ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества
Шрифт:
Но были ли мы «людьми» у истоков языка?
Не думаю. Подозреваю, что человеческий язык возникал урывками, на протяжении очень длительного периода, мало чем отличающегося от эволюции мозга гоминина. Наши Евы, без сомнения, обладали всеми видами сложного социального общения до того, как у них появилась рекурсивная грамматика. Иначе как они выживали? Как они смогли стать компетентными акушерками?
Но даже этого было бы недостаточно. Даже когда у них была грамматика, наши Евы, вероятно, все еще не были людьми, такими как мы с вами, потому что они просто не думали о мире так, как мы. Здесь есть что-то более глубокое. Поэтому я думаю, что в эволюции человеческого языка был момент, который обозначил разделительную линию:
Вероятно, это было самое незначительное событие, не героическое и не грандиозное. Скорее всего, это был интимный момент: поздно вечером, в тихой синей тишине перед сном, когда одинокий человек рассказал самую первую историю.
Я сомневаюсь, что она была рассказана группе. Она, вероятно, сложилась между двумя людьми, которые уже проводили большую часть своего времени, пытаясь говорить друг с другом: капризным ребенком, который хотел спать, и матерью, которая хотела спать еще сильнее.
Итак, представьте себе разум, у которого есть язык, но который еще никогда не рассказывал и не слышал историй. Лгал – да. Преувеличивал – конечно. Подобные явления мы обнаруживаем и у других животных: обман – древняя штука. Но не истории. Не религии. Не сказки. Не загробная жизнь. Не боги. Не басни. Не легенды. Не истории происхождения. Не простые истории. Вообще никаких историй. Разум, существовавший как умное, творческое, полностью познающее человеческое существо до возникновения почти всего, что мы называем человеческой культурой, был поистине чуждым.
Итак, я выбираю ее. У Евы, обладавшей самой важной особенностью человеческого голоса, был разум, который, должно быть, глубоко отличался от современного. И этот разум, должно быть, в какой-то момент, при каких-то совершенно обычных обстоятельствах, придумал первую в мире историю.
Я не дам ей имени. Вероятно, она была Homo sapiens, хотя анатомически она легко могла быть и Homo neanderthalensis. У обеих были современные вокальные инструменты, характерная выпуклость на левой стороне черепной коробки (которая, как мы предполагаем, связана с языком) и расширенный канал подъязычного нерва. У обеих подъязычная кость и трахея располагались в правильном месте.
Но скорее всего, это была Homo sapiens. Где-то между тридцатью и пятьюдесятью тысячами лет назад человеческая культура пережила настоящий взрыв. Мы перешли от использования одних и тех же относительно простых инструментов к культурной революции, не только совершенствуя инструменты, но и значительно увеличивая количество созданных нами произведений искусства, погребальных ритуалов, украшений… Внезапно повсюду появился символизм. До этой революции в течение очень долгого времени все было одинаковое. После – куда бы вы ни посмотрели, повсюду было человечество. Африка, Ближний Восток, Южная Европа, Центральная и Южная Азия, Китай…
Изменение произошло так быстро, что, честно говоря, это немного подозрительно – такой сдвиг дает начало теории о том, что умными нас сделали инопланетяне, спровоцировавшие быстрые, необъяснимые изменения (и давшие хлеб Кубрику). Десять или двадцать тысяч лет, максимум. Раз – и все человечество приняло сложную символическую культуру. Все мы. Повсюду. Опять же, большинство считает, что это было возможно только с помощью языка. Там, где генетические изменения происходят медленно, поведенческие изменения, вызванные языком, могут распространяться со скоростью лесного пожара. Я подозреваю, что именно так и происходит, когда разумный вид, уже способный к языку, внезапно развивает символическое повествование.
А кому еще рассказывать первую историю, как не матери своему ребенку? В конце концов, хотя мужчины и женщины были (и остаются) одинаково владеющими языком, женские тела лучше справляются с общением на близком расстоянии. Большинство взрослых используют музыку и стиль материнского языка, чтобы помочь детям в изучении языка, но женщины, кажется, используют
Независимо от того, идет речь о древних или о современных родителях, попытка отвлечь, чему-то научить или развлечь ребенка историей – обычное дело.
Но о чем была эта первая история? В конце концов, история – это не только суть, но и структура, – не все повествования о событиях являются «историей». Я могла бы рассказать, как прошел мой день, но это была бы просто неинтересная цепочка фактов. Срочность также не решает проблему: даже обезьяны Кэмпбелла могут сказать вам, что в небе орел. Но ни одна обезьяна не расскажет о толкиновских орлах.
Но предположим, что это была просто история – образное объяснение какой-то особенности мира. Почему у змей нет ног. Что происходит, когда мы умираем.
Конечно, она могла быть не только об этом. Большинство современных «просто» историй связаны с какими-то моральными качествами – неким набором социальных правил, которые персонажи (и аудитория) должны соблюдать, иначе будут последствия. Обычно они о любви, верности или приверженности социальной иерархии.
Однако ни одна из этих тем не была бы частью первой истории, потому что тогда мало что из нашей привычной социальной иерархии существовало. Были лидеры или альфы, но ничего похожего на лорда или короля. Было бы много любви и секса, но ничего похожего на «брак».
Возможно, все было проще. Есть одна неизменная тема, которая преследовала человечество с самого начала: голод.
Если история наших предков о чем-то и говорит, так это о выживании. Голод и миграция – непреклонная сила Смерти, гонящая нас вперед и назад, к серой линии длинного горизонта. Вот откуда мы. Вот что движет нами даже сейчас.
Глава 8
Менопауза
«And yet, and yet…» [229] Отрицание временной протяженности, отрицание «я», отрицание Вселенной астрономов может показаться отчаянием, но таит в себе утешение. Наша жизнь (в отличие от преисподней Сведенборга или ада тибетской мифологии) ужасна не тем, что призрачна; она ужасна тем, что необратима и непреложна. Мы сотканы из вещества времени. Время – река, которая уносит меня, но эта река – я сам; тигр, который пожирает меня, но этот тигр – я сам; огонь, который меня пепелит, но этот огонь – снова я. Мир, увы, остается явью, я, увы, Борхесом.
229
И все же, все же… (англ.)
230
Перевод Б. В. Дубина, В. С. Кулагиной-Ярцевой, Е. М. Лысенко, И. М. Петровского.