Этот несносный Ноготков

Белов Лев

— Спасибо, — поклонился академик, — но о каком эксперименте идет речь? О нашем полете с аппаратиком?

— Не только. Удивительно, что это не повлияло на ваш рассудок и вообще почти не отразилось на ваших организмах.

— Действительно, тут запросто можно было свихнуться, — заметил астроботаник, — сами себе самолеты, летим, как стая гусей.

— Послушайте, а где же ваш Аг? — спросил Филипп Иванович.

— Он скоро прилетит, его вызвал Гэ-эр-пэ, — проскрипел иоллит.

— Вы все-таки нам скажите, — обратился

к иоллиту астроботаник, — когда нам будет позволено, наконец, прибыть на вашу блистательную Иоллу? Не для того же мы проделали путь длиною более шестидесяти миллионов километров, чтобы вернуться с пустыми руками!

— Вы уверены, Петр Валерианович, что называете точные цифры, говоря о расстоянии до Голубой планеты Океания?

— Да, это точные цифры, — подтвердил академик, — ну, конечно, слегка округленные. Суть не в этом.

— Да, — согласился иоллит, — суть действительно не в этом. Боюсь, вы будете удивлены, когда узнаете правду о своем положении. Впрочем, у вас крепкие нервы...

— При чем тут нервы, — усмехнулся доктор медицины, — ведь обидно: до Иоллы вашей блистательной девять с небольшим тысяч километров, а мы тут застряли, как в болоте, и ни с места. И друзья наши неизвестно где.

— Вот и Аг появился на горизонте, — воскликнул Алик.

— Слава богу, слава Агу, — кисло улыбнулся академик.

— Надеюсь, он получил теперь точные инструкции от своего повелителя Гэ-эр-пэ, — иронически прищурил глаза астроботаник.

— Сейчас все выяснится, — проскрипел иоллит и, подлетев почти вплотную к Агу, что-то прожужжал. — Ну что ж, могу вас поздравить — получено разрешение доставить вас на блистательную планету Иоллу!

— Мм-да, — усмехнулся академик. — Нам нужно было сначала дожидаться великого противостояния Марса, затем совершить огромный путь, чтобы потом снова дожидаться — милостей у марсиан!

— Хоть ум ваш, академик, гибок, — неожиданно прозвенел Аг, — но избежали вы ошибок!

— Каких ошибок?! — возмутился академик. — Любому старшекласснику известно, что эти противостояния повторяются каждые пятнадцать-семнадцать лет. В таких случаях расстояние может сократиться до пятидесяти пяти миллионов километров. Не могли же мы отправиться в полет, когда нас разделяло четыреста миллионов!

— Итак, — проскрипел иоллит, — вы абсолютно убеждены, что до вашей планеты максимум четыреста миллионов километров?

— Во-первых, — отпарировал академик, — абсолютного ничего не существует; во-вторых, не собираетесь ли вы устроить мно экзамен по астрономии? Мне, действительному члену Академии наук СССР, почетному члену нескольких зарубежных академий?! Не забывайтесь!

— Но ведь вы же химик, а не астроном, — заметил иоллит.

— В данном случае специальность роли не играет, — уточнил Филипп Иванович. — А если учесть, что ваш спутник Рунди мы называем Фобосом, а вашу, извините, блистательную Иоллу

— Марсом,

то всё становится на свои места, спорить нечего.

— Ах, сутки слушать я готов, когда трибунит Ноготков! — прозвенел Аг, кружась над головой цитолога. — Но не разыгрывайте фарса — мы слишком далеки от Марса!

— Если добираться пешком, — усмехнулся академик.

Заметив, что воцарилась напряженная тишина, Эм-дэ-эс-тэ торжественно проскрипел:

— Да будет известно одноголовым, что они, как и мы, находятся на расстоянии пятьдесят девять тысяч миллиардов сто двенадцать миллионов километров от планеты, которую они именуют Землею.

— Надеюсь, это сообщенье у вас не вызовет смятенья? — прозвенел Аг. — У вас большая сила воли. Ну, что же, посмеемся, что ли?

Гелий Михайлович обвел глазами своих соотечественников, остановил взор на астроботанике, который все еще улыбался, взглянул в сторону цитолога, чье лицо выражало недоверие, увидел смущенно опущенную голову доктора медицины, скользнул глазами по какой-то странной фигуре бывшего командира корабля и громко, заливисто рассмеялся. Вслед за ним стал хохотать Ноготков-старший, его примеру последовали Блаженный и Хворостов, а затем стал смеяться Молотков. Вернее, он не смеялся, а вроде бы как смеялся.

И только один Алик стоял с низко опущенной головой, не выражая никакого желания веселиться. Трудно было определить, почему он не смеется, — потому ли, что не понял того, что поняли другие, или в силу того, что понял, чего не поняли остальные.

Вдоволь нахохотавшись, академик Аш успокоился и произнес:

— Спасибо вам, дорогой Эм-дэ-эс-тэ, за веселые минуты, которые вы нам доставили своим научным сообщением!

— Говорят, что одна улыбка по калорийности соответствует одной тарелке жирного украинского борща, — сказал астроботаник.

— Кстати, — проскрипел иоллит. — Сообщения о летающих тарелках тоже вызывали у обитателей Океании кулинарные улыбки.

— Еще бы, — подтвердил Джонрид Феоктистович. — Особенно, когда мы узнали, что один студент (кажется, из Англии) нарисовал тарелку на оконном стекле и сделал с нее снимок на фоне звездного неба. Вот было шуму!

— Ну, ладно, поговорим о серьезных вещах, — предложил астроботаник. — А то, чего доброго, мы скоро услышим от вас, что «Эллипс» обогнул Проксиму Центавра и достиг... ха-ха...

— «Эллипс» уже ничего не достигнет, — проскрипел Эм-дэ-эстэ.

После длительной и тягостной паузы, наступившей вслед за сообщением иоллита, первым нарушил молчание Гелий Михайлович.

— Н-н-не может быть, — тихо проговорил он, — вы шутите!

— Успокойтесь, — проскрипел иоллит, — я вам говорю только правду. Ваши коллеги живы, но ваш «Эллипс» превратился в пар.

— Как же так, — развел руками Джонрид Феоктистович, — «Эллипс» сгорел, мы живы? Что-то я не вижу тут логики, Эмдэ-эс-тэ!