ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества

Бохэннон Кэт

Если бы она мигрировала медленно, эволюционные процессы могли бы позаботиться о такой адаптации. Но получение прямого контроля над своим воспроизводством полностью меняет игру. Вместо того чтобы ждать миллионы лет, пока ее глючная матка наверстает упущенное, Прямоходящая могла напрямую влиять на свои репродуктивные результаты в течение собственной жизни. Что она и делала, учитывая, что ее виду удалось распространиться в головокружительном калейдоскопе различных экосистем: не только на весь Африканский континент [166] , но и за пределы Ближнего Востока, через Европу, в Центральную и Южную Азию и вплоть до Азиатско-Тихоокеанского региона. Она захватила мир.

166

Который невероятно велик, и она пересекла его пешком.

Тем временем, еще в Африке, другая популяция Прямоходящих изобрела ашельские каменные орудия. С помощью окаменелостей мы можем проследить эту эволюцию на карте: первая волна Прямоходящих, вышедших из Африки, использовала олдувайские орудия. Останки

были найдены на юге России, в Индии, в Китае, на Яве, и часто рядом с костями находились каменные орудия. Но поздние останки Прямоходящих в Африке стали ассоциировать с более совершенными ашельскими орудиями. Свою новую технологию они пронесли через Левант и за его пределы.

Это первая известная нам история успеха гоминидов: наши Евы смогли адаптироваться к широкому спектру новых условий. Они сделали это с умом. С помощью каменных орудий. Улучшив свои инструменты, они забрали знания с собой. В конце концов, то же самое они сделали с огнем и приготовлением пищи.

Но все это было бы невозможно без гинекологии. В каждом новом месте мы, наверное, едва дотягивали до своего MVP, и, чтобы не вымереть, нам непременно требовалась примитивная гинекология. По недавним расчетам, MVP для репродуктивной группы людей, изолированных на 150 лет, составит четырнадцать тысяч, причем сорок тысяч – гораздо более безопасная ставка. Из этих сорока тысяч только около двадцати трех будут «эффективной популяцией», то есть самцами и самками, размножающимися друг с другом. Остальные – особи не репродуктивного возраста. А какова последняя, наиболее точная оценка первого набега Homo Sapiens на Левант? От одной до двух с половиной тысяч особей. И все. Пара тысяч, едва успевающих размножаться.

Другими словами, такие события происходили последовательно: время от времени слишком маленькая группа древних гомининов мигрировала, прекращала скрещиваться с другими группами и делала все возможное, чтобы выжить, процветать и иметь (еще более генетически схожее) потомство. Вот почему мы с вами так тесно связаны друг с другом, где бы мы ни жили.

Нетрудно догадаться, почему так случилось. Около 60 000–100 000 лет назад популяция древних Homo sapiens на юге Африки наконец достигла критической массы. Затем небольшая группа мигрировала в Восточную Африку. Примерно 10 000 лет спустя они наконец достигли процветания и смогли отправить другую группу мигрировать на древний Ближний Восток. Оттуда последующим группам потребовалось всего около 5000 лет, чтобы переместиться в Европу, в Центральную и Северную Азию и, наконец, всего 15 000 лет назад, в Северную Америку. Мы знаем это, потому что большинство людей, произошедших от этой миграции, очень похожи.

Каждый раз, когда популяция была достаточной, чтобы мелкие группы могли отделиться и колонизировать близлежащие территории, генетическое разнообразие уменьшалось. Потому что на каждом новом участке группа будет скрещиваться в основном между собой. Как только матери-основательницы покинули юг Африки, последующие поколения произвели на свет больше потомства из ограниченного генетического пула. И этот ограниченный пул снова будет иметь тот же эффект, когда они пойдут дальше, усугубляя инбридинг, естественным образом опережая нормальный генетический дрейф. Это лучший аргумент в пользу того, почему человечество столкнулось с генетическим затруднением примерно в то время, когда мы покинули Африку [167] . Этот феномен называется эффектом основателя – его можно легко обнаружить в генетической истории вида, когда мигрирующая группа репродуктивно изолирована, а их потомство становится менее генетически разнообразным, чем можно было ожидать.

167

Затруднение возникает, когда в генетической истории вида образовывается своего рода «защемление»: момент, который каким-то образом радикально снижает генетическое разнообразие. Одним из сценариев является массовая гибель: уменьшаем количество спаривающихся пар, скажем, из-за вулканической зимы, и внезапно у вида меньше генетического разнообразия, потому что пул поредел. Другой вероятный сценарий – эффект основателя.

Когда Homo sapiens наконец удалось заселить мир (время, которое палеоантропологи называют «Великой экспансией»), мы в то же время сократили генетическое разнообразие вида. Чтобы не стать одиннадцатипалым чудом, обреченным на вымирание из-за инбридинга, каждая группа мигрирующих людей должна была испытывать еще большее давление, связанное с созданием и поддержанием минимальной жизнеспособной популяции в новом месте.

С интеллектуальной точки зрения это разумно. Место и время появления наших генетических затруднений тоже сходятся – модель соответствует многим современным знаниям о том, что на самом деле произошло с нашими предками, когда они покинули Африку. Чтобы создать и поддерживать MVP, каждая племенная пара должна была произвести на свет как минимум двух детенышей, и эти дети должны сделать то же самое, когда подрастут. Древние младенцы часто умирали. Двух было бы недостаточно. И большинство наших Ев имели крохотный шанс выжить, не говоря уже о том, чтобы пережить репродуктивный возраст. Большинство гомининов – до недавнего времени большинство людей – были счастливчиками, если доживали до тридцати пяти. Это означает, что, если наши Евы переживали детство, следующее десятилетие (максимум два) они проводили, рожая детей, кормя грудью, пытаясь сохранить жизнь всем – или, черт возьми, хотя бы двоим – и, выпустив потомство во взрослую жизнь, отбрасывали коньки [168] .

168

Другими словами, Томас Гоббс не был совсем не прав: жизнь наших Ев правда была жестокой и короткой. Но это «естественное

состояние» человечества было менее ужасным, чем он себе представлял, потому что для выживания было абсолютно необходимо сотрудничество, особенно если вы беременны или кормите грудью половину своей жизни.

К двум годам человеческое потомство едва ли самодостаточно, а значит, детям, которых Евы рожали в тридцать три, пришлось бы самостоятельно доживать до половой зрелости, что определенно нелегко. Наиболее вероятный сценарий репродуктивного успеха предполагает группирование рождений в начале репродуктивного возраста, оставляя себе время на заботу о жизнях потомков, пока они не станут подростками [169] . Можно также пойти по пути шимпанзе: завести одного детеныша и воспитывать его до тех пор, пока он не сможет худо-бедно справляться самостоятельно. Для шимпанзе – по рождению на каждые четыре-шесть лет. Однако шестилетние человеческие дети не способны выжить без постоянного внимания. Это так же верно в современном детском саду, как и в дебрях древнего мира. В любом случае – рожаете вы всех своих детей в подростковом возрасте или распределяете рождения на период от двадцати до тридцати лет – нужны гинекологические знания, которые помогут вам и вашим детям добиться успеха. Отчасти потребовались бы навыки акушерок. Еще важнее будут социальные и медицинские практики, включая фармацевтические препараты, регулирующие фертильность. Ни одна стратегия не будет идеальной, но очевидно, что худшая – репродуктивная свобода без общих знаний (и общих ресурсов по уходу за детьми).

169

В среде палеоантропологов по этому поводу было поднято много шума – ему часто приписывают миграционный успех гомининов. Хотя верно, что контроль над рождаемостью значительно повышает шансы, редко говорят о том, что (по крайней мере, для Homo sapiens) большое количество беременностей с короткими промежутками между ними, особенно если эти беременности приводят к рождению, значительно увеличивает риск осложнений и смертности как для потомства, так и для матерей (Molitoris et al., 2019). Этот эффект возникает при беременностях с интервалом менее тридцати шести месяцев: другими словами, менее среднего интервала между родами в большинстве современных обществ охотников-собирателей. А значит, повышение рождаемости в краткосрочной перспективе может создать жизнеспособную популяцию, но при этом привести к смерти множества самок. Так что, если вы – группа древних Ев, выбирающих множественные роды в раннем возрасте, из-за этого кто-то из вас и/или вашего потомства вполне может погибнуть. Я не говорю, что такая стратегия не сработает, – в зависимости от того, насколько вам повезет, и от размера вашей группы это можно осуществить. И конечно, некоторые из наших Ев так делали. Но при этом они, вероятно, потеряли много сестер, дочерей и матерей.

Другими словами, в каждой переходной точке древних миграций человечества лежит группа тощих, лохматых людей, которые едва производят на свет достаточно детей, чтобы заменить погибших, находят способы обойти проблемы инбридинга и чудесным образом выживают. Огромная часть этого выживания была напрямую связана с гинекологией.

«Они обычно приходят ночью. Обычно…» [170]

Репродуктивный выбор – это невероятный набор биологических инструментов. И как только он превратился в нечто столь эффективное, как человеческая гинекология, в руках женщин оказался механизм эволюции, с помощью которого они могли напрямую повышать приспособленность своего вида в течение собственной жизни. Если вы можете манипулировать репродуктивной стратегией так, чтобы она соответствовала практически любой среде обитания, это означает, что вы как вид наконец-то сами отвечаете за свою судьбу. Наши Евы использовали набор гинекологических инструментов, чтобы преодолеть самую большую проблему: шаткость их собственной, плохо спроектированной репродуктивной системы. Вот почему вы сейчас можете, например, читать эту книгу. Судьба нашей эволюционной линии не была радужной. Но так же, как наши Евы использовали гинекологию, чтобы выжить и процветать в далеком прошлом, мы можем использовать ее сегодня, чтобы преодолеть некоторые из самых больших угроз нашему виду.

170

Цитата из фильма «Чужие» 1986 г., режиссер Джеймс Кэмерон.

В качестве примера возьмем инфекционные заболевания. Мы знаем, что у большинства млекопитающих плацента регулирует иммунную систему матери. Но это особенно верно в отношении человеческого тела, где нашей инвазивной плаценте приходится работать очень усердно, чтобы удержаться. Развитие способов заставить материнскую иммунную систему сменить курс имеет смысл для эмбриона, потому что в позиционной войне между матерью и плодом нужно как можно скорее лишить врага его самого мощного оружия. Но, как мы рассмотрели в главе «Матка», снижение регуляции иммунной системы также подвергает организм матери риску заражения. Болезни могут быть обычными, такими как грибковая инфекция и простая простуда – проклятие для беременной женщины, – или тяжелыми: грипп, глисты и инфекционные заболевания, такие как лихорадка денге или вирус Зика.

В 2016 году женщины во всем мире боялись вируса Зика – довольно безобидной инфекции, распространяемой комарами в жарких и влажных местах. У большинства людей, заразившихся Зика, наблюдаются легкие симптомы, поэтому вирус не вызывал больших опасений. До тех пор, пока женщины в Бразилии не начали рожать младенцев с маленькой головой. Микроцефалия – редкое нарушение развития, из-за которого череп и мозг плода не развиваются нормально, – может искалечить человека на всю жизнь. Большинство людей с микроцефалией умирают молодыми. До 2016-го никто не осознавал, что укус комара – переносчика вируса Зика во время беременности может привести к рождению ребенка с крошечной головой. Из-за физиологии у беременных женщин Зика может быть другим заболеванием.