжа» заболела Внеземельем всерьёз. Собрала скрипичное трио из таких же как она студенток консерватории и гастролирует по Внеземелью. В планах значатся и околоземные станции, и Луна, и недавно заработавшая марсианская «Скьяпарелли». И даже «Гюйгенс», бывший жилой «бублик» «Зари», исправно нарезающий круги вокруг Титана. Юрка-Кащей не слишком этому рад — вряд ли его возлюбленная скрипачка начнёт гастрольный тур с нашего корабля. Слушателей маловато, да и рейс обещает затянуться…
Мы проскочили ВДНХ, миновали эстакаду и понеслись по Ярославке. Машин в этот час немного, так что Юлька с удовольствием топила в пол, не опасаясь ГАИшников с их радарами. Водит она гораздо лучше меня — я со своим дорожным опытом чересчур осторожен и склонен к перестраховке; она же, наоборот, обожает скорость и при каждом удобном случае гоняет по подмосковным трассам, выжимая из заграничного мотора все лошадиные силы до капли. Я этого не одобряю — пусть стритрейсеров здесь пока не водится, да и до пробок «той, другой» Москвы далеко, но ведь и качество дорожного покрытия далеко не из двадцать первого века. Юлька моё недовольство игнорирует, и я с грустью понимаю, что её, совсем ещё молодую девчонку, порядком раздражает моё старческое брюзжание.
— Кстати, вылетело из головы… — добавила она. — Как раз перед тем, как ты пришёл домой, звонил Леднёв и просил обязательно разыскать его, когда будешь в Королёве. Не знаешь, что ему нужно?
III
Серёжа поднял револьвер обеими руками и надавил клавишу электроспуска. Револьвер едва ощутимо дрогнул — воспламенился заряд циркониевой фольги скрытой в патроне. Горит он, если верить проглоченному наспех руководству, около пяти миллисекунд при температуре в пять тысяч градусов, и этого хватает, чтобы накачать энергией встроенный в ствол оптический резонатор, который в свою очередь порождает лазерный импульс. Ни светового шнура, как в «Гиперболоиде инженера Гарина», ни летящих сгустков света, как в недавно пересмотренных «Звёздных войнах» при выстреле не возникло; Серёжа, конечно, знал, что в вакууме такого быть не может, но подсознательно ожидал какого-то особого эффекта. Всё же в руках у него — настоящий лазерный пистолет (ну, хорошо, револьвер, не будем цепляться к мелочам), хоть и используемый в мирных целях.
В том месте, куда ударил луч, не было искр — только клубок пара, моментально растаявший в вакууме. Да и откуда им взяться, искрам? Совершенно неоткуда: лёд — он лёд и есть, как его ни обзови. Здесь лёд называют ледоритом — как сообщил планетолог Пьявко, этот термин ввёл в обиход Алексей Монахов, позаимствовав его из какой-то фантастической книжки. Серёжа допытывался у ветерана, что это за книжка — хотел, вернувшись на землю, найти и прочитать — но Пьявко так и не вспомнил. Надо будет спросить у Алексея, когда «Заря» придёт, наконец, к Энцеладу, уж он-то наверняка помнит…. Серёжа повернул револьвер (он же «ЛСКП-2М, спектрографический комплекс, переносной, модель вторая, модифицированная») и посмотрел в окошечко на затыльнике. Высветившиеся там цифры, ничего ему не
Вообще-то в записи не было особого смысла — как гласила та же инструкция, полученные данные сохранялись на встроенном в спектрограф запоминающем устройстве. Ёмкости его хватало на полсотни проб; после окончания замеров устройство следовало отсоединить и сдать в лабораторию, где показания перекачают на катушки магнитной ленты. Но Пьявко, а с ним и Зурлов, настаивали, чтобы Серёжа каждый раз аккуратно записывал полученные данные.
Ну вот, готово… Серёжа захлопнул крышку блокнота, вставил карандаш в гнездо — леска при этом сама собой смоталась, — и убрал ЛСКП в контейнер. На сегодня работа закончена, можно идти в шлюзовой балок, снять «Кондор», отдраить внутренний люк и, хватаясь за поручни, двинуться по длинной, не меньше пятнадцати метров, рубчатой трубе перехода. В противоположном её конце люк, ведущий в жилой балок, и тут важно не забыть плотно задраить тот, что остался за спиной — во-первых, это злостное нарушение, а во-вторых люк жилого балка попросту не откроется, останется заблокированным. Техника безопасности, всё продумано до мелочей, на случай того, если шлюз или переходная труба потеряют герметичность. Это вряд ли может случиться здесь, в рукотворном ледяном гроте в трёхстах метрах под поверхностью Энцелада. Но — мало ли что? «На аллаха надейся, а верблюда привязывай» — учит мудрый аксакал Пьявко, да и инструкции пока ещё никто не отменял…
— И здесь я буду жить?
Серёжа осмотрелся, изучая внутренности балка. Хотя — изучать тут особо и нечего: узкие полки в два яруса, снабжённые пристяжными ремнями, как и полагается в невесомости; крошечный столик у стены, стулья прикручены к полу и снабжены ремнями, на манер автомобильных. В дальнем углу, за раздвижной, на манер жалюзи, дверью — санузел с унитазом, рукомойником и душевым мешком.
— Не ты, а вы, все трое. — уточнил Зурлов. — Один поработал внизу дня три-четыре, потом другой его меняет, по очереди. На «Лагранже» сила тяжести как на том же «Гагарине» или, скажем, на Луне — а здесь всего-то одна сотая «же». А какие же вы будущие космонавты без опыта в невесомости?
— Ну, в ангарах буксировщиков тоже невесомость… заметил Серёжа. Перспектива провести здесь четыре дня не вызывала в нём энтузиазма. На занятиях по истории космонавтики он знакомился с устройством орбитальных станций раннего, «добатутного» периода и даже посещал «музейный» модуль «Гагарина». Модуль этот, внутренности которого в точности повторяли интерьеры орбитальных станций «Салют-6» и американской «Скайлэб», был пристыкован к внешнему, безгравитационному кольцу «Гагарина» и служил одной из главных достопримечательностей станции. Там Серёжа видел точно такие же, как в балке, койки с пристяжными ремнями, столики, шкафчики, привинченные к полу и потолку, и, конечно же, особую космическую сантехнику — душевой мешок, рукомойник и унитаз, снабжённый помпой-отсосом. Но одно дело — рассматривать экспонаты, сочувствуя первым космонавтам, которые вынуждены были всем этим пользоваться, и совсем другое — испытывать на себе!
— А ты чего хотел? — куратор усмехнулся, будто угадав его невесёлые мысли. — Знакомься, осваивайся — на грузовиках вроде «Тихо Браге» или 'Гершеля до сих пор всё точно так же устроено. И ещё долго таким останется, пока не придумают какую-нибудь искусственную гравитацию, без вращения и прочих громоздких штучек.
— Да я что, я ничего… — Серёжа пожал плечами. — Освоюсь, конечно.
— А раз ничего — натягивай «Скворец», и продолжим экскурсию!
Серёжа кивнул и полез в рундук — «Кондоры» они сняли в шлюзовом балке, а правила внутреннего распорядка требовали постоянно находиться в гермокостюмах. Не слишком-то удобно, уныло подумал он — это что же, стаскивать «Скворец» всякий раз, когда нужно воспользоваться известным устройством, или принять душ? Спасибо, хоть шлемы не заставляют носить постоянно — вон они, закреплены в головах коек… Интересно, а какой смысл постоянно таскать на себе гермокостюмы, если за шлемами всё равно придётся бежать в жилой балок? И вообще, что тут может случиться — метеоритных дождей нет, никто не таскает грузовые контейнеры, чьи острые углы способны пропороть бочкообразный алюминиевый корпус… Серёжа понимал, конечно, что подлёдной база только-только введена в эксплуатацию и начальство перестраховывается — но очень уж хотелось стащить с себя эту оранжевую гадость, из-за которой никак не выходит расслабиться по-настоящему…