Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Ну вот и все, дорогие мои. Простите, что вмешиваюсь — ведь все-таки я ваш папа. А в университет тебе в будущем году нужно во что бы то ни стало! Слышишь?»/
30.10.: «…Спасибо тебе за письмо, Натуся. Помни только, что я взял с тебя слово писать мне правду, без умалчиваний. Рад, что чувствуешь себя счастливой. Насчет занятий я вот что тебе скажу. Великая сила упражняться в чем-нибудь… Занятия не даются тебе пока временно, по отсутствию гимнастики. Не сдавайся, упорно занимайся химией и физикой, и все пойдет отлично. Все уложится в голове. А голова у тебя хорошая. Сколько, к примеру, стихов ты знаешь, не уча и[наизусть. Да и понимаешь ты самые сложные вещи, если не внушать себе заранее,
Больше не буду писать о неприятных вещах. У нас с 29-го числа — морозы, 5–6 градусов. Небо ясное. Хожу гулять знакомыми тебе дорогами, и все думаю, думаю о тебе, говорю целые речи, которые ты никогда не услышишь, потому что в них, надеюсь? миновала необходимость… Умоляю тебя — держи меня в курсе всех своих дел. И помни, что я всегда с тобой…
Звонил (из Москвы. — Е. Б.) мне Юра Герман. Говорит, что ты пополнела, хорошо выглядишь, в хорошем настроении. Жалко, что ты не пошла знакомиться с Гариными. Я говорил с Хесей Локшиной, женой Эраста. Тебя бы там чудно приняли, дом интересный. Но, впрочем, дело твое. Мне хотелось, чтобы у тебя в Москве были свои знакомые. Да и Олегу они понравились бы… Очень тебя прошу, позвони Наташе Григорьевой. У Олега записан её телефон. Приеду — поведу тебя к Маршаку. Целую тебя. Твой папа».
Читать наставления Евгения Львовича Наташе насчет подготовки к поступлению в университет смешно, если вспомнить, как Женя не мог и не хотел заставить себязаниматься, учась в Московском или Ростовском университетах. Какое отвращение вызывали они у него. Потому он и не завершил высшего образования. Правда, Наташа, в отличие от нас, этого не знала, ибо не имела возможности прочитать его письма Варе Соловьевой, да и его воспоминания о той поре.
3.11.: «…Жизнь у нас идет помаленьку… Появился у нас новый жилец — трехмесячный щенок Томка. Он принадлежит сторожу гастронома. Вернее, принадлежал. Сначала пес приходил в гости, потом стал жить под террасой, а теперь (ты знаешь наш характер) живет в доме и спит на диванной подушке, которая положена для него возле печки, в уголке, на полу в Катюшиной комнате. Пес необыкновенно живой, умный и для своего возраста воспитанный. Очевидно, на наше счастье, бывший хозяин лупил его в свое время нещадно…
Я работаю. Довольно много. Еще больше — брожу, что тоже, в сущности, является частью работы. Голова на ходу работает лучше… Вчера, гуляя, я думал о том, что не научился писать письма тебе взрослой. Пишу, как маленькой, как привык, как писал всю жизнь. Но ты из моих писем, что бы я ни писал, — должна понимать главное. Что я без тебя скучаю, что ты для меня в моей жизни самое главное и что я все время о тебе думаю. В последние дни думаю о тебе спокойнее.
Я здоров. Чувствую себя, как всегда, когда живу за городом, — отлично. Но катюшино здоровье — все не налаживается. Главное — она не может не работать, когда увлечена чем-нибудь, как теперь нашим садом. Целый день копается в саду, не выпускает лопаты из рук, а к вечеру — сердце болит…
Пиши мне, доченька, пиши почаще… Береги себя. Сейчас это не эгоизм, а высшая сознательность.
9.11.: «…Я работаю… Пьеса как будто получается. Это сказка: «Каменные братья». В этой сказке Баба Яга превращает в камень братьев, которые пошли искать счастья и доли. На розыски отправляется не третий брат, как это обычно бывает в сказках, а мать. Женщина смелая, живая, веселая. Она после ряда приключений побеждает Бабу Ягу и всех врагов. Вот и все. Никому не рассказывай пока об этом. Я из суеверия последнее время не люблю рассказывать о своей работе, пока не кончу. Но тебе можно. Доволен я характером матери. И тем доволен, что сделал её главной героиней. Как мне кажется, это педагогично. Впрочем, посмотрим…
…День у нас обычно проходит так. Утром я работаю. Потом, примерно часа в два, иду гулять по морю до композиторского дома, потом наверх, через лес домой. Это, как ты помнишь, занимает два часа. Потом обед. Потом борьба с привычкой к послеобеденному сну. Утомленный борьбой, я обыкновенно засыпаю. Вечером опять работаю. Попозже — играем в карты. Катюша раскладывает пасьянсы… Спать ложусь, к сожалению, поздно. Часа в три. Пишу немножко. Читаю. А встаю самое позднее в девять. Жизнь, как видишь, по возрасту…».
2.12.: «…Будущее, Натуся, похоже немного на дорогу от шоссе к нам в Комарово. Когда только тронешься в путь, — подъем кажется совершенно недоступным, отвесным, как стена… А подойдешь ближе и видишь, — подъем, как подъем. Даже на велосипеде въезжают люди. Когда придет время, которое сейчас пугает тебя, то ты увидишь, что кроме трудностей, в нем найдутся и свои прелести… Гуляешь ли ты? Все знатоки утверждают, что тебе просто необходимо гулять не менее двух часов. Как ты ешь?..
Я много работаю. Меньше, чем надо, вернее медленнее, чем надо, но это со мной произошло уже давно. Я стал к себе строже. Во всяком случае, утешаю себя этим…
Настроение у меня ничего себе. Ужасно соскучился по тебе… Часто в город езжу через Разлив и вспоминаю, как мы там жили. И почему-то предчувствую, что мы ещё поживем на даче вместе. Хорошо бы и с твоей дочкой. Впрочем, можно и с сыном… Жить далеко от тебя я никогда в жизни не привыкну…».
17.12.: «Дорогая доченька, опять не удалось мне выехать в Москву и все по тем же причинам. Москва перевела мне 500 рублей авторских, хотя сам бухгалтер, когда был здесь в командировке, говорил, что мне причитается много денег. Не то что ехать, а не знаю, как мы обернемся до новой получки здесь. Впрочем, это временно.
«Снежная королева» пошла в Драматическом театре, в Пассаже (тот самый, что здесь называют «блокадным»). Я опять был на реперткомовском просмотре, потом на премьере, как полагается. Пьеса прошла с успехом. Это отразится на моем бюджете, — театр-то взрослый. Детгиз, я надеюсь, тоже наконец расплатится. Кончаю пьесу, пишу сценарий — словом, все будет в порядке…
Вечерами здесь тихо, темно, и я все думаю, думаю о тебе, вспоминаю, как ты была маленькой, как встретила меня в Кирове на лестнице, словом, всю жизнь… Я приеду при первой возможности. Потом приеду в феврале, когда приблизится срок, и пробуду в Москве столько, сколько понадобится…
В городе видаю только Германов. Не помню, писал ли я тебе в прошлом письме, что у них едва не разыгралась катастрофа. Лёшка заболел гнойным апендицитом. Врач установил диагноз не сразу. Наконец наш хирург Стучинский понял, в чем дело, мальчика срочно повезли в больницу Эрисмана и — сразу оперировали. Стучинский потом говорил, что опоздай операция на полчаса, и Лёшка мог погибнуть. Три дня у него температура держалась около сорока, впрыскивали пенициллин, морфий. Таня не выходила из больницы. Теперь Лёшка уже дома и бегает…