Этот мир не для нежных
Шрифт:
— Он не мой, — упрямо повторила Лив. — И я теперь вообще не понимаю, зачем он нам нужен. Если с ним всё в порядке, и он не хочет со мной разговаривать? Давай лучше найдем Джонга, и вы поможете нам добраться до Пихтовки. У меня там стоит автомобиль. Думаю, зелёный Шинга быстро разберется в управлении...
Лив поняла, что несколько замечталась, быстро, и, как ей показалось, логично, закончила:
— Потому что он очень умный, и ещё умеет управлять найтеу.
Мин уже пересекал площадь, и эти слова пришлось говорить ему в спину. Судя по всему, у него были свои соображения, чем конкретно они должны заниматься. А зачем? Такого вопроса хансанг Теки не имел привычки задавать.
***
Добропорядочные здания и чистые мостовые как-то незаметно закончились, постепенно перешли сначала в промышленные районы, а затем — в окраины завалюшек-лачуг. Постепенно ухудшался окружающий урбанистический пейзаж, здания становились обшарпаннее, всё чаще встречались сначала небольшие кучки мусора прямо около дворов, линия крыш становилась всё ниже. Уже не радовали глаз разноцветные свежеокрашенные веранды, балкончики и мансарды, перестали попадаться горшки с цветами, выставленные около подъезда, дабы порадовать глаз случайного прохожего, ветер стал изредка доносить запахи несвежей еды. Лив не могла подумать, что на Ириде есть такие места, вернее, ей и в голову не приходила подобная мысль.
— Район беглых банхалов, — такую скупую информацию ей выдал Мин, когда они вышли к пустынному полю, заросшему неопределённого цвета травой. Вроде, была она серая, но ещё припорошена рыжей медью. Получался цвет бурый и неопрятный.
— И что они тут делают, в своём районе? — Лив очень не нравилась окружающая обстановка.
— В основном, занимаются контрабандой, — Мин был плохим рассказчиком. Очень немногословным. Кажется, это была семейная черта жёлтых рыцарей.
По краю поля сбились в отдельные редкие кучки лачуги. С пожухлой, невыразительной травой дальним горизонтом сливалось серое небо, безликое, словно затянутое мутной пленкой полупрозрачного рваного тумана. Лачуги казались заброшенными, с их стороны дуновением сквозняка приносило краткий, но выразительный запах мусорных куч, который перебивался только такими же кратковременными порывами ароматов отхожих мест. И ещё чем-то специфическим, химическим, искусственным. Какой контрабандой можно было промышлять в столь запущенном и далеком от цивилизации месте, Лив и ума приложить не могла. Мин словно понял, что добром она от него не отстанет, произнёс коротко и ясно:
— Краски.
И Лив вдруг внезапно поняла, что напоминает ей запах, пропитавший район изгоев. Однажды она решила перекрасить свои старые джинсы. Долго кипятила и вымачивала их в тазу с ядовитым, растворённым в горячей воде порошком. Она выкинула и многострадальные джинсы, и таз, и даже деревянную лопаточку, которой сдуру мешала краску в тазу, потом неделю держала окна открытыми. Но всё равно никак не могла отделаться от ощущения, что ядовитый смрад остался в обоях, впитался в шторы, волосы, кожу. Прошла не одна неделя, прежде чем Лив перестала принюхиваться к себе и своему дому.
Значит, здесь делали что-то запрещённое с красками, которые на Ириде считаются чуть ли не священными. Конечно, что ещё хорошего можно ожидать от подобного места?
Здесь и в помине не было оживленного предвкушения праздника, как на радужной площади, а благополучная сонная тишина респектабельных кварталов сменилась тишиной настороженной, в которой даже ветер гудел по-особенному. Прерывисто, словно давал возможность прислушаться к чему-то, кроме самого себя. Здесь явно жили, Лив видела издалека как мелькали тени на стенах хлипких жилищ, слышались обычные каждодневные звуки — всхлипы фанерных дверей, которые явно открывались и закрывались по мере надобности, где-то на задворках
Лив замешкалась. На окне одной из скученных лачуг красовались резные ставни. Они были бесцветные, обветренные временем и фигуры на них были грубыми, схематичными, но эта жалкая попытка хоть как-то украсить безрадостное существование, вызвало у Лив прилив нежности. Она подошла ближе, перегнулась через невысокий, дырявый плетень, дотянулась до наличников и провела рукой по изрезанному дереву. Узоры перестали путаться и мельтешить, Лив почувствовала, что ставни рассказывают историю. Проявившиеся человечки бежали от кого-то, падали, складывали руки в умоляющих жестах, заходились в немом крике широко открытые рты.
Она вздрогнула, когда Мин положил ей руку на плечо, мягко, но настойчиво поторапливая. Настолько она ушла в свои мысли. Старая деревяшка рассказывала о какой-то давней трагедии. Здесь? На Ириде? Лив подумала, что ни разу не слышала даже намёка на то, что этот мир имеет свою историю, предания или хоть какую-нибудь, самую завалящую легенду. Ей не встречались даже на площади никакие памятники или статуи. Если тут так боготворили слово «служение», значит, должна была быть и память о героях этого самого служения. Но ничего подобного. Словно существовала Ирида по какой-то технической схеме, жила только невозможно ярким цветом, забивающем все остальные чувства. Здесь и сейчас. И очень ярко.
Из размышлений Лив, поражённую этой внезапной мыслью, резко и сразу выбил удар где-то на уровне бедра. Она охнула и, инстинктивно вытянув руку, схватила то, что ударилось в неё . Снизу вверх испуганно таращились два раскосых глаза цвета жареного миндаля. Это был ребёнок, девочка, она, очевидно, врезалась в Лив на бегу, и испугалась сама. Лив присела на корточки перед первым увиденным здесь так близко ребёнком:
— Ты кто?
— Извините, — еле слышно пробормотала девочка и опустила глаза. Из-за угла соседней лачуги тревожно выглядывали ещё несколько маленьких головёнок. Живая стайка детишек переживала за попавшуюся подружку, но броситься на выручку никто не решался. Мин хмыкнул. Дети маленькие, лет шести-семи, определила Лив.
— Ой, как мне больно! — она схватилась за ушибленное бедро, запричитала, хитро косясь на виноватую мордашку. В выглядывающей кучке произошло оживление, секундная возня и тут же из укрытия на белый свет стремительно выпульнулась копия девочки, стоящей перед Лив. Хансанг замер неподвижно на некотором расстоянии, одновременно и боясь приблизиться, и очень этого желая.
— Простите, — ребёнок, почувствовав близость своей половины, немного приободрился. — Я не нарочно.
— Она не нарочно, — издалека неожиданно уверенным басом подтвердила вторая девочка. Голос был хрипловатый, как у медведей из детских мультиков. Она переминалась с ноги на ногу, но подойти не решалась.
— Как тебя звать? И почему хансанг сбежал, вместо того, чтобы попасться в мой плен вместе с тобой? — спросила Лив, всё ещё не отпуская девочку.
— Я не хансанг, — пробасил медвежонок с безопасного расстояния. — И меня зовут Сана. А её — Лея.
Мин кивнул:
— Они просто родились вместе и очень похожи. Здесь не рождаются хансанги. Лея-Сана, папа на месте?
— Ага, — обрадовано закивала уже не столь перепуганная Лея. — На месте, в Цафе.
— Только недавно юххи приходили, — мрачно пробасила Сана, всё ещё не приближаясь к попавшейся сестре. Видимо, она не считала, что опасность уже миновала. — Там кавардак сейчас. Он вам ничего не нальёт.