ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества
Шрифт:
Чтобы научиться говорить, нужно человеческое детство. Чтобы язык развивался и сохранялся, древним младенцам, пока их мозг рос, требовалось постоянное общение с другим пользователем языка. На протяжении всей предыстории человечества, начиная с истоков самого языка, люди учились говорить, прежде всего общаясь со своими матерями [210] .
Таким образом, теория об эволюции человеческого языка через мужчин упускает главное. Язык – это не противопоставленные большие пальцы или плоские лица – черты, которые эволюция записала в гены. Наша способность к обучению и инновациям в языке является врожденной, но тем не менее для того, чтобы достижения в общении сохранялись, каждое поколение должно скрупулезно передавать язык следующему с помощью интерактивного обучения и управляемого развития. Другими словами, язык – это то, что матери и дети создают вместе, и он зависит от отношений между ними в первые критические три-пять лет человеческой жизни. Длинная, непрерывная цепочка матерей и потомков, пытающихся общаться друг с другом, – вот что с самого начала поддерживало язык [211] . Хотя
210
Женщины были основными опекунами потомства по крайней мере последние 200 000 лет, если не 200 миллионов. Диада мать-ребенок – наиболее распространенная и самая важная коммуникативная пара почти у всех видов млекопитающих, и это по-прежнему справедливо для подавляющего большинства Homo sapiens.
211
Существует множество различных моделей воспитания, включая биологических родителей и всевозможных опекунов, не являющихся родителями. Ни одна из них не является лучшей. Ни одна не обречена на успех или неудачу. Но поскольку большинство людей впервые изучают язык в контексте диады мать-ребенок, что справедливо на протяжении всей истории нашего вида, я использую именно эту модель.
Способность новорожденного изучать и использовать речь минимальна. Потребуется добрых шесть месяцев, прежде чем он сможет хотя бы отдаленно понять, о чем там щебечет гигантский молочный зверь, и еще около шести, чтобы произнести свое первое слово. Тем не менее мозг развивается с феноменальной скоростью. И хотя младенец еще не может ни говорить, ни по-настоящему понимать, ему удается общаться с матерью, в основном плачем.
В первые три месяца жизни вы быстро понимаете разницу между человеческими голосами и нечеловеческими звуками и уделяете больше внимания первым (отчасти потому, что они часто сопровождают прием пищи или удаление неприятной влаги, которая часто обволакивает ягодицы). Вы также начинаете подражать музыкальным качествам окружающего вас языка, чему, вероятно, научились еще в утробе матери. Например, новорожденные французские младенцы плачут нарастающей мелодией, что является типичным образом речи французов: тон имеет тенденцию немного повышаться в конце слов или фраз. Тем временем немецкие новорожденные плачут понижающимся тоном – это типичная немецкая речевая модель.
К концу этих трех месяцев вы многому научитесь. Скорее всего, ваше зрение и слух станут полностью работоспособны. Вы также сможете издавать более широкий спектр криков: одни сигнализируют о влажности, другие о голоде, а третьи значат «о боже, мне так скучно». Ваша мать, вероятно, даже научилась по большей части выполнять ваши желания.
Даже не прося о чем-то, вы будете лепетать, проверяя случайные последовательности звуков и слогов. Поначалу легче произносить звуки «пу», «бу» и «му», которые не задействуют язык [212] . Иногда вы лепечете, чтобы привлечь внимание. Иногда пытаетесь имитировать шумы вокруг вас. Иногда просто приятно услышать человеческий голос, и вы наполняете воздух своим. Вы болтаете, когда счастливы, и болтаете, когда расстроены. Когда мать улыбается, вы улыбаетесь в ответ и лепечете с ней. Кажется, ей это нравится. И когда она счастлива, вы тоже счастливы. И ее молоко немного слаще [213] .
212
Лепетание – удел не только человеческого молодняка. Птенцы певчих птиц щебечут и свистят по случайным, повторяющимся шаблонам, как и наши младенцы (Lipkind et al., 2013). Более того, певчие птицы, такие как крапивник Бьюика, имеют общий с человеком набор из пятидесяти генных мутаций (Pfenning et al., 2014). Как и в большинстве генетических исследований, мы не уверены, что делают эти пятьдесят генов, но похоже, они имеют решающее значение в обучении вокалу. Они более активны в языковых областях мозга. Еще более показательно то, что птицы, которым не нужно учить сложные песни, не имеют такого набора генов. И приматы тоже. По крайней мере с точки зрения вокального обучения это может означать, что люди больше похожи на птиц, чем на других приматов. Так что, возможно, вместо говорящей обезьяны лучше было бы называть человека поющей обезьяной.
213
Вспомните главу «Молоко»: когда матери и дети испытывают стресс, в грудном молоке содержится больше белка и кортизола, тогда как в «счастливом» молоке сравнительно больше молочного сахара. Человеческим младенцам полезно радовать матерей.
Прожив хотя бы шесть или семь месяцев, вы наконец начинаете понимать, что странная цепочка шумов, издаваемых людьми вокруг вас, – это отдельные слова. По крайней мере часть из них. Ребенок начинает с нуля, без какой-либо точки отсчета, и ему требуется время, чтобы понять: «ма» не имеет смысла, а «мама» – имеет.
Когда младенцы лепечут, они проверяют свой голосовой аппарат, чтобы понять, какие звуки могут издавать. Они также проверяют языковые способности своего мозга – смотрят, как люди вокруг них реагируют на тот или иной звук. Представьте, что вы изучаете музыкальный инструмент еще до того, как у вас появится представление о музыке. Вы играете одну-две ноты, слушаете, решаете, нравится ли вам, смотрите, нравится ли вашей аудитории, а затем играете еще. Просто этот инструмент находится у вас в груди, горле и голове. Тем временем ваш мозг перепрограммирует себя с помощью простых правил общения, уделяя пристальное внимание тому, как с вами разговаривает ваш основной опекун. Чтобы по-настоящему свободно говорить на родном языке, мозгу необходимо языковое воздействие
214
Дети, которые рождаются полностью глухими и не используют дома язык жестов, также имеют проблемы с изучением языка. Отчасти именно поэтому ряд врачей теперь рекомендуют устанавливать глухим младенцам кохлеарные имплантаты до того, как закроется окно развития, а также использовать язык жестов, чтобы закрепить лингвистическое обучение, поскольку кохлеарные имплантаты не всегда работают так хорошо, как хотелось бы (Wolbers and Holcomb, 2020).
И если ваша жизнь чем-то похожа на жизнь большинства людей за последние 200 000 лет, то голос вашей матери – это главный голос, который вы слышите. Ее лицо – главное из всех, что вы видите. Без нее вы бы не выжили. Она определяет большую часть вашей общественной жизни. Если и есть в мире человек, с которым вам просто необходимо научиться общаться, то это она. В конце концов, вы готовились к этому еще до того, как стали собой: новорожденные узнают (и предпочитают реагировать на) голос своей матери, который они слушают с тех пор, как в утробе у них выросли уши [215] .
215
Младенцы, рожденные полностью глухими, не имеют этого преимущества, но известно, что вскоре после рождения они лучше реагируют на лица своих матерей, как и большинство зрячих младенцев (Field et al., 1984). У людей, родившихся слепоглухими, отсутствуют оба врожденных пути к социальным связям, что само по себе может препятствовать раннему изучению языка. Но эти дети находят другие способы как наладить связь с опекунами, так и выучить язык, особенно при терапевтической помощи, и новый язык под названием протактиль (слепоглухой вариант американского языка жестов) может сильно помочь семьям слепоглухих детей (Leland, 2022).
Если вы научитесь сообщать о своих потребностях тому, кто за вами ухаживает, и доживете до своего первого дня рождения, то вы наконец сможете произнести свое первое слово. Некоторым младенцам – обычно мальчикам – требуется немного больше времени. Но вы начнете узнавать слова прежде, чем сможете их произнести. Вы даже сможете (если вы в настроении) реагировать на базовые просьбы, например «прекрати» или «иди сюда». Языковые области мозга достигают пиковой плотности примерно на третьем году жизни, и именно тогда словарный запас резко расширяется. Раньше у вас было всего несколько десятков слов. Теперь вы быстро учите сотни. Тысячи. Грамматика тоже становится сложнее. Длина предложений увеличивается с двух-трех слов до десяти и более. К трем-четырем годам у вас будет слово практически для всего, что вас окружает. А если не знаете названия вещи? Сами дадите имя, смело шагая по миру, как Адам по саду, не задумываясь и выкрикивая новые названия. И лучше всего то, что мать понимает, о чем вы, и чаще всего не станет поправлять.
Обе стороны мотивированы. В конце концов, если вашей маме потребуется слишком много времени, чтобы понять, чего вы хотите, вы можете устроить истерику: из-за плотности синаптических связей в возрасте от двух до четырех лет ребенку очень трудно разобраться в сильных эмоциях, которые он испытывает. Но если эмоционально нестабильный детский мозг помогает вам лучше изучать язык, преимущества могут перевесить истерики. Растущий мозг занимается совершенно особым видом когнитивного развития – созданием коммуникационного механизма внутри узкого окна развития, когда ваш мозг достаточно пластичен и в состоянии подключиться к работе.
Похоже, в человеческом мозге есть отсек для такой связи. Если учить новый язык после полового созревания, истинной беглости не достичь. Вы сможете на нем говорить. Но мы не птицы, и ни один американец не будет говорить по-французски достаточно хорошо, чтобы сойти за парижанина. Вы, конечно, можете заставить старый мозг запомнить новые правила грамматики. Но есть что-то в том, как мозг изучает язык в молодом возрасте, чего мозг постарше просто не может сделать. Для свободного владения вторым языком порог варьируется от десяти до семнадцати лет, в зависимости от того, кого спрашивать.
Это возвращает нас к матерям. Среди певчих птиц эволюция уже давно оптимизировала взаимодействие родителей и детей, чтобы пользоваться окном развития. В это время родители зебровых амадин, например, общаются со своими потомками способами, которые отлично обучают их пению. Когда окно закрывается, родители тратят гораздо меньше времени на заботу о детях, постепенно обретающих независимость.
Поскольку молоко является частью того, как мы рожаем и выращиваем детей, у нас, млекопитающих, есть заранее установленный период детства, когда матери приходится тесно взаимодействовать со своим потомством. Если бы у млекопитающего был критический период для изучения языка, для эволюции имело бы смысл приурочить его к периоду грудного вскармливания. У современных охотников-собирателей младенцев полностью отнимают от груди только в возрасте от трех до пяти лет – именно в тот период, когда их мозг достигает максимальной плотности синапсов и у большинства детей резко увеличиваются словарный запас и грамматическая сложность.
Можно назвать это совпадением. Или полезной оптимизацией. Если у людей действительно есть критическое время для изучения языка, было бы полезно, если бы оно совпадало со временем, когда ребенок имеет регулярное, необходимое, тесное взаимодействие со взрослым пользователем языка. Учитывая, насколько дорого обходится выращивание и использование мозговой ткани, было бы удобно, чтобы этот период еще и совпадал с тем временем, когда питание ребенка будет регулярным, легко дополняемым и насыщенным сахаром и полезными для мозга жирными кислотами.