Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Чирсков обвинил меня в том, что я выбираю наиболее дидактические моменты. Естественно, что я выбираю такие моменты, которые являются для зрителя не только интересными, но и назидательными. Впрочем, возможно, что в этой дозировке я сделал ошибку. Я допускаю, что эту тему можно решать иначе. Но для меня это единственно возможное решение. Сценарий «Первый год» — обдуманная и перечувствованная со всех сторон вещь. Мне кажется, что в данных условиях задача решена наиболее добросовестно и образно… Что нужно мне переделать в сценарии? С чем я согласен? Нужно снять параллельность линий судеб второстепенных персонажей, нужно уточнить в частности историю Шуры и изменить прошлую семейную жизнь Степана Николаевича. Эпизод болезни
И он пишет ещё один вариант сценария. Через три месяца, 10 августа, его обсуждают, и снова автора упрекают в мелкотемье, во вневременности, в назидательности и прочих грехах.
На этот раз Шварц раздражен гораздо сильнее, нежели в предыдущий. Ему кажется, что студия хочет избавиться от этого сценария, расторгнуть договор, а вину свалить на него. Не дожидаясь окончания выступления И. И. Гомелло, он вступает с ним в полемику.
«Гомелло: …И ещё на одном персонаже мне хочется остановиться — это Вася. Единственный человек, для которого как будто мелькает счастье, которое иногда находится в сирени. Между прочим, мне кажется, что счастье советского человека не находится в сирени, а оно создается…
Шварц: Об этом как раз и говорится в сценарии. Вася находит свое счастье, и это как раз самый несчастный человек в сценарии, потому что он находит безответное счастье, и здесь очень ярко звучит блоковская линия радости страдания…
Гомелло: Появление Маруси в больнице среди детей после скарлатины — это самое настоящее воплощение приемов французской мелодрамы…
Шварц: Назовите точно, какой французской мелодрамы.
Гомелло: Нора, Гертруда…
Шварц. Я спрашиваю о французах.
Гомелло: Стендаль.
Шварц: Это французская мелодрама?
Герман: Как можно смешивать такие вещи.
Гомелло: Я утверждаю, что у Норы очень много общего с вашей героиней.
Шварц: Её рост? Если бы вы сказали, что здесь есть чеховское влияние, я бы мог согласиться…
Гомелло: Я выступаю здесь не как секретарь партийной организации, а лично от себя, и я берусь отвечать за свои слова, однако я не вижу здесь правильного отношения к критике.
Шварц: Я целиком беру на себя ответственность за сценарий… Брался я за эту работу, обдумав её со всех сторон и думая, что это чрезвычайно важно. Обсуждая вещь, можно говорить, что мне она нравится, но с какой-то точки зрения я считаю её плохой. Но писать вещь, считая её плохой, но с какой-то точки зрения полезной, нельзя. Можно писать только то, что тебя волнует и что ты считаешь важным.
Я берусь доказать т. Траубергу насчет 94 года… И в 1910 и в другие годы вопросы брака решались иначе, и успех той же «Норы» был в её уходе и в том, что она почувствовала себя человеком… Это Вася говорит, что Маруся слабее всех, а на самом деле она сильнее всех. Очень маленького роста женщины бывают в высшей степени мощными. И вот эту маленькую женщину война научила тому, что жизнь в её руках… Признаки времени у нас другие, и пока мы их не увидим, нам неинтересно будет работать. Признаки нашего времени в утверждении семьи, которых, вероятно, не было с 16 века, а если тогда и было, то другое. Новая семья, проверенная кровью, смертью, голодом, любовью к близким, которая существует как часть целого, не была ни в одной стране.
Теперь о дидактичности. Именно потому, что я взял на ответственность эту тему, и потому, что она решена не в традиционном ключе, приходится говорить об элементарных вещах, когда говоришь о них впервые. Когда я собираюсь впервые идти к Москвину, он не только называет мне номер дома и квартиры, но и рассказывает, как пройти к нему. Приходится говорить лишние вещи, причем
Больше переделывать сценарий он не стал. И после «Золушки» Янину Жеймо в кино больше не снимали. Роль Золушки стала её лебединой песней.
После этой неудачи Евгений Львович старался не обращаться к кинематографу. Правда, его все время тревожили со студии. И он то обещает написать сценарий «о семье и школе, о коммунистическом воспитании молодежи, о выпускниках средней школы, избирающих свой жизненный путь», который он хотел назвать «Жизнь — впереди!» (1949 — режиссеры Н. Кошеверова и М. Шапиро), (1950 — режиссеры А. Граник и Т. Радионова); то они с Ю. Германом берутся за «комедию об автомобильном туризме, о летней, отпускной поездке группы советских людей — владельцев машин по нашей стране. Лицо преобразованной советской земли, широта интересов наших людей, их приключения по дороге, вмешательства в живые дела на местах», которую они назовут «По новым дорогам» (1950). Или подаст заявку на «Веселую историю», которую переименовывает в «От десяти до 22-х». И даже пишет на 38 машинописных страницах либретто сценария о пионерах, отправляющихся в летние каникулы в путешествие на плотах, которое он называет по майкопско-отроческому примеру «Неробкий десяток».
В 1951 году Шварц получил письмо от В. Легошина, который ещё до войны начинал снимать его «Снежную королеву». Теперь он просил написать для него «киносказку о борьбе за мир». В октябре Евгений Львович посылает в Союздетфильм заявку на «Сказку о мире», сюжет которой «будет построен на основе фольклорных мотивов. Сказка расскажет о борьбе двух сил — созидательной и разрушительной. Основные герои сказки: солдат, кузнец и другие простые работящие русские люди, а также Солнце, помогающее всем людям доброй воли в их борьбе с силами разрушительными… В сказку вступают те герои народных сказок, которые славятся своим мастерством… Тут и мальчик-богатырь, который растет не по дням, не по часам, а от беды к беде. Горе его не пригибает к земле, не убивает, а будит в нем все новые и новые силы. Тут и его мать, неотступно следующая за сыном, мудрая его советница, самоотверженная помощница…».
Евгений Львович вспоминает свою неопубликованную «Сказку о бомбе», и его новые герои строят «чудесную пушку», на месте взрыва снаряда которой «вырастает целый город». «Снаряд, созданный трудом миллионов работников, не разрушает, а созидает». И это чудо поражает «разрушителя в самое сердце. Он погибает. Коллективный труд, мастерство доброй воли в борьбе за мир одерживает решительную победу». И, как бы заранее отметая обвинения в различного рода «ассоциациях», он заканчивает заявку словами: «аллегоричности предположено избежать».
29 ноября в письме к Шварцу режиссер сообщал: «Заявка застряла у нас на студии: кажется, не понравилась директору или кому-то ещё. Я пока не спорю и не настаиваю. Но как только вы перестанете сомневаться сам или захотите написать либретто — дайте мне знать. Я верю в эту сказку и хочу её снимать по-прежнему; но ведь её сначала надо написать! Ну, что ж буду ждать, пока у вас не появится к ней аппетит». Но аппетит не появился. Еще свежа была эпопея с «Царем Водокрутом». Поэтому, столкнувшись уже в самом начале работы с сопротивлением, он не написал ни сценария, ни либретто.